Шрам

Тимур нервничал всю дорогу, а Ольга нисколько не помогала: никакого беззаботного трёпа, хихиканья и легковесного жеманства. Чем ближе к общаге, тем страшнее было парню. Что ей надо сказать? Просто: пока? Спасибо, друг, не дал замёрзнуть в пути? Там что-то надо про чай-кофе говорить? И томно как-то молчать? А тут получается только тупо молчать! Это Олег правильно сказал: кроличий мандраж! Но Тиму ничего не пришлось особо делать. Когда они приехали к общежитию, Ольга вышла из автомобиля раньше Тимура. И пошла впереди него! Без чая-кофе! Без вежливых «спасибо» и «а может, поднимешься»! Без заморочек! Повернулась и пискнула сигнализацией прямо в Тима! Типа моя собственность — не тырить! В комнату Оля зашла, как в храм, вроде даже дышать прекратила. Она не была здесь несколько месяцев. Прошлась по комнате. И вдруг хриплым голосом спросила: — Почему нет ни одной его фотографии? — Мне не надо! — Это даже хорошо, что нет… — Может, мне чайник по… И опять не договорил: Крыса вцепилась в него когтистыми лапками и заткнула рот своим ртом, заглотила его в момент. Отстранилась, выдохнула: — На хрена мне твой чай! Давай себя! Я уже устала бегать за тобой! Крыса стала психованно раздевать Тима и раздеваться сама. Как это было не похоже на то сюсюкание, причмокивание, ласкание, которое Оленька выдавала с Владом, здесь же, не так уж и давно. Влад любил накручивать её длинные волосы на кулак, долго смотреть её в лицо и при поцелуе властно управлять её головой этим узлом волос. Любил медленно раздеваться, любил классическую позу, секс как приятная работа, которую надо делать ответственно по-мужски, не суетясь. Даже на взлёте, учащая ритм, Ладушка не позволял себе слабости сматериться или закричать! Стонала и умоляла только Оленька, при этом так громко, что из ближайших комнат завистливые соседи начинали стучать в стены. А Тимур в коридоре знал, через минут 15 можно возвращаться. Но это с рыжеволосым викингом! А с этим грустным чудовищем она совсем другая. Оленька не узнавала сама себя: ей хотелось его бросить, царапать, жевать, насиловать. Да! Я хозяйка и доминант! Здесь роль Влада моя. Никаких сладких стонов и никаких ленивых снисходительных допущений к своему телу. Я возьму его! Здесь. Сейчас. Тим попытался помочь ей раздеться, расстегнуть лифчик, она шлёпнула его по рукам и рыкнула: «Я сама!» Она почти раздетого Тима толкнула на кровать и прыгнула на желанное тело. Сравнивать не хотелось, но… Тим гибче, чувственней: вон, как перехватывает у него дыхание! Он искренней в своём наслаждении, он отдаётся ей, он не работает, он стонет и мычит. Ольга лижет и кусает его шею и грудь, его совершенный живот и чёрную дорожку жёстких волос, которая спускается всё ниже. Оля тоже спускается ниже, она уже перед кроватью на коленях, она уже поднимает его естество губами и языком, а Тим не стал вальяжно лежать, он сел, он гладит девушку руками, шею, уши, спину, он забирается в её волосы, он не скручивает их и не вцепляется, он не давит на затылок, чтобы глубже и активней. Он нежен! Его скульптурно ровный с мелкой веной член начал подрагивать, и Тим оттолкнул Ольгу: — Не надо этого делать! И сам сжал основание члена, чуть согнулся и тут же — ласково — взял Олю за локоть и подтолкнул на себя. Вроде и места для манёвра у него нет. Девушка лежит на нём: то его руки — мягкие — на спине, на пояснице, на ягодицах и опять к шее, его язык там, где дыхание, там, где сердце. А где сердце? Везде! Оно носится по всему телу. Мочи нет. Ольга всё-таки закричала. Резко, как амазонка оседлала Тима, всё сделала сама и глаза в глаза, всё быстрее и быстрее разгоняясь, начала «вольные упражнения»... или «упражнения с булавой»? Тим тоже стонет, выгибается, надрывает кубики пресса, ищет руками её бёдра и грудь и не отводит взгляд. Как он красив! Он мой! Где были мои глаза? Кто так искусно прятал его от Крысы? Мой мальчик! Мой послушный мальчик! Мальчик с телом мужчины и с упоительными глазами Бога! Особенно серый, нет — карий. Бог Весны — светлый Лель с разрезанным лицом. Ольга почему-то в момент экстаза закричала: — Прости-и-и-и! Кому? Тому, чьей фотографии здесь не было. Богу, который всё-таки умер… *** Через два часа Ольга проснулась от вибрирующего гуда телефона. Выскочила из-под одеяла, чтобы не разбудить Тима, накинула на голое тело плащ и босиком выскользнула из комнаты. Конечно, звонил брат. Он в ярости, он всё знает! Ведь он не обнаружил её дома. — Ты где, почему не берёшь трубку так долго? — Муррр! — Крыса, отвечай! — орал Олег. — Ты… ты у него? — Да! — гордо отвечала Оленька. — Стою голая в коридоре, чтобы ты своим ором не разбудил это чудовище. — Ты… ты сука! Тебе мужиков мало? Ты — блядь… — чувствовалось, что Олегу просто нечего было сказать, он задыхался от ревности. — Братик, Тимочка — супер, он очень ласковый мальчик, я буду с ним, я решила. Ты можешь подавиться своей желчью, но он мой! Смотри только в камеру на него! Буду контролировать ваши фотосессии, чтобы ты не посмел… В коридор выглянула голова из соседней комнаты: — Охренели орать! В два часа ночи! Оленька только зло зыркнула и пошла обратно к двери Тиминой комнаты: — Чмоки-чмоки, братик. — Ты лжёшь! — Хочешь, сфоткаю его в постельке? Олег нажал «отбой». А Ольга усмехнулась телефону, проскользнула обратно в сонную комнату. Крыса осторожно приподняла тонкое одеяло, оголив ногу и ягодицу спящего Тима. Щёлкнула затвором телефонного фотика и тут же с довольной улыбкой отправила братцу. Обожаю его злить! Но ведь выиграла! Тимур-муррр-муррр... Мой котик! Обнажённая красавица с любопытством оглядела комнату под сумрачным светом ночника. Всё то же, но многого нет. Здесь висела фотография их четвёрки. Около стола был приколот постер с Беном Ортисом (байдарочником), который готовится прыгнуть в водопад, левее почему-то большой флаг Австралии. Здесь стоял какой-то древний магнитофон. На этом гвозде болтались наручники — Влад говорил, что подарок. На его тумбочке стоял круглый бокал с круглыми камешками, стекляшками. На том стуле всегда ворох его одежды. Сейчас пусто и прибрано. Стерильно очищенное от викинга пространство, не осталось ничего. Комната пустая. Наполнена только ровным дыханием Тима. А эти книги? Они ведь Влада? Ольга потянулась за истрёпанным томом Толкиена: любимая у Влада… Она хранит его прикосновения. Попрощаюсь так! Прикоснусь так! Вот тут в уголках он брался пальцами, смочив слюной. После того, что было с Тимуром, нужно попрощаться с рыжим богом… Даже мёртвого его не видела. Такая вот река на Урале — Чу-со-ва-я. Ежегодно тонут и редко находят. Не Чусовая, а Харибда гомеровская! Прости, Ладушка, прощай… Вдруг между страниц книги мелькнула фотография. Ольга вытащила, подошла к ночнику вплотную и разглядела на фотке двух друзей: Влада и Тимура. Они были в тренировочных костюмах, на берегу какого-то водоёма. Влад лучезарно улыбался, выглядывая из-за плеча Тима, обнимая друга двумя руками — под шеей и на животе. Тим не улыбался, он был напряжён. Он был без очков. Какие оба классные! Влад горяч, как солнышко, его тёплые руки, такие родные, такие мои, обвивают Тима, такое ощущение, что согревают. А Тим — бука, как будто чем-то обижен. Глупый! Разве можно обижаться на Владушку?! Фотка не этого года — причёски другие, наверное, на первом курсе. Может, на обороте подписан год?.. Надпись есть: ТИМ, ПРОСТИ, ЧТО СДЕЛАЛ БОЛЬНО. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! МЫ БУДЕМ ВМЕСТЕ! Оля перечитала фразу раз двадцать. Посмотрела на дату. Потом положила фото обратно. Надела плащ на голое тело, надела туфли на босу ногу, увидела свои джинсы и лифчик, взяла и вышла из комнаты. Шла по коридору и спускалась по лестнице, волоча по полу и джинсы, и лифчик. У вахтёрши открылся рот. Хорошо, что ночь: город пустой, улицы гулкие. Она мчала и мчала. По кольцевой. И по разным улицам. Дорогу видела плохо — слёзы. Когда в последний раз она рыдала? Когда умер Влад… И больше не помнит, плакала ли вообще? Слёзы два раза в жизни, и оба раза из-за него… Долго трезвонила в квартиру, растрёпанный Олег в трусах открыл и остолбенел: — Тебя изнасиловали? — это первое, что пришло ему в голову при виде зарёванной, лохматой, с голыми коленками и с лифчиком в руках сестры. Оля кивнула. — Кто? — Влад. И она села на корточки прямо в подъезде, не в силах стоять. — Он жи-и-и-ив? — Нет. До Олега, наконец, дошло, что это истерика. Он затащил сестру в квартиру, в ванну, умыл ревущее лицо холодной водой. На кухне налил водки и влил в Ольгу. Налил себе — и в себя. Обнял сестру. — Что случилось? — Влад… он всегда любил Тима! Ещё до меня, он уже любил его! А я — только ширма! — Откуда ты знаешь? — Нашла фотографию, а там признание в любви Тиму. — Подписано Владом? — Нет, но почерк его, да и на фотографии он… — Что написано? — Что-то типа: «Тим, прости, я сделал тебе больно! Я люблю тебя! Мы будем вместе!» — Вот кто прятал Тима от всех… Как Тим отреагировал на твою находку? — Он спал, он не знает, что я знаю… Мне так плохо! Всё это время я боготворила… кого? Разве я хуже? — Тссс… Не анализируй, любила и любила… Он ведь тебе намекал, по-моему, что у него кто-то есть… — Но ведь не сосед по комнате! Олег отпаивал сестру ещё чаем, ещё водкой, ещё валерьянкой… Когда она стала совсем пьяной, спросил: — Как хоть наш Тимур в постели? — Он… ик… ми-и-илый. Понимаешшшь, им хочется управлять, сжимать и даже бить! — округляя глаза, дыша водкой, шептала Ольга. — Он отдаётся! Он не требует… ик… Меня щас стошнит… блин, семинар завтра… Олег еле уложил горе-сестрицу. Что-то вырисовывается. «Я больше себя никому отдавать не буду!» — это было сказано категорично. И этот припадок! Что там я насоветовал? «Убить того, кто насоветовал» спрятать глаза. Убить Влада! А он этого рыжего так любил, что пережить не может… Или нет? Чёрт, запутался.