Шрам

Олег проснулся ночью от голоса: — Влад? Тим сидел на своей кровати и сквозь темноту рассматривал красные полосы на запястьях — следы от верёвки. Потом пристально, неверяще взглянул в сторону Олега и ещё раз: — Влад? Олег подскакивает с кровати к Тиму: — Я не Влад! — Это… хорошо, — выдыхает Тим, — мне надо в туалет, а встать не могу, назад падаю… Тело Тима было холодное и липкое, жар спал. Олег сначала натянул на парня какие-то трикотажные спортивные штаны, нашёл чистую футболку и, словно раненого, обняв за талию, повёл в туалет. Общежитие старое, коридорного типа. В туалете он тоже поддерживал «писающего мальчика» за подмышки. Тимур захотел есть и пить в пять ночи (или утра?). Олег разогревал картошку, кормил больного, впихивал таблетки, заматывал в бинт правое запястье, опять укутывал. Но Тим, видимо, выспался за предыдущие сутки, выглядывал из одеяла разными глазами, насторожённо наблюдал за сиделкой. Олег взял со стола фотографию «хоббита и гоблина», как он окрестил её, когда Ольга показала, сел перед кроватью Тима по-турецки на пол, оказавшись лицом к лицу к своему подопечному больному. Предъявил снимок Тиму, потом перевернул его, демонстрируя надпись: — Тим, расскажи мне всё об этом, иначе напридумываю того, чего и не было. — Зачем тебе это нужно? — Мне — чтобы помочь тебе, тебе — чтобы освободиться… Ты же никому не рассказывал никогда? — Такое не рассказывают… — Тебе будет легче, тем более что главное я уже знаю… — Поход в океанариум? — Ага. — Что ты хочешь знать? — Как вы познакомились? — Знал Влада всегда. Мы жили на одной лестничной площадке, ходили в один садик, поступили в одну школу, сидели за одной партой… — Вы были друзьями? — Да. Всегда вместе. — И как ты к нему относился? — Боготворил. Его все боготворили. Его нельзя было не обожать. Он был самый умный в классе, он капитан волейбольной команды, лидер в кэвэновской команде, редактор школьной газеты, а потом ещё и в гребле успехи начались. Вокруг него все носились с обожанием, заглядывали в рот, девчонки сохли. Он всегда был красив: рыжий, а брови чёрные. Необычно же! Он всегда был выше всех в классе, здоровый, накаченный… Он раньше всех парней стал с девочками обжиматься, целоваться, причём в основном со старшеклассницами… Ну и я рядом, как тень, как собачка. Тоже его обожал. А он… Не знаю, почему он выбрал меня своим другом? Были парни более интересные, весёлые и сильные. Но он всегда был со мной: защищал от других, отпрашивался ко мне ночевать и сочинял всякие страшные истории, пугая меня и тут же защищая от детских страхов, он придумывал столько игр! Читал книгу, и тут же рождалась идея: то мы с ним Том Сойер и Гек Финн и сплавляемся по речке на какой-то ворованной лодке, чтобы искать клад, то мы советские подпольщики-партизаны, следим за каким-то дядькой целый день, прогуливая школу, то мы Айвенго и Робин Гуд, сражаемся палками-мечами и приходим домой в ссадинах… Тим замолчал. Закрыл глаза. Олег даже подумал, что рассказ окончен, но Тимур продолжил с закрытыми глазами. — Я был мелкий наивный идиот. Мне казалось, что я люблю его. Всё же в пятнадцать говорят о любви, ждут её, придумывают её. Вот и придумал. Нашёл даже объяснение, решил, что я гей, хотя мало представлял, как это… Мы сидели на речке в конце мая, после тренировки… И я сказал Владу, что люблю его. Из закрытых глаз Тима потекли слёзы в подушку. Олег почему-то подумал, что слёзы тоже должны быть разными, одна может быть солёной, а другая горькой… — Влад очень обрадовался моим словам… Он потребовал доказательств любви. Он потом постоянно их будет требовать. Тогда я не понял, о чём он… Ответил, что «запросто», «не вопрос». Он потащил меня к себе домой. А я нисколько не боялся, я улыбался всю дорогу… Какой я смелый! Признался в любви! Да ещё и парню! У него дома Влад спустил с себя штаны и потребовал, чтобы я взял его член в рот и отсосал… Я перестал улыбаться. Влад стал наступать на меня, убеждать, твердить о настоящей любви, о взаимности… Короче, я решился и встал на колени, сначала робко поцеловал, а потом открыл рот… В общем, конечно, назвать это минетом нельзя, он просто меня оттрахал в рот, прижав коленями к стене, вцепившись в мои волосы. Я задыхался, текли слёзы и сопли, а когда он кончил в меня, то меня стало рвать на их ковры… Так и закончилась моя любовь к нему, зато началась его ко мне… Хотя его блажь, наверное, раньше началась… Он меня тогда же, облёванного, целовал и говорил, что тоже любит и давно, что не мог признаться, а я такой молодец… Да, я молодец… Я убежал домой, рыдал всю ночь. Стал избегать Влада, бросил секцию. Смотрел в дверной глазок: если это Влад, то сидел как мышь. Не отвечал на телефонные звонки, городской совсем перестал брать. Один раз он перелез через балкон в мою комнату, а мы на пятом этаже живём! Схватил меня, начал трясти, орать, спрашивал, почему убегаю, спрашивал, люблю ли я его. И я ответил, что не люблю, что был идиот, что он мне противен, что он мне не друг, что никогда больше с ним не буду… И я опять его не боялся… А он мне сказал: «Мы ещё посмотрим, с кем ты будешь!» Врезал мне, зажал, стал целовать. У него всегда так: сначала боль причиняет, потом целует, извиняется, подарки дарит, в глаза с нежностью смотрит… Но я его тогда не боялся, думал, что скоро уеду в лагерь, что всё забудется… В загородный лагерь Влад тоже поехал, хотя до этого был принципиальным противником такого «скотского стадного отдыха». И однажды ночью Влад пробрался к нам в комнату и, разбудив меня, весело позвал «пить» за территорию лагеря. С ним был его лагерный друг — Димка. Меня это и подкупило: то, что он был не один. Достать спиртное в лагере — это подвиг, который по плечу был только Владу. А мальчишкам-соплякам страсть как хочется всё попробовать, быть не хуже, быть на уровне, пить так пить, курить так курить. Курить ему было нельзя, он же спортсмен, дыхалка гребцам нужна! А вот пить решил себе позволить. Ну, я и пошёл с ними… Мы перелезли забор, оказались на берегу речки, ночи белые, вода тёплая, мы глупые, вернее, я глупый! Пили водку! Да ещё и пиво! Я улетел тут же, но прекрасно помню, как Влад меня стал мять, лизать лицо, раздевать, приговаривая: «Ты будешь меня любить, понял? Ты будешь только со мной, понял? Ты будешь послушен, понял?» Сопротивлялся я слабо, меня развезло… Протрезвел от страшной боли, думал, что он ножом мне в зад залез. Руки связаны моими же плавками. Кричать не мог. Всё лицо в песке, а во рту кляп и песок, до сих пор на зубах и в горле этот речной песок чувствую… Кричал только он, он всегда со мной кричал… Только со мной и кричал… — Подожди! — воскликнул Олег. — А третий-то парень, Димка, он как позволил? — А он снимал на видеокамеру. Тогда на телефоны ещё не особо снимали, а у него была какая-то супер-камера. Вот такое кино. Потом меня снимали, когда я просто лежал, а весь зад в крови и в сперме. Влад ещё вливал в меня водку, смутно помню, как я пытался забрать у них камеру и разбить, орать… Как потом Влад меня отмывал в речке, качал на руках, как младенца, опять целовал — тоже ещё помню. А потом, как он меня тащил в лагерь, не помню совсем. — И этим видео он тебя шантажировал потом? — Не только… Наутро в лагере страшная новость: один из мальчишек ночью сбежал, все искать… Нашли через два дня. Это был Димка. Он утонул в ту же ночь… вот… — Тим замолчал и сел, он больше не плакал, напротив, глаза не блестели, а были мутными, как у слепых статуй. — Влад. Мне. Сказал. Что… Димку. Столкнул. В реку. Я. Что я просто не помню. — И ты ему поверил? — шёпотом ужаснулся Олег. — Да. И вот с того лета… Он стал шантажировать меня плёнкой и угрозами быть свидетелем в том, что я виноват в смерти Димки. Если я ерепенился, он приходил к нам домой и за чаем начинал рассказывать маме о лагере, выкладывал диск на стол, типа давай покажем маме… — А ты видел эту съёмку? — Да, фрагмент. Полностью не видел. Тогда ещё на реке мне показали, с конвейера, так сказать, сняли. Но и этого достаточно. Но самое ужасное, мне снился этот Димка, он тоже мучил меня… Я не знал, что делать, и я подчинялся. А Влад наслаждался, он добился своего. — Ему нужен был только секс? — Ему нужно было, чтобы я любил его. Он хотел, чтобы я, как раньше, смотрел в рот, восторгался, боготворил и ещё… чтобы ревновал. Заводил себе какую-нибудь девчонку, трахался с ней и потом следил за моей реакцией, ему нужно было, чтобы я дёргался и переживал. Если не видел ревности, мог побить. Он окружил меня своими вещами, своими увлечениями, своими интересами. Я должен был соответствовать ему на байдарке, чтобы быть в двойке с ним. Он меня тренировал нещадно. Он нацепил на меня очки, чтобы «никто не увёл». Я должен был читать те книги, что читает он, смотреть те фильмы, что смотрит он, слушать его любимую музыку, носить одежду, которая нравится ему. Он меня уничтожал, впитывал в себя… И сейчас мало что от меня осталось… — Тим, а почему он всё это делал, он тебя любил? — Говорил, что любил. Я целые лекции выслушивал о том, что любовь, она «крепка как смерть», что дана не всякому, что если уж встретил, нужно вцепиться и не выпускать, что настоящая любовь — страсть, боль, вечность… — Тим, прости, что я спрошу… Ты был всегда снизу? — Да. — Тебе всегда было больно? — Почти всегда. Влад психовал, когда я лежал, как бревно: лучше, чтобы было больно… Если было нестерпимо, то потом он просил прощения, что-то дарил, обещал, что будет нежен, и даже дрочил мне… Но потом всё повторялось… Олег переместился на постель к Тиму, уложил его обратно на подушку, подоткнул одеяло со всех сторон и лёг рядом, положил голову ему на живот. — Тим, тебе хотелось его убить? — Да. — Ты можешь рассказать, как он умер? — Я мало что помню. Мы упали в реку с моста на машине. Влад был за рулём. Машина ударилась о столбик моста там, где сидел я. Мы все полетели в Чусовую. Мы все тонули, никто не успел хапнуть воздуха, чтобы справиться с водой. Влад вытолкнул меня из машины через разбитое окно, лобовое стекло разрезало мне лицо, когда я выбирался. Это я точно помню, что он меня вытолкнул, он очень сильный, толкал меня, толкал, а его ноги застряли в покорёженном автомобиле. Когда я выбрался из машины, меня развернуло, и я увидел его глаза ГОЛУБЫЕ, ОН ПОМАХАЛ МНЕ РУКОЙ... Я спасся, очнулся на берегу, а они не выбрались, даже машину нашли намного дальше, чем мы свалились… А их не нашли вообще, для Чусовой это нормально, там много гиблых мест. — Их — это кого? — Влада, Серёгу и Серого. Так получилось, что в нашей четвёрке два Сергея было, поэтому мы их называли так… Там, на Чусовой, находили в это лето трупы, их родители ездили на опознание, но узнать ничего было нельзя… — А как же генетическая экспертиза? — А она только в кино… Олег потянулся к лицу Тима, обвил его руками через одеяло. — Спасибо, что рассказал. Не предам, правда. И я тебе помогу. Потому что я люблю тебя, так получилось… — Ты ждёшь, что это взаимно? — Нет… Я не Влад. Таких, как он, вообще мало. Хотя… Да… Когда-нибудь.