I'm praying on you.

— Никогда не видел его таким счастливым, — в который раз за этот вечер припадая губами к бокалу с виски, Цзяньпин выдыхает совсем расслабленно, удовлетворенно даже. Его взгляд прикован к юноше, сидящем на широком диване в компании Бэкхёна и одного совсем еще крошечного волчонка, который нашел очередную жертву для ленивых игр и поглаживаний. Чанёль тоже не мог отвести взгляд от них, но по другой причине. Бэкхён сегодня выглядел особенно красиво, словно была в его поведении, улыбке, взгляде какая-то непривычная толика волшебства, заставляющего неотрывно наблюдать. Возможно, причина была в стремительно приближающемся полнолунии, но — что куда вероятнее — причиной этого был сам Юань Вэй. — Вы преувеличиваете, — Чанёль отвечает, едва ли вникая в суть чужих слов. Ему сложно судить о поведении юноши: он редко видел его в окружении стаи, не зная толком, как юноша вел себя в кругу семьи. С ними он всегда был таким — смущенным, улыбчивым, полным энтузиазма. — Ты в самом деле так думаешь? — наконец переводя взгляд на собеседника, но не встречая ответный, мужчина мягко улыбнулся. А Чанёль не мог перестать наблюдать за своей парой и юношей, что не переставал щекотать малыша, отчего последний пытался спрятаться за собственным пушистым хвостом, не сумев удержать вторую ипостась внутри. Это вызывало улыбку. С переездом Юань Вэя в их дом изменилось в самом деле многое, фактически все, и речь не только о необходимости каждые выходные посещать дом главы, потому что юноша скучал по дедушке и маленьким волчатам. Жизнь стала непохожей на привычную для них, и Чанёль искренне считал эти изменения своевременными и правильными. Поначалу было непривычно, да и как иначе: теперь не пройдешься по квартире обнаженным, чтобы принести Бэкхёну воды после жаркого секса, потому что в доме ребенок. Даже секс стал другим — более тихим и где-то даже запретным, ведь нельзя придаваться страсти в непредназначенных для этого местах. Но это было совершенно неважно, ведь то, что они получили взамен, было куда дороже. Волчонку тоже было непривычно. О нем еще никто не заботился так, даже дедушка, как бы ни старался компенсировать отсутствие родителей, не имел возможности уделять ребенку столько внимания, как это делал Бэкхён. Словно его собственный зверь принял юношу за своего волчонка, испытывая теперь не просто интерес, а самое настоящее желание заботиться. Носиться, словно с маленьким, пытаясь реализовать весь свой родительский потенциал, столь неожиданно проснувшийся в теле. Эти изменения нельзя было не заметить, и Чанёль не мог перестать подчеркивать их для себя, невольно улыбаясь. Он наблюдал за происходящим в доме словно со стороны, подмечая, как тотальное стеснение волчонка медленно проходит и как смущенная неловкость Бэкхёна перерастает в привычную родительскую заботу. — Они оба очень изменились за этот месяц… — говоря точно сам с собой, глава вернул взгляд на юношу и Бэкхёна, а легкая улыбка коснулась его губ. Это было слишком очевидно, и тем не менее это хотелось подчеркнуть. — Это отразилось на каждом из нас, да и как иначе… — поддевая с широкого подлокотника собственный бокал с янтарной жидкостью, Чанёль припадает к ней коротким глотком, наконец переводя взгляд на главу. — Никто из нас и подумать не мог, что когда-нибудь случится что-то подобное. И ведь в самом деле, кто бы сказал им, что спустя всего пару лет они перестанут жить отшельниками, отбросив былые страхи, а после и вовсе их маленькая стая станет чуточку больше. Девушки по уже устоявшейся традиции звали всех за стол, по излюбленной привычке прося Чанёля разобраться с запеченным мясом, потому что хрупким девушкам не пристало возиться с тяжелым противнем, чего последний давно перестал смущаться. Это стало частью их жизни, не главной, но очень близкой к тому. Юань Вэй, как и все маленькие волчата рядом с родителями, теперь ютился рядом с Бэкхёном и Чанёлем, нередко занимая место посередине, хоть и первое время очень стеснялся. Стеснялся мягких улыбок других членов стаи, что, хоть и не вникали слишком глубоко, знали о том, что их мальчик нашел для себя тех, кто дарит ему родительскую заботу. Может, именно в этом была причина столь хорошего отношения стаи к ним, но вряд ли единственная. — Вина? — закончив с мясом и разделив немалый кусочек на множество мелких, мужчина вернулся к столу, касаясь плеча Бэкхёна, прежде чем занять свое место. — Не откажусь, — словно все еще испытывая неловкость от своей любви пригубить пару бокалов вина, младший тушуется, будто ему все еще восемнадцать, а взрослые его осудят, чего уже давно не происходит. — А ты, герой? — любопытно выгибая бровь, с неприкрытой издевкой Чанёль задает вопрос ребенку, заставляя того смущенно краснеть. Вот ему точно нельзя, и не столько оттого, что он еще несовершеннолетний, сколько от стыда из-за своего опрометчивого поступка, ставшего последним толчком к переезду. Чанёль каждый раз поддевает его, когда речь заходит об алкоголе, с неприкрытым удовольствием пересказывая историю их сопящей на диване находки, отчего юноша каждый раз покрывается пунцовыми пятнами. Но даже так каждый понимает, что эти издевки вовсе не со зла и совершенно без желания обидеть — мужчина любит эти истории, искренне считая забавными и даже ценными. Кто знает, сколько бы еще Юань Вэй юлил, если бы не то утро. — Не буду, — звучит слегка обиженно, а сидящие неподалеку люди роняют тихие смешки — они уже прекрасно знают эту историю, в том числе и Цзяньпин, сидящий во главе стола, аккурат рядом с предназначенным для Чанёля местом. Он разливает вино в пустующие бокалы Бэкхёна и Юань Вэя, несмотря на смущенный отказ, искренне считая, что один бокал не сделает хуже, а может, и вовсе отобьет азартный интерес к запретному, если оно перестанет быть запретным. Юноша, как бы ни отнекивался, любопытно вперивается в бокал носом, втягивая терпкий виноградный аромат. Вино он еще не пробовал, не признаваясь даже, что в прошлый раз довел себя до невменяемой кондиции чем-то менее алкогольным, оттого бокал поднимает с опаской. Аромат мяса, опустившегося на его тарелку с легкой подачи Чанёля, что все не переставал ухаживать за своими мальчиками, приятно пробуждал аппетит, заставляя отставить алкоголь, хоть и ненадолго. Глава поднял свой бокал первым, желая произнести тост, что больше походил на благодарность всем собравшимся здесь, особенно их новым членам стаи, что не столь давно порадовали своим несомненным согласием, да и разве могло быть иначе, если маленькая частичка стаи сама переехала к ним в дом. Бокалы быстро пустеют, наполняясь вновь, как и еда медленно исчезает с тарелок вслед за размеренным течением времени и ленивыми разговорами о грядущих планах. Все кажется слишком уютным и приятным, оттого, наверное, Чанёль не сразу замечает, как уже вновь наполненный бокал юноши опустел, а самого его разморило. Зато заметил Бэкхён, когда к его плечу прижалась теплая щечка. — Чанёль, думаю, нам пора, — касаясь локтя старшего, Бэкхён чувствует себя неловко, хоть и причины как таковой не было. За столом мало кто заметил, как сильно разморило Юань Вэя. — Нет-нет, я в порядке, — понимая, что причина чужих слов именно в нем, юноша вздрагивает, тут же принимая вертикальное положение. Как бы он ни любил свой новый дом, такие уютные вечера он любил не меньше, не желая уходить так рано. И в самом деле, наблюдать за захмелевшим юношей было забавно, и не только им. Даже глава проронил тихий смешок, стоило понять, что так сильно обеспокоило Бэкхёна. Юань Вэй выглядел довольно прилично, хоть нездоровый румянец на щеках и чуть поплывший взгляд говорили об обратном. — Ты почти спишь, — Чанёль едва ли мог сдержать улыбку, мягко взъерошивая волосы юноши, словно желая взбодрить, но это имело совершенно другой эффект, и веки младшего сомкнулись на пару секунд, не иначе как под собственной тяжестью. — Все в порядке, правда, я… — получается едва ли не через силу, и с не меньшим усилием юноша вновь открывает глаза, глядя чуть расфокусированно. Это заставляет мужчину принять решение, что с алкоголем он поторопился: хоть юноше уже и семнадцать, пить ему определенно не стоит. К этому же выводу приходит и сам Юань Вэй, понимая, что все вообще не в порядке, потому что мир плывет. — Хотя да, лучше домой. Такая быстрая смена убеждений вызывает смешки не только у близсидящих. Все за столом с невольным интересом наблюдали за захмелевшим юношей, не скрывая мягких улыбок. Чанёль, и сам находясь под лёгким воздействием виски, охотно соглашается на предложение доставить их домой всем скопом, выдвинутое единственным здесь непьющим — помощником главы. Мужчина, возможно, через пару часов и сам бы без сомнений сел за руль, когда алкоголь окончательно выветрился бы, но пренебрегать безопасностью сейчас не собирался. Любимый автомобиль так и остался стоять под навесом у дома, из здравых рассуждений оставленный здесь до утра, а семейство Пак охотно забирается в чужой автомобиль, компактно умащиваясь на заднем сидении, предусмотрительно усадив юношу у двери, если его вдруг укачает, на что Веньян, тот самый помощник, лишь закатывал глаза — пусть только попробует. Редкие вспышки придорожных фонарей врывались в темноту салона, точно укачивая, но спать совершенно не хотелось, алкоголь на пару с приближающимся полнолунием не оставлял для сна и шанса. Кровь медленно закипала. Чего нельзя было сказать о Юань Вэе. Под мерное движение автомобиля он засыпал все крепче, теснее прижимаясь к Бэкхёну, пока, и вовсе не осмелев, в беспамятстве не обнял. Последний против не был, скорее даже наоборот — прижимая к себе за плечи сопящего юношу, мягко поглаживал пушистые волосы, пока пальцы не наткнулись на что-то особенно мягкое, что отозвалось тихим урчанием. — Чанёль, — шепот, каким бы тихим ни был, привлек даже их сегодняшнего водителя, заставляя покоситься в зеркало заднего вида, поначалу не понимая, что именно случилось. Не понимал и сам Чанёль, глядя на обнявшихся младших, желая уточнить, что случилось, но вовремя натыкаясь взглядом на едва заметные, прижатые к макушке волчьи уши. Это было чем-то совершенно новым для них — Юань Вэй еще ни разу не показывался им в подобном виде, и сейчас… это было необычно. Бэкхён с неподдельным любопытством мягко касался подушечками пальцев чужих ушек, отчего сам юноша явно был смущен, невольно хмурясь во сне, вряд ли понимая, что на самом деле происходит. Наблюдать за этим было интересно, и Чанёль не мог отказать себе в этом, отчего-то вспоминая их первый ужин в стае, когда за столом сидела пара родителей и малыш, невольно выпустивший свои ушки. Те тоже не могли перестать смущать малыша, уделяя слишком много внимания такой его ипостаси, и Бэкхён сейчас едва ли чем-то отличался от них, с интересом изучая такую милую особенность юноши. — Я не видел его таким уже много лет, — не удержавшись, отозвался Веньян, стараясь не отвлекаться от вождения, и все же улыбка коснулась даже его губ. — Он научился контролировать это лет в шесть, если и того не раньше, предпочитая оставлять эту свою сторону при себе. Это было вполне ожидаемо, и все же… Оттого, что им позволили увидеть что-то настолько сокровенное, пусть и неосознанно, создавалось ощущение глубокого доверия. Вряд ли бы юноша позволил этому случиться, чувствуй он себя хоть немного незащищенным здесь, в каком бы состоянии он ни был. И только у дома, стоило мужчине подхватить спящего юношу на руки, чтобы донести до кровати, расслабленно оттопырившиеся уши дали понять, что так просто идти нельзя. Невзирая на поздний вечер и отсутствие людей, Бэкхён бережно натягивал капюшон куртки на голову юноше. Они вряд ли встретят кого-то в столь позднее время, но безопасность никогда не бывает лишней, и Чанёль был с этим полностью согласен. Веньян провожал маленькую стаю улыбкой, и ведь надо же — он и не думал, что все в самом деле закончится так, не думал, что эта странная парочка беженцев останется с ними и — уж тем более — что внук главы так привяжется к ним. Впрочем, все это были лишь предрассудки, а у хороших людей всегда самая тяжелая судьба, но судить лишь по этому глупо. А происходящее отдавало слабым привкусом дежавю, когда Чанёль опустил на кровать спящее тельце, а Бэкхён вновь суетился вокруг, снимая верхнюю одежду и обувь. — Теперь уж точно голова будет болеть, — выдыхая совсем тихо, хоть и понимая, что это юношу не разбудит, младший все не переставал причитать, и как иначе — непутевые родители довели ребенка до такого состояния. — Ничего, зато желания пробовать еще долго не будет, — мужчина только и мог что потешаться, накрывая юношу одеялом и, столь непривычно для себя, мягким движением ладони приглаживая чужие волосы, а заодно и ушки. — Иди первым в душ, — теперь уже переключая свое внимание на пару, поддаваясь той трепетной нежности, что на мгновение пробудил в нем сам ребенок, мужчина подался чуть вперед, прижимаясь губами к чужому лбу, заставляя младшего смущаться. Бэкхён и сам ощущал в себе легкую хмельную тяжесть, даже несмотря на то что довольно неплохо переносил алкоголь, особенно вино, да и выпил он не так уж и много, но после столь насыщенного вечера усталость растекалась в венах, а тело, казалось, становилось все тяжелее с каждой минутой. Теплый душ сделал только хуже, окончательно разнежив, заставив сердце гонять по телу кровь, разбавленную вином; даже его собственный волчонок чувствовал это, поддаваясь ленивому настроению. Хотелось спать. Из ванной его встречал Чанёль, все еще кажущийся бодрым, будто не устал ни капли. Он мягко улыбался, наблюдая за уставшим, сонным младшим, что, забавно покачиваясь, брел к постели, утопая в мягких простынях, точно камень в море — без капли сопротивлений. — Не засыпай без меня, — просьба, которую вряд ли кто выполнит, и это понимают они оба, но Чанёля это не расстраивает. Лишь склоняясь напоследок над изможденным телом, он мягко целует нежную шейку, не прикрытую одеялом, теперь и сам уходя в душ. Просьбу выполняют, но только наполовину. Бэкхён опасно балансирует на грани сна и, когда мужчина забирается к нему в постель, лишь тихо урчит, точно и не он даже — его маленький волчонок, что теперь оказался у штурвала, хоть и недалеко ушел от самого «хозяина». Слепо льнет к еще чуть влажному после душа телу старшего, желая получить немного ласки, которой Чанёль без колебаний делится. Крепче прижимая к себе сонное тело, касаясь легким поцелуем щеки, он не без улыбки наблюдал, как Бэкхён подставлял мордашку под ласку, желая получить еще. — Малыш, ты дразнишь, — звучит как угроза, и это в самом деле она и есть. Чанёль весь день думал только об этом, как бы странно это ни звучало. Бэкхён манил его, источал уютное волшебство, которое притягивало, заставляя смотреть не отрывая взгляд, вдыхать, находясь рядом, этот безумно приятный коктейль, и сейчас, когда его не останавливало присутствие ребенка, стаи, множества посторонних людей, он наконец мог это сделать. Мог прижаться легким поцелуем к щеке, коснуться едва заметно кончика носа, больше из вредности, наблюдая, как он морщится от щекотки. Бэкхён сонно сопел, словно и не понимал, что происходит, но тело понимало все, прижимаясь ближе, позволяя целовать себя, подставляя шею словно невзначай. Дороги назад уже не было. Послушно откидываясь на спину под давлением сильных рук, Бэкхён невольно улыбается сквозь сонливость. Он устал, но не настолько, чтобы просить мужчину прекратить, особенно когда его крепкое тело наваливается сверху, вжимая в постель, а теплый кончик носа упирается в шею, глубоко вдыхая. Кто в своем уме попросил бы прекратить? И Бэкхён поддавался, лениво закидывая руки на широкие плечи, даже не пытаясь прижимать ближе к себе — ближе было некуда. Поцелуи опускались все ниже, огибая острые линии ключиц, так невинно на первый взгляд, особенно если сравнивать с тем, как это бывает обычно, но даже так тело отзывалось возбуждением. Открывать глаза не хотелось, скорее даже принципиально. В темноте комнаты, игнорируя даже слабый лунный свет, проникающий через окно, ощущения казались ярче, глубже, даже едва заметные касания губ к коже вызывали слабые всполохи звезд перед глазами. Стоит ли говорить о том, что будет дальше? Хотелось урчать, роняя тихие смешки, когда горячее дыхание обжигало кожу, заставляя едва заметные тонкие волоски становиться дыбом, а тело — покрываться мурашками. Ставшие горячими ладони по новой изучали давно знакомый и оттого еще более любимый изгиб, медленно очерчивая мягкие бедра все ниже, заставляя согнуть ногу в колене. Так было удобно. — Малыш, — слишком незаметно для затуманенного разума Чанёль вернулся к чужому уху, обжигая горячим шепотом, заставляя резко вдохнуть, чтобы заглушить легкую дрожь. — Покажи свои ушки. Он не просил об этом еще ни разу, особенно в подобной ситуации. Словно одного раза ему хватило с головой, на деле же не желая показаться нетерпеливым и слишком зацикленным. — Не хочу, — звучит едва ли не игриво, с легкой хрипотцой в голосе и такой же сводящей с ума улыбкой на губах. Его смущала эта просьба, но вовсе не из-за особенностей формы полузверя, не из-за интимности момента. Бэкхён совершенно не знал, как это сделать, а сейчас даже не имел сил, чтобы попытаться. Его волчонок так же устал, он разнежен поцелуями и вниманием, желая продолжения. Как его заставить слушаться в такой ситуации? Ответ знал только Чанёль. Скорее, сама его просьба была адресована вовсе не Бэкхёну. Томное «не хочу», коснувшееся слуха, было абсолютно пустым, не имеющим смысла звуком. Бэкхёна даже не спрашивали, и тем не менее он прекрастно ощутил, как что-то в нем изменилось. Его маленький, чертовски своенравный волчонок всегда и безоговорочно слушался только своего вожака, не заставляя ждать. — Умница, — столь желанная похвала ласкала самолюбие и вместе с тем немного смущала, заставляя прижимать иссиня-черные ушки к голове. Слишком покорно, но еще больше довольно. — Манипулятор, — Бэкхён не мог не выразить легкого недовольства. Еще бы: его так никогда не слушались и вряд ли будут, но стоит лишь Чанёлю поманить — его волк превращался в домашнего щенка. Урчащего, довольного, послушно поджимающего хвост. — Ты волшебный, — совершенно игнорируя чужое недовольство, мужчина не мог перестать любоваться. Видеть Бэкхёна таким казалось чем-то невероятным. Ушки столь же послушно расслабились, чуть приподнимаясь, словно давая разглядеть себя в полной мере, дразня еще больше, пробуждая желание прижаться губами, противиться которому не было сил и смысла. Эти ощущения все еще были незнакомы для младшего. Непонятными и сложными. Он все еще не мог свыкнуться с самим существованием данных частей тела, но каждое прикосновение влажного языка к тонкой коже заставляло напряжение в теле расти, отзываясь сладкой болью в паху. — Щекотно, — кажется впервые прижимая уши по собственному желанию, он невольно втянул шею в плечи, норовя сбежать, но бежать было некуда, и он прекрасно это знал, как знал и Чанёль, потираясь носом о столь непокорно прижавшиеся ушки, мягко прихватывая самый кончик зубами, чтобы не причинить боли. Он дразнил не Бэкхёна. Он дразнил себя, все настойчивее лаская дрожащие, пытающиеся скрыться ушки, что лишь уперто вздрагивали, словно пытаясь стряхнуть и тем самым подставляясь под очередную ласку. Пальцы все сильнее впивались в мягкие бедра, опасно балансируя на грани боли, но это едва ли заслуживало внимания. Бэкхён же не ощущал ничего, кроме горящих от ласк ушей и болезненного возбуждения, сбивающего дыхание. Его бедра еле заметно подавались вперед, инстинктивно намекая, чего именно ему не хватает. Этого же не хватало и самому мужчине, все больше и больше с каждой минутой. Собственное тело прощалось с выдержкой, которой и без того было немного, а стоило оторваться от дрожащих ушей и приподняться, опираясь на предплечья, стало и вовсе невыносимо. Щеки младшего покраснели, а на лбу выступила едва заметная испарина. Дыхание давно сбилось с ритма, как и сердце, что сжималось едва ли не в горле. До чего его довела такая, казалось бы, простая ласка. — Сделай уже что-нибудь, — иллюзия бескрайнего выбора, которого на деле совершенно не было. Бэкхён подогнул вторую ногу в колене, отводя чуть в сторону. Безмолвное приглашение, хотя, скорее, призыв к действию. Ему дурно, и вряд ли он долго продержится в таком темпе, и Чанёль полностью с ним солидарен. Терпение ни к черту. Слишком резво опускаясь ниже, охотно устраиваясь между столь призывно разведенных ног, Чанёль не испытывает и капли смущения, чуть приподнимая чужие бедра для собственного комфорта. Прикосновение влажного языка к ложбинке кажется прохладным для пылающего жаром тела, оттого еще более желанным. Растяжка, впрочем, как и всегда, оказывается совершенно ненужной, бесполезной, но баночку с лубрикантом для большего удовольствия искать слишком долго, хоть и оба они знают — их в комнате не меньше трех. Чанёль больше не расстягивает желанные пытки, и сам находясь на грани собственной выдержки, что, по-хорошему, закончилась еще с пять минут назад, но срываться на нетерпеливый жесткий секс — пережитки прошлого. Того прошлого, где были темные подворотни и безлюдный ночной парк. Сейчас все иначе. Плавное движение бедер навстречу друг другу на мгновение сковывает грудную клетку, не давая дышать; короткая заминка в пару секунд, чтобы привыкнуть; Бэкхён болезненно прикусывает губу, чтобы не выть, потому что они не одни. Зарывается затылком в подушку, глубоко вдыхая, и вновь сжимает нижнюю губу зубами, стоит чужому возбуждению внутри толкнуться вновь, задевая самое чувствительное. Он дышит точно под счет, словно окунаясь с головой под воду, выныривая на пару секунд — сделать тяжелый вдох, и вновь опускаясь под толщу воды, что все глубже затягивает вихрем ощущений. Короткий вдох. Медленный, долгий выдох. Чанёль двигается ровно под счет чужого метронома, чтобы не сбить комфортный для младшего ритм. Лишь меняет положение, все выше приподнимая чужие бедра, заставляя выгнуться в спине, опираясь о постель лопатками и затылком. Так ощущения кажутся ярче, а движения — глубже. Бэкхён сам закидывает ноги выше, упираясь пятками в чужие плечи, и полностью отдается происходящму. Крепче зажмуривает веки, и будто на яву видя тот самый водоворот, что затягивал его все глубже. Ритм сбивается; с каждым новым движением внутри на вдох остается все меньше времени. Выдох приходится дробить натрое, содрогаясь от настойчивых фрикций, что с каждым разом, кажется, достают все глубже, заставляя ерзать в постели. Бэкхён задыхается, цепляясь за ткань простыни когтями, что, кажется, были с самого начала, хотя он точно не уверен. Губу раздирают до крови собственные клыки, а Чанёль крепче сжимает ягодицы руками, находясь на грани. Последние толчки кажутся особенно яркими, срывающими звезды перед глазами, а после наступает темнота, и только шум сердца в ушах, так похожий на шум воды, успокаивает. Водоворот его поглотил, не оставив и капли, забрал все, но отдавать было совершенно не жалко. Чанёль грузно опускает младшего на постель, едва ли не ложась сверху, утыкаясь лбом в плечо, пытаясь отдышаться. Теперь усталость ощущает и он, хотя, казалось бы, источник энергии внутри был неиссякаем, и все же. Превозмогая себя, он медленно вышел из чужого тела, откидываясь рядом на постель. Младший невольно морщится от неприятного ощущения пустоты и горячей спермы, медленно вытекающей на простынь. В теле разливается странное ощущение дежавю, словно когда-то давно подобное уже случалось. И от этого осознания губ невольно касается легкая улыбка, немного глупая, но эту перемену замечает Чанёль. — Все в порядке? — он знает, что «да», но считает важным задать этот вопрос, потому что что-то изменилось. В поведении младшего, в его ощущениях. — Я люблю тебя, — звучит так легко и непринужденно. Так искренне, совершенно не похоже на то, как это было сказано впервые — пропитанное сомнениями и неуверенностью. Сейчас он уверен в этих словах, и даже больше — он уверен в своих чувствах. — А я люблю тебя, малыш… — Чанёль тоже уверен в этом, как был уверен и всегда, каждый день с момента их первой встречи, с самого начала произнося без капли сомнений. Возможно, он выбрал далеко не верный путь по завоеванию чужого сердца, все еще не веря, что это в самом деле сработало, и тем не менее их долгий путь увенчался самым ценным, что может быть в жизни, — счастьем.