c'est le paradis

      Минхо выходит из своей комнаты под вечер, сегодня он никого не ждёт, поэтому позволяет себе остаться без тёмного макияжа и броских украшений; только незаметно подводит глаза тонким блестящим карандашом, привычно надевает перчатки и расшитую бархатную накидку.       В комнате отдыха суетится Феликс, они с Минхо сталкиваются в проходе. — Что вы тут устроили? Если бы Господин увидел ваш бардак, он бы... — Феликс не даёт договорить, коротко чмокая Минхо в губы, на бегу натягивая светлые гольфы. — Господин ничего не увидит, у меня сегодня только... — Феликс мнётся, краснея и пряча глаза. — Только на два часа, я закончу и всё уберу.       Минхо усмехается понимающе и целует Феликса в кончик носа, на что тот смешно морщится, но улыбается и ластится в ответ, щекой трётся о чужую щёку. — Беги уже, я сам. Не хочу снова выслушивать лекции от Сынмина о том, что я вас плохо воспитываю.       Феликс прячет улыбку и выбегает в холл, через плечо бросая «люблю». Конечно, Феликс любит.       По всей комнате разбросаны подушки, одежда и бельё, а на стеклянном журнальном столике следы от дорожек белого порошка. Минхо вздыхает и подбирает с пола пустой прозрачный пакетик. Это значит, что у Джисона сегодня гости.       В салоне строго с наркотиками, Господин не одобряет даже травку или безобидную синтетику, но Джисону разрешает; даже сам привозит. Отчасти, конечно, чтобы самому контролировать, сколько тот принимает. Хотя, любому понятно, что без стимуляторов Джисону было бы не справиться с теми извращенцами, которые приходят к Господину только ради него; толстосумы, готовые отвалить баснословные суммы, чтобы воплощать в жизнь свои больные фантазии, чтобы никто не узнал о том, как и где они провели этот вечер.       Минхо садится в резное кресло и выводит пальцем на подлокотниках замысловатые узоры; он часто думает о том, что было бы, если бы они все жили другой жизнью, нормальной жизнью. Ему кажется, что это всё уже настолько въелось в подкорку, проникло под кожу и поглотило всё его существо, что он просто не представляет себя в каком-то другом месте. Они все здесь будто красивые куклы; красивые, но сломанные куклы, на которые смотрят и красотой которых восхищаются, но никто никогда не захочет забрать их домой. Ещё Минхо думает, что это несправедливо; потому что детка-Феликс должен найти свою любовь, настоящую, испытать неповторимое чувство первой влюблённости; держаться со своей любовью за руки и ходить в милые кофейни, целоваться в щёку на прощанье. Это — то, как он должен найти свою любовь. Что Хенджин... Хенджин мог бы выучиться на какого-нибудь художника. Минхо видит, какие портреты он иногда рисует в своих блокнотах в перерывах между клиентами. У него могло бы быть большое будущее, настоящая работа, которую он бы любил. Семья, собственный дом и собака. А Джисон? Совсем ещё юный мальчишка, который уже пережил больше, чем некоторые переживают за все отведённые им долгие годы. Почему он должен ублажать извращённых богачей, заглушая свою боль наркотиками? Разрушать себя изнутри и снаружи? Чем они всё это заслужили и почему попали сюда? Конечно, жаловаться на жизнь в салоне не приходится. Господин бережёт и защищает их, они хорошо едят, спят, и им многое позволено, они даже могут уйти, если сами того пожелают. Только они почему-то не уходят. Неужели, это действительно то, что было уготовано им судьбой?       Феликс говорит, что Минхо считает любовь вздором; это вовсе не так, Минхо хочет любить. В нём невероятно много любви и нежности, которую он хочет дарить совершенно безвозмездно. Ему кажется, что если он не будет кого-то любить, заботиться о ком-то, то его просто разорвёт от этого переполняющего чувства. Он хочет любить и выбирает делить свою любовь между самыми близкими ему людьми, теми, кто заменил ему семью. В нём столько любви... но он так ни разу в жизни и не решился сказать об этом вслух.       Минхо глубоко уходит в свои мысли, даже не сразу замечает, как из-за ширмы показывается светлая макушка. Джисон шлёпает по каменному полу босыми ногами; он нетвёрдой походкой пересекает комнату и плюхается на диван рядом, улыбается отстранённо и смотрит на Минхо совершенно расфокусированным взглядом. — Привет, — он подтягивает к себе колени и укладывается на бок.       Мин стягивает перчатки и протягивает руку, чтобы осторожно погладить младшего по волосам. У того взмокшая чёлка и чуть припухшие красные глаза и щёки. — Дрожишь, детка, — Минхо достаёт из ящика комода чистый махровый халат. На Джисоне короткая светлая юбочка в складку, сейчас вся мятая и грязная, Минхо снимает с него ненужный предмет одежды и закутывает в халат. — Кушать?       Джисон скулит недовольно и прячет лицо в ладошках. — Надо покушать, ты знаешь, — Мин ищет в мини баре шоколадный батончик и фруктовый сок. Джисон всё ещё не совсем в сознании, поэтому позволяет Минхо покормить себя и почти засыпает, расслабляясь от успокаивающих поглаживаний по голове и спине.       Минхо смотрит на его размазанный от слёз макияж, уже проявляющиеся на коже свежие синяки и красные следы на руках. Он осторожно переплетает их пальцы и целует чужие запястья. — Почему же ты позволяешь им так относиться к себе, солнышко? — говорит шёпотом; не спрашивает, просто говорит. Он уверен, что Джисон его даже не слышит. Минхо не спрашивает, потому что знает, что Джисону нравится чувствовать боль. Знает, что это защитный механизм его тела, со временем превратившийся в извращённый способ достижения удовольствия. У них всех есть такие способы. — Пойдём умоемся, да?       Джисон прячется в складках мягкой накидки Минхо, даже после еды не приходя в себя. Минхо вздыхает и легко подхватывает младшего на руки, ему почти не приходится прикладывать усилий, чтобы удержать худенького мальчишку.       Просторная ванная комната используется редко, потому что у каждого из них есть своя, но в ней всё равно всегда есть свежие полотенца и всё необходимое. Минхо набирает воду в ванну, помогая Джисону, еле стоящему на дрожащих ногах, забраться внутрь. — Вот так, сейчас умоем тебя, детка, — когда тёплая вода набирается Джисону почти по плечи, Минхо аккуратно намыливает его волосы шампунем. — Лино? — Джисон запрокидывает голову и смотрит на старшего из-под полуопущенных ресниц, слипшихся от воды тёмными треугольничками. — Хочу сделать тебе приятно.       Он подаётся вперёд и тянет Минхо за руки на себя, так, что тот едва ли не теряет равновесие и не падает в воду. — Тише, Хани, — Минхо смеётся, придерживает младшего, соскальзывающего по гладкой поверхности ванны, и сам наклоняется навстречу, соединяя их губы в медленном сладком поцелуе. Джисон мычит от удовольствия, расслабляется и обмякает в чужих руках. — Давай мы закончим умываться, хорошо?       Джисон кивает и хихикает, ныряя под воду, чтобы смыть пену с волос. Он выгибается в спине, трогает себя, проводя по бокам ладонями, спускаясь на бёдра, прикрывает глаза и бесстыдно разводит ноги. Джисон такой всегда. Бесстыдный. У него это получается совершенно естественно, как будто он никогда даже не слышал о чувстве стыда или смущения; его поведение не выглядит развязным, он просто будто всегда уверен в себе, не стесняется совершенно ничего: делать или говорить. И Минхо, если честно, от этого ведёт прилично. Говорят, в других нас чаще всего привлекает то, чем мы сами хотели бы обладать.       Джисон вылезает из ванны и тут же опускается на колени, он тянет Минхо на себя, пользуясь его замешательством, влажными ладонями гладит его бёдра, прижимается губами к оголённой коже и бесцеремонно стягивает его бельё. Минхо не успевает даже вдохнуть, когда чувствует горячий рот на своём члене. Джисон сразу же берёт на всю длину, помогая себе рукой, чтобы сделать Минхо полностью твёрдым. Ему не приходится прикладывать много усилий, потому что Минхо достаточно просто наблюдать за тем, как чужие губы обхватывают его, как по чужим плечам стекают прозрачные капли воды, оставляя мокрые дорожки на спине и груди, слышать, как Джисон протяжно стонет, закатывая глаза, только от того, что ублажает кого-то ртом. Минхо несдержанно подаётся бёдрами навстречу его движениям; кажется, в словарь этого мальчишки забыли добавить понятие «рвотный рефлекс», потому что Минхо толкается глубоко и рвано, правда изо всех сил стараясь не двигаться, дать Джисону действовать самому, сделать хёну приятно, так, как ему нравится, но низ его живота то и дело сводит сладкими спазмами, а Джисон даже не давится, не отстраняется, послушно принимая каждый толчок. Его пальцы соскальзывают с бёдер Минхо, он расслабляется, давая использовать себя так, как этого хочется старшему, только тихонько постанывает, когда тот ускоряет темп. Минхо запускает пальцы в его мокрые волосы, оттягивает и сжимает, этого оказывается достаточно, чтобы Джисон с надрывным стоном испачкал белыми полосами свои бёдра. Минхо жмурится и закусывает губу, содрогаясь всем телом. Он хочет отстраниться, но Джисон не даёт, позволяя кончить себе в рот. У Минхо на несколько секунд темнеет в глазах, он сползает по стене на мраморный пол и часто дышит. Он тянет Джисона на себя, прижимает крепко к груди, ладонью вытирая с его губ собственную сперму, запечатывая поцелуем. — Мне хорошо, — он говорит «хорошо» в настоящем. Не «было хорошо», как выражаются обычно; потому что ему есть хорошо. Словно кто-то рассыпал волшебную сияющую пыльцу вокруг, и Минхо её вдыхает, и чувствует растекающееся по всему телу приятное тепло. — Мне тоже, — у Джисона охрипший голос и покрасневшие щёки, он немного дрожит и вслепую тычется губами в чужие губы.       Минхо улыбается, отвечая на ленивый поцелуй. Он знает, то, что они делают, на самом деле, обычно заканчивается совсем не так, как хочется. У них вообще ничего не заканчивается так. Но он всё равно позволяет себе млеть под ленивыми поцелуями. Потому что им хорошо. Сейчас. И они уже почти научились жить моментом. Джисон, разморённый горячей ванной, обессиленный после бог-знает-какого за этот вечер оргазма, почти мурчит, устраиваясь у старшего на коленях, но Минхо кутает его в большое мягкое полотенце и снова подхватывает на руки, чтобы отнести в свою комнату. — Ты даже не представляешь, как мне хорошо. — Минхо осторожно целует младшего в висок, когда тот уже спокойно и размеренно дышит.       Он оставляет Джисона в своей постели, гасит свет в комнате и ставит у кровати зажженную свечу, потому что знает, что Джисон плохо спит в полной темноте, а сам берёт с туалетного столика начатую пачку сигарет и тихо выходит в холл.       Минхо так хочется любить. Так хочется.