Завоюй моё сердце, если сможешь

      Время течёт очень быстро. Оно, будто бурная и быстрая река, мчится вперёд. Не успеешь оглянуться, как на пожелтевших страницах календаря уже новый год, полный сюрпризов, которые могут как приятно удивить, так и разрушить все надежды, словно стеклянную статуэтку. А ведь порой даже не замечаешь, как быстро все вокруг обретает абсолютно новый вид. Очень уж быстро.       В таком бурном потоке событий отношения между странами меняются очень стремительно. В истории есть периоды, когда в мире мало что меняется, все стоит на месте, а есть временные отрезки, когда события сменяют одно на другое с безумной скоростью. Период холодной войны был не исключением. Он очень многое поменял в жизни России и принёс много боли от вытекающих последствий.       Уже после окончания второй мировой Анна начала замечать странное поведение Америки. Слишком уж он начал явно проявлять к ней интерес, что настораживало и заставляло с замиранием сердца беспокойно дышать в его присутствии. Девушка была уверена, что скоро это пройдёт, ведь все мимолетно, но дальше дела почему-то пошли только хуже. И так, был сложный период, нужно было восстанавливать города, превратившиеся в руины от последствий бомбардировок и в целом военных действий, дать людям, ставшими бездомными, крышу над головой. К тому же всех нужно было накормить и оказать нуждающимся медицинскую помощь. Так мало было банальных минуток на небольшой отдых дома, в любимом кресле, с шерстяным пледом, покрывающим ноги от сквозняка, и с потертой книгой Толстого, страницы которой уже буквально рассыпались от прикосновений её тонких пальцев.       Но американец стал буквально липнуть к русской. Она уже и устала придумывать отговорки от постоянных предложений о встречах, устала повторять, что у неё нет настроения, что нет желания и времени на походы в кино и прогулки по парку. А Джонс дулся на неё после таких слов. Ему было неприятно слышать отказ. Вернее даже невыносимо. Далее на людях он выказывал всю свою злобу и раздражение по отношению к ней, все хмурясь и возмущаясь, но затем, стоило им остаться наедине, Альфред много извинялся, сжимая в своих сильных руках холодные ладони русской. А у России не находилось подходящих слов для ответа, язык буквально заплетался, когда девушка пыталась что-то членораздельно произнести, а потому она опускала свой взор куда угодно, но не на него, не в силах начать разговор. Тогда Альфред крепко её обнимал и гладил по шелковистым волосам, просеивая локоны сквозь пальцы. Но в один день Брагинская, глядя ему в глаза, таки призналась, что ничего к нему не чувствует. В тот момент, будто гора с плеч свалилась, и она верила, что он все примет. Но по его выражению лица было понятно, что эта фраза ранила его в самое сердце, словно остро заточенный нож. Американец промолчал. Джонс будто язык проглотил. Он прикусил нижнюю губу почти до крови, опустил взгляд себе под ноги, а через мгновение и вовсе быстрым шагом покинул помещение, не проронив ни слова. Да и после этого Аня чувствовала себя как-то паршиво. Ранее хорошее настроение совсем потерялось в грустной пелене реальности. Дождь в Ленинграде уже не навевал весёлых мыслей о том, как весело щеголять в сапогах по лужам, а лишь усложнял психологическое состояние уставшей от проблем Анны.       Нет, она жаждала любви и заботы. Ей по-настоящему было необходимо внимание любящего человека, который бы обнимал и грел её в объятьях холодными зимними вечерами, который бы проводил все свободное время с ней, которого она бы ждала дома, унимая биение своего сердца, и который бы не причинял ей боли. И как жаль, что почти каждый из окружающих её стран причинил ей ту боль, о которой сложно забыть, чувствуя жжение старых шрамов на теле. За Россией многие гнались, но каждый пытался её себе подчинить, поставить на колени перед собой её народ, прибрать к рукам её обширные и богатые ресурсами территории. Но Анна не хотела насилия, поняв однажды, насколько это ужасно. И тем более она не хотела быть всего лишь дорогой безделушкой. Она тяготела к решению, чтобы оставаться одной до тех пор, пока кто-нибудь не полюбит её, прежде всего как девушку, как личность, а не как олицетворение дорогого куска земли.       А затем был резкий щелчок. Он будто все координатно поменял в американце. Альфред совсем позабыл о той нежности, которой раньше пытался окружить Анну. Он сменил тактику, решив, что если она сама не хочет, то значит, будет вынуждена его полюбить. Джонс вообще всегда был собственником. Если он чего захочет, то получит. И для него не особо важно, какими способами и методами он добьётся цели. Из союзников они в мгновение ока стали врагами. Да и стоит признать, что прогресс СССР заставлял в Америке разжигать огонь зависти. Ведь он герой, а герой может быть в этом мире только один.       Так началась холодная война, которая далась обоим нелегко.       А затем были девяностые. Уже достаточное количество времени в доме советского союза были разногласия между его членами. Постоянные ссоры выливались в скандалы. Жить в одном доме в постоянных конфликтах стало невозможно. Прибалты требовали независимости, а их граждане выходили на митинги, крича о свободе стран Прибалтики от режима СССР. Затем и сестры, Россия, Беларусь и Украина, начали друг от друга отдаляться. То что-то не поделили, то во мнениях не сошлись, а потом пошло-поехало. Да и остальные республики благополучно забыли о том спокойствии и единстве, что всегда было ранее. Оно будто исчезло из дома, словно его никогда и не было. Все это закончилось распадом Союза Советских Социалистических Республик, чему, кстати, был несказанно рад Америка.       Когда-то общий дом покинули все, громко хлопнув напоследок входной дверью. Россия как вчера помнит день, когда особняк опустел. Ни слышались там более душевные беседы за чаем, не обсуждались больше общие проблемы, не раздавался громкий хохот.       Аня в тот момент еле сдерживала себя, чтобы не заплакать. Спустя годы девушка ходила по коридорам, рассматривая покрывшуюся приличным слоем пыли мебель, вспоминая историю каждой вещицы, что попадалась ей на пути. Ноги уже её не держали, и ей помог Гилберт, когда русская чуть не грохнулась, споткнувшись буквально о воздух, на пустом месте. Проходя по лестнице, она, опираясь на пыльные перила, рассматривала паутину под высокими потолками. Во что превратился прекрасный особняк. Далее она зашла в каждую комнату, изучая её состояние. Оказавшись на кухне, она не смогла не заплакать вновь, видя перед глазами ту картину из воспоминаний, в которой она сидела за столом и рыдала, а её сестры, последние оставшиеся, не прощаясь, бежали прочь, навсегда оставляя её в одиночестве. И по щекам, обжигая нежную кожу, бежали ручьи горьких слез, а грудь сотрясалась от рыданий. Шмыгая носом, девушка медленно опускалась на поскрипывающий под подошвой сапогов пол, закрывая руками красные круги под глазами .       С ней остался лишь Гилберт, от которого она успела настрадаться. Первое время он страшно буйствовал. Кричал и рвал все вокруг. Не желал ни есть, ни пить. Твердил, что он с «коммунистическими шавками» не намерен общаться и жить в одном здании. Россиянке было, конечно, неприятно, но она понимала, что перевоспитание столь проблемного человека займёт время, а потому была готова к трудностям. В конце концов, он начал есть данную ему стряпню, как бы он её не презирал. Голод все-таки не тетка. Пусть и твердил, что лучше сдохнет, чем продолжит с ними жить бок о бок, но силы воли не хватило, а желание жить взяло вверх. Затем он уже и не возмущался особо. Наконец настала тишина. Они все ещё продолжали ругаться, но уже реже и не так яро. Русская смогла расслабиться, забыть о постоянных оскорблениях. Постепенно он смирился, даже начал выходить на кухню на общий ужин, правда рта не открывал и ни слова не произносил, что радовало, ведь язык у него острый, а слушать за столом весь тот ужас целой волны оскорблений не особо хотелось. Затем Гилберт даже начал участвовать в жизни Союза, помогать по дому от безысходности, нашёл как утешение, так и развлечение в том, что подшучивал над республиками и смеялся с их реакции, ну или уносил ноги, если на его шутку нарвалась Беларусь. Через время он окончательно изменился и уже забыл о жестокости и власти. И Брагинская была этому рада. Время и правда лечит. Между ними все ещё были холодные, натянутые отношения. Одно не так сказанное слово могло повлечь за собой большую перепалку. Но все же они смогли ужиться друг с другом.       После развала СССР у России наступил кризис, из которого она еле вылезла. К ней и так относились, мягко говоря, не очень, но теперь Альфред вместе с остальными странами повесили на неё ярлык «Империи зла». Девушке было, безусловно, неприятно и обидно от этого. Почему она в их глазах такой монстр? Разве они ничего плохого в своей жизни не делали? Но спорить было бесполезно, хотя русская не прекращала этого делать в блеклой надежде на изменчивость их мнения.

***

— Россия, твоя агрессия зашла слишком далеко! Тебе мало своей огромной территории? Ты еще и полуостров у родной сестры оккупировала! — Америка настолько старательно кричит, что его лицо даже слегка покраснело, а из носа, кажется, вот-вот вырвутся струи горячего пара. Его голос льётся эхом по залу, в котором проходит очередной саммит. Никто из стран даже не думает вмешаться в их спор. Россия сидит на противоположном краю стола и смотрит в сторону, сохраняя спокойствие. Такой наплыв претензий к ней не в первый раз, а потому она уже привыкла к безудержному потоку ярости в её сторону. Да и она прекрасно знает, что всем нет до неё дела, знает, что все промолчат, даже вроде бы друзья. А Джонс намеренно поднимает эту тему снова и снова, будто ему не в чем упрекнуть других, словно виноватая здесь только она, причём во всем. — Это просто неслыханно! И ты после этого так расслаблено тут сидишь? — Ну, все же сидят, — она произнесла это тихо, но благодаря акустике эта фраза прекрасно слышна для других. Она старается на него не смотреть. Просто не желает. — К тому же я всего-навсего вернула то, что всегда принадлежало мне. — Не всегда… — послышалась небольшая поправка со стороны Турции, который не особо хотел в это влезать. — Это Аннексия, Аня, — уже смягчил тон американец, смотря на неё уже не так, как пару секунд назад. — Ты обязана вернуть Крым Ольге, и это я ещё не заикался о твоих выходках на Донбассе. Или ты хочешь ещё санкций? — С чего это моя внешняя политика относительно Украины тебя касается? — Анна не хочет говорить об испортившихся в последние годы отношениях со старшей сестрой. Невыносимо признавать, но Россия проиграла сестру Европе, на сторону которой Ольга благополучно перешла. Россиянке противно, что всем это так важно. Это лишь её дела, но видать, остальных стран очень пугает расширение и без того огромных территорий России. — Все просто, Аня, потому что я герой и должен защищать слабых от зла! — и вновь проскальзывает тонкий намёк в сторону зловещей сущности России. Сколько таких было за последний год. Анна уже и со счёту сбилась, хотя последнее десятилетие стойко пытается все поползновения на её честное имя игнорировать. Правда вот сколько она бы это не делала, а от того менее болезненным это не становится. Любое их слово ранит так, что пуля это всего лишь небольшой укол.       Герои должны защищать всех, вне зависимости от пола, расы, религии, прошлой их жизни и мелких грехов, не входящих в список смертных, за их короткую жизнь. Но к чему этот факт Альфреду, который лишь усердно вытесняет её отовсюду? Она не то зло, которое начало ядерную войну, с целью всех уничтожишь с дьявольской насмешкой на лице. Так за что ей статус злодея, когда как она жаждет любви и тихой мирной жизни в мире и радости? — Российская Федерация, и никак иначе. Только Беларусь и мои близкие союзники могут меня так называть. И хватит уже врать. Я не проявляла ни капли агрессии в сторону Оли! Я просто дала крымчанам выбор с помощью референдума. Вы тут такие белые и пушистые. Уж простите, что я не причислена к лику святых. Хотя позволю заметить, никто из вас в него также не входит. Вам просто нужно найти виноватого, на кого можно повесить всю свою вину. Но причислять мне не мои грехи я не позволю, зарубите себе это на носу! — Брагинская понимала, что давать сейчас волю эмоциям не самое время, но ей хотелось это сказать именно в этот момент. Все эти слова уже давно просятся наружу, но сказать их все никак не удавалось. Просто накипело. Аня и так уже давно была вне себя. — А свои санкции засунь себе сам знаешь куда. С ними пока живу, и буду жить. — Ты должна вернуть Крым, иначе мы будем вынуждены применять по отношению к тебе более суровые меры… — Альфред вновь начал злиться. Это видно по его нахмурившимся светлым бровям. Его небесно-голубые глаза сверкают гневом. Джонс как раз тот человек, у которого эмоции часто выходят из-под контроля. — Я никому и ничего не должна, понятно? — девушка выходит из себя. — Как было бы прекрасно.ю если бы твоя Доктрина Монро вновь вступила в силу, и ты наконец-то перестал лезть не в дела своего континента! — Мне должна! Не забывай, с чьей помощью ты выиграла ту войну! Если бы я себе в убыток не принял решения рискнуть и помочь тебе, так как чувствовал вину перед тобой, сейчас от тебя бы либо ничего не осталось, либо же ты была бы в сексуальном рабстве этого нациста! — Джонс уже распалился не на шутку. Он хотел сказать что-то ещё, но его прервал резко вставший с места Людвиг. — Америка, прекращай, — Германия был уверенным и говорил он холодно. Он не собирался встревать в конфликт, но не мог проигнорировать, когда дело коснулось «больной темы». Уже так много всего поменялось как в нем и его взглядах, так и в его политике. Но Американец не упускал сладостной возможности поиграть на нервах Ани именно этой темой, используя тот факт, что он ей когда-то помог, против неё как аргумент. И немцу это было неприятно до жути. Людвиг осознавал, что портить отношения с Альфредом это путь к смерти, ибо если ему понадобиться кого-то убрать со своего пути, он это сделает. Но терпеть эти выходки Людвиг не будет. — Столько воды утекло, а ты все за старое. Твоя помощь не означает полностью твою победу. Тебе нечем больше гордиться? Да и ты тоже не отличаешься отсутствием агрессии в своей внешней политике. Мне стоит упомянуть твои отношения с Сирией? Не ты ли на неё бочку катишь?       Повисла тишина, а Америка так и вовсе молча опустился на свой стул. Людвиг довольно ухмыльнулся, а сам перевёл взгляд на Россию. Она не сильно изменилась. Такая же красавица. Кажется, сердце немца пропустило удар, когда он уловил её благодарный взгляд на себе и мягкую еле заметную улыбку на её пухлых розовых губах. Белокурые длинные волосы струились по её ровной спине, а выразительные глаза горели аметистом, следя за его действиями. Она поражала его своей стойкостью воли, непоколебимым характером, гордостью и упорством. Губы Байльшмидта растянулись в ответной улыбке. Сейчас их отношения улучшились. Но ни о чем кроме политики речь и не шла, как бы не пытался Людвиг завоевать сердце северной красавицы. И все же попыток он не бросал. — Думаю, что саммит можно на этой ноте закончить… — громко объявил Германия, что рядом спящий Италия резко поднял голову, получив подзатыльник от немца, который ожидал подобного и ждал момента, когда итальянец, наконец, проснётся, чтобы выказать так своё мнение о «внимательности» старого друга к мировым проблемам, которые должны были обсуждаться сегодня. Все потихоньку начали расходиться. Людвиг сказал итальянцу, что тот может его не ждать, после чего Феличиано повеселел и, подпрыгивая и напевая какую-то песенку, которую, видимо, он сочинял на ходу, удалился восвояси. Когда в зале остались только Аня и Людвиг, немец таки решился её окликнуть. Россиянка медленно повернулась к нему, а Байльшмидт медлить не стал и подошёл к ней поближе. — Не обращай на него внимания, — произнёс он, желая оказать ей поддержку. — Спасибо, — неожиданно прозвучал её холодный тон голоса. Он никак не ожидал, что она скажет именно это банальное слово. Тем более так мило улыбнувшись ему. Взгляд её скользнул по чуть сместившемуся в сторону галстуку. Анна аккуратно протянула руки к этому элементу его одежды и поправила его, чтобы тот был завязан идеально ровно и находился посередине, не нарушая симметрии. Людвиг же почти не дышал, кажется, что он и вовсе забыл, как это делать. Он мог только, не отрывая глаз, смотреть на неё. На эти утонченные изгибы её тела, скрываемого под её любимым нежно-розовым пальто, на симпатичное бледное личико и её такие же невероятные и пленяющие глаза цвета сирени. От неё исходил приятный терпкий запах духов. Все внутри будто замерло, а сердце трепетало от мимолётной близости с предметом его воздыхания. И, тем не менее, он ощущал холод этой её ауры, хотя она ведь и правда никогда не была тепла по отношению к нему. — Это, конечно, очень мило с твоей стороны… Но не стоило… Я справлюсь со всем сама…