I'm praying on you.

6 месяцев спустя.

Еще холодное, только ставшее весенним солнце лениво ласкало лицо, пробираясь под длинные ресницы и не давая спать, заставляя ворочаться в поисках спасения, которого не было. Бэкхён все не мог привыкнуть к новой спальне, как и к новой квартире в целом. Она была слишком большой по сравнению с той, где они только начинали свой совместный путь, и наполнить ее домашним уютом казалось невыносимо сложно. Чанёль все еще размеренно дышал в подушку, словно ему солнце, пробравшееся через занавеску, было и вовсе нипочем. Его тяжелая рука крепко фиксировала младшего за торс, прижимая как можно теснее к собственной груди, без шанса выбраться, что заставляло улыбаться. Даже во сне Чанёль держал его слишком крепко, словно боясь отпустить, потерять из виду даже на секунду, из раза в раз просыпаясь, стоит тому только выскользнуть из крепких объятий. Это делало счастливым. Такая глупость, казалось бы, но каждый раз она заставляла сердце в груди пропускать удар. Легкий поцелуй коснулся подбородка, и еще один чуть ниже, под изгибом челюсти, на загрубевшей от частого бритья коже, щекоча жарким дыханием. Бэкхёна забавляло наблюдать, как, ничего не понимая, сквозь сон мужчина тянулся к ласке, подставляясь теплым губам, вместе с тем лишь крепче обвивая чужое тело. Ладони невольно скользнули ниже, опускаясь на мягкие ягодицы, не прикрытые даже бельем после долгого вечера, сжимая половинки неожиданно крепко, подтягивая ближе к себе. Это пробуждало аппетит, даже несмотря на то, что задница все ещё саднила, и это же служило своеобразным стоп-сигналом. Подтягиваясь чуть выше в постели, касаясь кончиком носа чужого и обжигая сомкнутые губы поцелуем, что так и останется без ответа, Бэкхён легко оглаживает кончиками пальцев ребра старшего, что каждый раз работает безотказно. Мужчина недовольно хмурится, глубоко вдыхая и откидываясь на спину, позволяя наконец младшему сбежать, хоть и ненадолго. Находя босыми ступнями домашние тапочки, стараясь шоркать как можно тише, он лениво брел в сторону кухни, преодолевая, казалось бы, необъятный простор их спальни и тонкий коридор, ведущий мимо гостиной. Это была прекрасная квартира — просторная и светлая, с таким же потрясающим видом на город и дружелюбными соседями, которые прекрасно контролировали свое непонимание к тому, почему двое мужчин живут вместе. Бэкхёну здесь нравилось, разумеется, но руки все еще порой тянулись к несуществующим шкафчикам, а ноги заводили не туда, куда должны были, следуя планировке старой квартиры. Как, например, сейчас, когда вместо кухни мужчина вошел в саму гостиную, смутно понимая, что ошибся, но… Сжавшись едва ли не клубочком, на диване лежал Юань Вэй. Сжимая декоративную подушку, не потрудившись достать из скрытого внутри ящичка плед, он казался совсем продрогшим, хоть в квартире и было тепло, а сам он даже не снял легкую джинсовку, словно и не думал оставаться, — просто присел передохнуть, но уснул. Переезд в новую квартиру ознаменовался не только появлением еще одной — «гостевой» — комнаты, но также и третьим дубликатом ключей для юноши, которым сам он никогда не пользовался, предпочитая предупреждать о своих визитах и использовать дверной звонок. Бэкхён намекал как мог, что юноша — всегда желанный гость здесь, а в комнате есть все необходимое, чтобы жить и учиться. Он может чувствовать себя как дома. Быть дома. Но Юань Вэй пропускал намеки сквозь пальцы, боясь вторгаться в чужую жизнь, которая на деле давно перестала быть чужой. Его впустили в эту квартиру как часть семьи, и хоть сам он старался быть скромнее, не навязываться, его всегда ждали здесь, каждый вечер, каждый выходной. Сейчас же он выглядел так, словно оказался здесь совершенно случайно, не понимая, где он находится, что вряд ли было далеко от правды, если верить легкому запаху алкоголя. Все это вызывало лишь улыбку и интерес: ему ведь только семнадцать лет — и в каком таком месте несовершеннолетним разливают алкоголь? Но Бэкхён по собственному опыту прекрасно знал — в любом. Желание найти плед, чтобы укрыть юношу, едва успело зародиться в мыслях, когда поясницы коснулась теплая ладонь, заставляя вздрогнуть. — Боже… — к собственному стыду чертыхаясь, мужчина едва успевает понизить испуганный возглас до шипения, чтобы не разбудить их гостя, недовольно косясь на проснувшегося так неожиданно Чанёля. — Ты меня напугал! Последний мог лишь беззвучно смеяться, он и не думал, что его даже не заметят. Не иначе как Бэкхён и его маленький волчонок были полностью поглощены любопытством к спящему юноше. Такое и в самом деле в их практике впервые — еще никогда они не находили его слегка пьяным и бессознательно спящим на диване. — Давай я отнесу его в комнату, пусть спит, — другого выхода Чанёль даже не предполагал — диван хоть и широкий, не настолько удобный, как постель. Конечно, юный организм вряд ли будет слишком страдать от последствий опьянения, но зачем лишать его возможного комфорта. Бэкхён был только за, помогая аккуратно высвободить подушку из крепкого захвата, но юноша не повел даже носом, видимо все еще находясь слишком далеко от реальности. Незамеченной осталась и прогулка по коридору в подвешенном состоянии и даже встреча со свежим, чуть прохладным постельным. Бэкхён суетился вокруг, как можно мягче стаскивая джинсовку с плеч, взбивая подушки, натягивая на спящего одеяло. Юноша, ощутив внезапный комфорт, лишь больше расслабился, утопая в одеяле и зарываясь в него с головой. Такой очаровательный. Прикрывая как можно тише дверь комнаты, Бэкхён впервые ощутил себя родителем, которому так важен сон ребенка, и пусть их ребенок уже совсем взрослый, а сейчас и вовсе так не по-детски пьян, это вызывало лишь улыбку. — Ему будет стыдно, когда он проснется, — словно читая чужие мысли, Чанёль тихо шепчет, даже несмотря на плотно закрытую дверь комнаты. — Только если мы будем ему об этом напоминать… — Мы, определенно, будем об этом напоминать, — Чанёль даже не сомневался, потому что забыть такое просто невозможно: чтобы столь порядочный мальчик в один прекрасный день ошарашил их таким поведением. Юань Вэй и в самом деле был слишком порядочным. Он прилежно учился, ответственно подходя к каждому заданию, и это можно было понять — он чувствовал на себе тяжесть чужих ожиданий, чужого доверия. Глава ведь так верил в него, делая все, чтобы мальчик получал только самое лучшее, и Юань Вэй оправдывал ожидания. Этого же поведения он смиренно придерживался и с парой, испытывая интерес, а после и привязанность. Боясь разочаровать своим поведением, боясь быть навязчивым, излишне настойчивым, он старался дозировать себя в чужой жизни, но не переставал тянуться к тем, кто так радушно впустил его в свой дом и свою жизнь. Это нельзя было не заметить, и это нельзя было игнорировать, а после слов главы о причине такого интереса — не было и смысла. Юноша неотвратимо становился частью чужой жизни. Количество совместных ужинов росло с каждой неделей, а с ними и предложения вечерних прогулок, очередная совместная охота, где Чанёль неизменно присматривал за юным волком, а после и скромное приглашение на школьный концерт, на котором юноша должен был сыграть на гитаре. Никто не говорил об этом, но все прекрасно понимали — они медленно, но уверенно становятся одной семьёй. Ароматы яичницы с беконом и овсянки расползались по дому, срабатывая лучше любого будильника. Стоило тарелкам опуститься на стол, а чашкам с ароматным кофе дополнить композицию, на кухню робко заглянул совсем сонный, помятый юноша, глядя слишком смущенно, даже виновато. — Заходи, герой, — первым замечая чужое появление, Чанёль даже не пытается сдерживать улыбку и озорные смешинки во взгляде, которые без труда замечает юноша. — Ты так рано встал? Я был уверен, что ты проспишь до обеда! — Бэкхён реагирует мгновенно, отвлекаясь от сооружения своих фирменных бутербродов и переводя взгляд на дверь. — Голодный? Садись за стол! Юноша не отвечал, только смущенно угукнул, воровато прокрадываясь к столу, точно воришка. Ему было стыдно, и это мягко говоря. Если бы кто-нибудь предупредил, что алкоголь — это так разрушительно, он предпочел бы отказаться от похода на день рождения друга, но было уже поздно. Он совершенно не помнил, как оказался в чужой квартире, как в принципе умудрился добраться сюда едва ли не с другого конца города, еще и среди ночи. Думать о том, как он сюда в целом пробрался и уж тем более оказался в постели, и вовсе не хотелось. А если он был слишком шумным? А если вел себя неадекватно и доставил паре неудобства? Думать об этом и вовсе не хотелось. — Ну, рассказывай, — садясь за стол аккурат напротив Сяо Вэя, Чанёль все не переставал улыбаться, глядя на чужие совсем уже заалевшие в смущении щеки. — Извините, — звучит настолько неуверенно, словно и вовсе вопросительно. Неужели он в самом деле сделал что-то из ряда вон выходящее? — За что ты извиняешься? — мужчина же словно и не пытался развеять чужие волнения, наоборот нагнетая. Склоняя голову чуть набок, дожидаясь ответа, которого не было. — Не знаю… — честно признаваясь в отсутствии хоть каких-нибудь догадок и предположений, юноша и вовсе тушуется. — Я ничего не помню. Не помню, как оказался здесь, еще и в кровати… Гадать можно было бы все утро; он не раз слышал истории одноклассников и учеников постарше об их неадекватных подвигах, больше всего сейчас боясь, что героем его назвали не просто так. — В кровать тебя отнес Чанёль, а в доме ты оказался на удивление тихо, — Бэкхён напоминает о себе неожиданно, но очень приятно, ставя перед юношей стакан холодной, чуть шипящей — явно из-за таблетки — воды. — Мы даже не услышали, когда ты пришел. Вода исчезает тут же, наполняя жаждущее тело желанной легкостью. Он, кажется, даже проснулся именно из-за жажды, но попросить постеснялся, чувствуя себя провинившимся. Бэкхёна просить было не надо — уж кто, как не он, знает о всех прелестях похмелья. И только насытившийся влагой мозг смог правильно переварить и осознать чужие слова. В кровать его отнес Чанёль… и где, спрашивается, он его подобрал? Не у входной двери же — хотелось верить, но вера была слаба, а чувство стыда крепло с каждой секундой. — Так и почему ты так напился? — не стесняясь напоминать о себе, нарушая и без того шаткую мыслительную цепочку, мужчина не переставал мягко улыбаться, чувствуя совершенно непривычную для себя заботу и даже где-то умиление. Неужели дети и правда так быстро растут? Ему, возможно, было бы правильнее возмутиться и даже отчитать юного искателя приключений, потому что алкоголь не для детей, а сам он мог попасть в неприятности, да и в целом — спасибо, что пришел домой, а не куда-то, но как-то совсем не хотелось. — Вчера был день рождения друга и мы с ребятами… отметили, — не хотелось, а теперь и причины как таковой не было — так кажется Чанёлю, стоит услышать рожденную едва ли не шепотом причину. Он ведь и сам был таким, а Юань Вэй даже повел себя куда более сознательно и правильно, чем порой доводилось Чанёлю. — Голова не болит? Хорошо себя чувствуешь? — теперь уже перед юношей опускается ароматная, только снятая с плиты яичница, пробуждая последние спящие в теле рецепторы, давая понять, насколько он на самом деле голоден. — Немного странно… — не зная, как толком описать собравшуюся в теле тяжесть, он чувствовал себя стеклянным сосудом, пустым и звонким, — только тронь — и вовсе рассыплется. — Завтракай, полегчает, — мягко оглаживая теплой ладонью чужие волосы, Бэкхён улыбается совсем по-отечески, прекрасно понимая это ощущение и даже радуясь, что ничего не болит и не тошнит. На короткое время в комнате повисает тишина; Чанёль дает юноше выдохнуть с мнимым облегчением, переключаясь на свой завтрак, и Юань Вэй следует его примеру, стараясь не спешить слишком явно, но есть хотелось слишком сильно. Бэкхён присоединяется к ним последний, опускаясь за стол к своей овсянке и чашке кофе. Семейная идиллия — хотелось бы сказать, и юноша в самом деле ощущал только это. Он долго привыкал к такому. Редкие ужины и еще более редкие завтраки в компании пары казались чем-то совершенно новым. Не похожим ни на один день в семейном доме, и юноша старался разложить эти странные ощущения для себя. Понять и определиться, в конце понимая лишь одно — ему это нравилось. Казалось, что здесь его всегда ждут, именно ждут, а не просто рады видеть пару раз в неделю, и даже сейчас, в такой, казалось бы, ненормальной ситуации, никто не злился на него, хотя причина в самом деле была, и это заставляло сомневаться в таких очевидных вещах. — Вы не злитесь на меня? — от яичницы осталась едва ли половина, когда он решил задать такой волнующий и такой, по сути, глупый вопрос, вызывающий лишь непонимание со стороны старших. — За то, что вломился ночью… За вопросом следует молчание, слегка напряженное, но куда больше растерянное. Он в самом деле испытывает неловкость из-за случившегося, будто совершенно не понимая ничего. — Хорошо, что ты пришел домой, а не бродил по улицам, — Бэкхён невольно улыбается, и в самом деле веря с натяжкой, что даже это им нужно объяснять юноше. — В следующий раз лучше позвони нам и мы сами тебя заберем, — даже Чанёль не остается в стороне, в самом деле немного уставший оттого, как много осторожничает юноша, ведь, казалось бы, больше полугода прошло с их первой встречи, и с каждым днем они становятся еще чуть ближе, чем были вчера. — Ночь ведь… — Юань Вэй и сам понимает, что сомневается слишком много и слишком часто. Просто слишком. Даже глава давно устал говорить, что это глупо, и те короткие дни выходных, которые он просиживает в семейном поместье, он мог бы проводить там, где его уже давно ждут. Действительно ждут. — Вот именно! Хоть ты и перевертыш, ты все еще ребенок, поэтому не бойся звонить, особенно в таких случаях, — звучит слишком резко, как кажется на первый взгляд, но во всей этой ситуации вопрос безопасности — единственное, что в самом деле волнует Чанёля. — Нам будет куда спокойнее, зная, где ты и что с тобой. Так просто и в то же время так сложно, от этого, наверное, еще более стыдно, что до сих пор не сделал тот последний шаг, что так и просится. — Спасибо… — даже щеки чуть алеют от чужих слов и осознания происходящего. От всей глупости ситуации, которой, может, и не было бы, будь сам он чуть более решительным. На смену яичнице приходит кофе и небольшой круассан с шоколадной начинкой, которые юноша безумно любит, которые всегда есть в доме по всем понятной причине. Вкусный завтрак и любимый десерт вдыхают жизнь в юное тело, чему даже слегка завидуют старшие. Всего лишь яичница и кофе, а последствий похмелья как и вовсе не было — волшебная юность, хотелось бы сказать, и Бэкхён без сомнений уведомляет всех, что уже и забыл, каково это — не умирать на следующий день. Чужие комментарии смущают, но уже не вызывают такого ярого стыда, как в первое время после пробуждения, и даже появляется желание подшучивать о том, что в их возрасте в принципе пить уже не стоит — чревато, даже несмотря на шутливый шлепок по плечу. — Мне пора возвращаться в общежитие, — окончательно опустошая чашку кофе, юноша мягко улыбается, чувствуя невыносимое удовлетворение от этого утра, даже несмотря на то, как он здесь оказался, и смешанное ощущение себя в пространстве, он рад, что пришел именно в этот дом. — Сяо Вэй… — легкую радость, исходящую от юноши, не заметить просто нельзя. На это реагируют даже их собственные волки. Особенно они. Чувствуя воодушевление щенка, которого давно в пору называть своим собственным, и это ощущение особенно сильно чувствует Бэкхён, понимая, что сейчас, возможно, самое время сказать сотню раз озвученное меж строк прямо. — Может, хватит бегать туда-сюда? Оставайся дома… Секундное недоумение, а после — смущение, которое было невозможно скрыть, и Юань Вэй даже не пытался, глядя смущенно и чуть испуганно, словно мог услышать что-то не то, понять не так, хотя понимать было просто нечего, и нечего было пропускать сквозь пальцы, как извечные намеки. — Сегодня? — он находит единственный наименее смущающий вариант, цепляясь за него, как за соломинку. — Сегодня. Завтра. Каждый день… — то, что это говорит именно Чанёль, пожалуй, имеет куда больший эффект, чем все собранные воедино намеки Бэкхёна. — Здесь рукой подать до школы, и комната ждет тебя. Просто оставайся… А дальше юлить было некуда и, впервые, несмотря на безграничное смущение, не хотелось. То, что все они знали уже давно, то, чего ждали, и то, во что так боялся верить юноша, случилось уже очень и очень давно — он уже стал частью их маленькой стаи. Маленькой семьи, ставшей чуть больше в новом городе, в новой жизни.