Чумной город

«И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными». Apocalypsis Ioannis. Откровение Иоанна Богослова. 6:7-8. 1. Юг Франции, Марсель. 1 ноября, 1347 год. Шесть торговых галер с юга необычно медленно зашли в порт и бросили якорь. Помимо неполной гэнуэзской эскадры, здесь пришвартовались и другие суда, откуда уже начали выгружать привезенные товары, чтобы оборотистые марсельские торговцы и менялы нашли применение шелкам, сукну, слоновой кости и итальянской монете, а затем отправили все это добро вверх по Роне, в Авиньон и на север, в Париж. Пока команда истощенных генуэзцев, изгнанных из Мессины и даже родного залива Лигурийского моря, еще только сходила на помост, облегченно благодаря деву Марию, с борта корабля уже прыгали черные крысы, бегущие кормиться на новых территориях. Не черноморские пряности и специи сгружали в мешках с этих кораблей — но бич всей Европы. Позже эти же суда были отосланы, отброшены обратно в море вместе с бездыханными телами итальянцев, чтобы исчезнуть навсегда, но было уже слишком поздно. *** Не каждый простой горожанин мог точно сказать, откуда пришел всеобщий мор. Почему люди вдруг начали погибать один за другим в считанные дни, страдая от неизвестного недуга. Им некогда было рассуждать, пока они, суеверно перекрещиваясь перед распятием, наспех собирая скарб, бежали из городов, ставших рассадниками тлетворного духа, муравейниками, где Черная Смерть за несколько дней выкашивала сотни, пробираясь все дальше вглубь континента. Слухи предупреждали появление чумы в новом месте лишь на пару дней. А порой она приходила незваной гостьей, вселяя ужас во всех без исключения. Слишком быстро. Тогда, на волне неконтролируемых смертей, когда на улицах гнили трупы, которые некому было убрать, а в домах звучали болезненные стоны и глухой булькающий плач, и появились они. Чумные доктора, не призванные, но вызвавшиеся бороться с чумой. 2. Во всех тавернах по вечерам больше не горел теплый желтый свет, окна были наглухо заколочены посеревшими досками. Поедающие трупы собак и разжиревшие на фоне общего голода крысы настолько обнаглели, что почти не разбегались при появлении людей, пока не получали грубого пинка носком сапога. Монфор шел вперед со стеклянным фонарем, освещая путь в тумане, ухудшавшем и без того среднюю видимость для запотевших стеклянных линз. Маска и облик Чумного доктора не вызывали ни у кого облегчения, как появление долгожданного лекаря. Суеверный страх читал он на лицах прохожих, и это как-то совсем не вязалось с его миссией. Темнело довольно быстро, люди, которых и днем было немного, с сумерками вовсе попрятались в свои двухэтажные дома, запирая на ночь все ставни, так что портовый город без огней казался вымершим. Мужчина держал путь в дом городского пекаря и его жены — все в Марселе безошибочно знали его расположение в тесных улочках. А вот и хорошо знакомая вывеска в виде кренделя. Как жаль, что чума пришла именно сюда. Монфор поправил маску, и с саквояжем в одной руке, и фонарем в другой, постучал в дверь. Похоже, в доме никто не ложился, потому что сразу послышались голоса и ему открыла полненькая жена пекаря, держащая в руке подсвечник со значительно оплывшей свечой: тоже верный признак напряженного ожидания — просто так среди простолюдинов изводить недешевые свечи было не принято. — Проходите, доктор. Спальня на втором этаже. Доктор последовал за женщиной, слушая ее встревоженный щебет. — Утром третьего дня у моего мужа началась лихорадка. Мы послали за вами, но вы были заняты другими больными, и мы боролись с ней травяными настоями, надеясь, что это пройдет, но... недавно у него на шее появились эти... — Бубоны, — договорил за нее Монфор, толкая дверь, напротив которой они остановились, и входя в нее. Душный, спертый воздух ощущался даже сквозь маску, но еще явственнее читалось губительное присутствие болезни. Лежащий в кровати мужчина с обширным, выступающим животом тяжело и слабо дышал. — Открыть окна, — мимоходом произнес доктор, подходя к постели зараженного пекаря, — Больному нужен свежий воздух. Жена пекаря тотчас побежала открывать ставни и раскрыла створки окна, впуская ночную сырость. — В камине надобно развести огонь. Тепло отпугивает болезнь. Монфор с щелчком открыл свой саквояж, поставив рядом, и чуть спустил одеяло, прикрывавшее тело больного, в первую очередь обратив внимание на короткую шею пекаря. На ней с этой стороны в действительности выступал крупный, воспаленный до покраснения бубон. И он был далеко не единственным на теле мужчины. Маска скрывала это, но на лицо доктора сейчас легла тень. Он достал ланцет и попросил себе тазик, который через минуту был ему подан. Взяв тяжелую руку пекаря, он рассмотрел при неверном свете свечи расположение вен ниже локтя и медленно разрезал плотную кожу вдоль синеватой линии. Жена пекаря ойкнула и отвернулась, перекрестившись. Кровь струйкой закапала в подставленный медный таз. — Кровопускание должно вывести заразу из его тела. Не бойтесь, в этом нет ничего страшного. — Конечно, доктор... Я вам верю, — произнесла тихо бедная женщина, смотря на лицо мужа, имевшее нездоровый, землистый цвет, переходящий понемногу в желтоватую бледность. — А теперь прошу, мадам, выйдите, вам нельзя на это смотреть. Оставшись один, врач занялся самым главным. Отдельным для оного действа инструментом Монфор вспорол бубон, наблюдая как из него засочилась кровь вперемешку с гноем. С привычным отвращением вычистив содержимое гнойника, Чумной доктор накалил в огне камина специальное свое орудие — металлическую палку с плоским набалдашником в форме монеты — и решительно прижег им вспоротый бубон, так что громко зашипела кожа, перекрывая звук падающих капель. Больной тут же очнулся и хрипло закричал, но лекарь остался глух к его крику. Процедура методичного прижигания отняла у мужчины много сил, пекарь бредил и дергался, мешая врачевателю. Монфор буквально боролся с ним, с силой придерживая тело одной рукой и сминая каленым железом, словно печатью, бубоны на его толстом животе. К концу процедуры пациент более не издавал никаких звуков. По истечении получаса Монфор взглянул на тазик, до краев наполненный кровью, спохватился и схватил больного за кисть, но не нащупал у мужчины сердцебиения. Лучший пекарь Марселя был мертв. Монфор со стуком выронил палку для прижигания. — Проклятье... Не успел? Что-то сделал не так? Кровопускание было сделано, все необходимые меры были приняты, у больного оставалось еще день-два жизни, он знал это точно. Почему же тогда ничего не помогло? Почему он перестал дышать? Помрачнев, доктор позвал хозяйку. — У вас есть дети? — спросил он, укладывая инструменты обратно в саквояж. — Д-да, месье. — Они здоровы? — Я не давала им входить к отцу, и кажется с ними все в порядке. — Сколько людей покупало у вас хлеб, приготовленный вашим мужем третьего дня? Женщина в тихом ужасе прикрыла рот ладонью. — Вы же не хотите сказать, что... — Вашего мужа не удалось спасти. Я сделал кровопускание, но было уже слишком поздно. Мне жаль, мадам, но вам и вашим детям лучше будет нанять гробовщика похоронить вашего супруга и уехать куда-нибудь за город. Бегите, чем дальше, тем лучше. Несчастная женщина залилась слезами, поняв, что овдовела. Она даже не могла подбежать к постели мужа, чтобы оплакать его. — Н-но почему... Мне сказали что вы лучший врач в округе, вы стольких людей излечивали... — Нас не готовили к чуме, — глухо сказал голос в маске, — Против нее есть только несколько средств, но их эффективность мала, а этот недуг сильнее всех болезней, — Доктор поднялся, беря свой саквояж, и пошел к выходу мимо всхлипывающей хозяйки с трясущимся в руке подсвечником... Уже седьмая смерть пациента за последние четверо суток. Он вздохнул и поднял голову, ища на небе луну. Ее круглый лик едва бледнел сквозь серые тучи. В ее слабом свете доктор заметил на своих руках и одежде липкую, подсыхающую кровь — когда только он успел ею испачкаться?...