c'est le paradis

— Мастер, когда я смогу увидеть вас снова? — мужчина средних лет опускается на колени и самозабвенно целует руку, облачённую в красную кожаную перчатку.       Минхо усмехается и отворачивается. — Приходи, когда твой кошелёк пополнится на пару миллионов вон, ты же хороший мальчик и знаешь правила, — он брезгливо вырывает ладонь из цепких пальцев очередного клиента, оставляя того стоять на коленях посреди тёмного холла, а сам скрывается за расписной шёлковой ширмой, покачивая бёдрами, благосклонно награждая своего почитателя заключительной частью шоу.       В комнате отдыха приятный полумрак, и как и везде зажжены ароматические свечи. Минхо скидывает с плеч лёгкий халат, стягивает перчатки и отстёгивает подтяжки тонких чулок. — Снова о своём принце мечтаешь? — бросает насмешливый взгляд через плечо на устроившегося между мягких подушек светловолосого мальчишку в короткой шёлковой блузочке с бантом. — Ни о чём я не мечтаю, — мальчик наигранно дуется, вынимая изо рта вишнёвую карамельку на палочке. — Я знаю, что ты считаешь подобное вздором, хён, но у нас с ним всё по-другому, понимаешь. Он говорит, что любит меня.       Минхо поворачивается к зеркалу и придирчиво вглядывается в собственное отражение. — Ликси, малышка, я могу привести тебе больше сотни таких, которые по щелчку моего пальца будут клясться мне в вечной любви и по первому же моему зову отдадут всё, что у них есть, за один только мой поцелуй, — он подходит и ласково проводит ладонью по щеке младшего. — Ты же знаешь, я всегда желаю тебе только самого лучшего, но это… не то, что тебе нужно, Ликс. — Не сравнивай, это другое и тебе не понять, — Феликс откидывается на подушки и продолжает заниматься своей карамелькой. — Конечно, хёну никогда ничего не понять, да? — Минхо присаживается на край дивана, наклоняется и мягко целует Феликса в щёку. — Иди сюда, — призывно хлопает ладонями по бёдрам.       Феликс тут же удобно устраивается, укладываясь на колени старшему. Минхо перебирает его волосы, скорее инстинктивно, но это успокаивает и убаюкивает. Они долго просто сидят в тишине, Ликс наблюдает за Минхо из-под полуопущенных ресниц. — Не удивительно, что они сходят от тебя с ума, — едва различимым шёпотом. — Что? — Минхо легко вздрагивает, словно выходит из транса. — Не удивительно, что они сходят с ума от тебя, хён, — Феликс вытягивает руку и осторожно касается обнаженной груди старшего, обводит кончиками пальцев ямочку между ключиц и блаженно прикрывает глаза. — Ты такой красивый.       Минхо усмехается немного грустно, задумчиво смотря на расшитую золотыми нитями ширму, отделяющую их от остальных комнат. — Когда-нибудь ты поймёшь, что дело совсем не в этом.       Но Феликс его уже не слышит, за считанные секунды провалившись в глубокий сон. Минхо ещё несколько минут с лёгкой улыбкой наблюдает за его ровным дыханием, а потом осторожно поднимается, подкладывая младшему под голову одну из мягких подушек и накидывая ему на плечи плед.       Время близится к рассвету, и клиентов Минхо больше не ждёт, он достаёт сигареты из верхнего ящика резного комода, прикуривает одну из пачки и берёт связку ключей с журнального столика; легко ориентируясь в тёмных коридорах салона, даже погасив свечи, без труда находит нужную дверь. Он уже давно не приводит посетителей в эту комнату. Она почти ничем не отличается от большинства остальных в салоне: тёмные стены, несколько зеркал в полный рост, дорогие простыни на широкой кровати и несколько свисающих с потолка крюков и ремней. На полках аккуратно сложены комплекты белья и кожаные перчатки разных цветов. Минхо делает последнюю затяжку и тушит сигарету о расписанное в японском стиле блюдечко с пятнистыми карпами. Он встаёт перед зеркалом и медленно стягивает чулки, ведёт ладонью по бёдрам, под коленями, посылая лёгкую дрожь по всему телу от одних только прикосновений прохладными пальцами к чувствительной коже. Минхо раздевается полностью, оставляя бельё на полу, он внимательно разглядывает себя, следит за каждым движением собственных рук через зеркало; в полумраке комнаты его кожа бледнее, чем обычно, а глаза кажутся совсем чёрными, обрамлённые густыми длинными ресницами, словно до краёв радужки заполненные расширенными зрачками. Он встаёт на колени и разводит ноги, продолжает вести ладонями по напряжённым мышцам, выпирающим тазобедренным косточкам и ещё выше, вздрагивает от лёгкой щекотки, задевая пальцами соски, прикрывает глаза и запрокидывает голову. Пальцами он сначала обводит губы по контуру, а потом берёт в рот на две фаланги. Свободной рукой Минхо находит лежащий рядом аккуратно связанный комплект шёлковых верёвок. Бордовый, в цвет припухших блестящих от слюны губ. Сколько же одержимых безумцев готовы отдать жизнь, только бы попробовать эти губы на вкус; сколько раз его умоляли на коленях, целовали ноги, обещали бросить всё ради него и предлагали баснословные суммы в обмен на одно лишь касание губ. За всё время работы в салоне Минхо ни разу не нарушил два своих главных правила: не касаться клиентов без перчаток и целовать куда угодно, только не в губы.       Привычными движениями Минхо описывает вокруг бёдер гладкую верёвку, продевая концы в образовавшиеся петли; возможно, чуть позже он пожалеет о том, что затягивает слишком сильно, оставляя красные следы на коже, но сейчас ему просто необходимо почувствовать знакомое успокаивающее давление, хотя бы на несколько минут дарящее обманчивое ощущение защищённости. Переплетения узлов создают симметричный узор; Минхо любуется проделанной работой в зеркале, бордовые нити подчёркивают округлые изгибы его тела, обвивая бёдра, через низ живота поднимаются по груди до самой шеи. Тягучее возбуждение разливается в паху горячими волнами, заставляя пальцы на ногах поджиматься, а тело ныть от сладкой истомы. Минхо крепко жмурится, запрокидывая голову, сплёвывает себе на ладонь и заводит руку за спину. Он легко растягивает себя, сразу же двигаясь в быстром темпе, подмахивая бёдрами, подаваясь назад, нетерпеливо насаживаясь на свои же пальцы. Тишину комнаты нарушают только прерывистые вздохи, Минхо не стонет, только тяжело дышит и кусает губы. Он всегда тихий в постели, когда ему действительно хорошо, громкие развязные стоны — только показуха для клиентов;       Минхо наклоняется вперёд, щекой прижимаясь к контрастно прохладной поверхности зеркала, его ноги дрожат и разъезжаются в стороны сильнее, он толкается пальцами ещё глубже; ощущение наполненности, умелые движения собственных рук доводят его до пика, но у самой грани он осознанно замедляется, не давая себе кончить, продлевая ощущение блаженной эйфории, когда разум такой лёгкий, голова совершенно свободна от мыслей, и его словно накрывает с головой тёплыми волнами. Ноги уже до изнеможения сводит и всё тело пронизывает неконтролируемая дрожь, взмокшие волосы спадают на глаза и прилипают ко лбу, но в мыслях сейчас только желанная разрядка, а боль в напряжённых мышцах и ощущение верёвок, стягивающих чувствительную кожу, только подстёгивают возбуждение. Минхо жмурится до цветных пятен под веками, он чувствует, как сладкие спазмы скручивают низ живота; по зеркалу стекают белые капли, и он опирается на обе руки, медленно опускаясь на пол, ложась на бок и подтягивая к себе колени. В ушах словно звенит и перед глазами пляшут звёздочки; Минхо ещё не спустился со своего седьмого неба, находясь где-то слишком далеко от реальности, чтобы заметить, как дверь в комнату приоткрывается, и услышать чьи-то тихие шаги. — Мог бы и меня позвать, если так хотелось, — Хёнджин опускается на колени рядом с ещё явно не пришедшим в себя после оргазма Минхо. Он улыбается уголками губ и тянет один из узлов, украшающих торс старшего, на себя. — Сколько раз говорить, не умеешь нормально — не берись, ты так когда-нибудь задушишь себя. — А кто сказал, что я против? — Минхо дышит всё ещё тяжело и часто, лениво переворачивается на спину, давая Хёнджину возможность освободить его от верёвок. — Мы потеряем больше половины выручки, — усмехается издевательски, но умелыми пальцами осторожно и медленно развязывает один за другим фигурные узлы, массируя разгорячённую кожу. — Сучка, — Минхо смеётся в ответ беззлобно и раскидывает руки в стороны, прикрывая глаза, ощутимо вздрагивая, когда Хёнджин касается его в самых чувствительных местах. — От сучки слышу, — складывает верёвки рядом с одеждой Минхо, чтобы позже не забыть привести в порядок. — Пойдём, тебе надо умыться, — Хёнджин убирает с его лба влажную чёлку и коротко целует в висок. — Утром, — Минхо закрывает лицо ладонями и сонно улыбается. — Уже утро, хён, — Хёнджин наблюдает за тем, как Минхо неуклюже поднимается на дрожащих от недавнего оргазма ногах и хихикает, прикрывая рот ладошкой. — Тоже мне, умник нашёлся, — Минхо забирается на широкую кровать, застеленную чистыми сатиновыми простынями. — Иди сюда лучше, — он ложится на бок, заворачиваясь в лёгкое одеяло почти с головой, призывно вытягивая руки навстречу Хёнджину.       Хёнджин только хмыкает, скидывает с себя пиджак, под которым больше ничего нет, и отдаётся чужому манящему теплу.