Инквизитор и чума

«Я слышал о том, как в отместку за действия инквизиции ведьмы позвали на помощь Черную смерть». Вода капает с прохудившейся крыши дома уже давно ослепшего плотника. Его дни считаны. В комнате неприятно пахнет. Голос его не умолкает, то пребывая в шепчущем бреду, то в крике боли, то в смехе безумца. Хозяин старого дома лежит на кровати в порванной одежде. Посреди комнаты растянута сильно поврежденная сеть для ловли рыбы. Работа по починке не закончена из-за плохого состояния старого слепого плотника. Подшивание рыболовных снастей — его единственный способ заработать немного денег, чтобы не сдохнуть от голода. Сам же старик выглядит гораздо хуже, нежели его незаконченная работа. Большие черные круги под глазами, исхудавшее тело, покрытое черными пятнами, собственноручно порванная в лихорадке, пропотевшая одежда. Дверь его дома открывается, сопровождаемая шепотом приглушенного голоса. Нараспев читается странная, страшная, заунывная молитва. Сначала в помещение проникает длинный нос, за которым следует высокий человек в черном кожаном костюме. Треск его одежды приглушает и без того сдавленный маской голос. Он идет вперед, туда, где лежит и своим бредом старательно хватается за последние моменты жизни слепой плотник. Обувь посетителя подкованными каблуками стучит по деревянному полу. В одной его руке длинная палка, которую он держит перед собой, как будто бы это шпага. Во второй его руке двухъярусный сосуд наподобие стеклянной лампы, внутри которого внизу медленно горит смола, и от этого в сторону падает длинная тень. На верхней части этой лампы тлеют разогреваемые огнем душистые листики и травы, отгоняя зловоние. Вслед за первым в здание заходят еще двое. Мелкие, но очень широкие в плечах фигуры движутся увереннее первой. Маски на их лицах отличаются от той, которая плотно сидит на лице впереди идущего, формой носа. У этих двоих они не такие длинные и не такие узкие. Как только двое широких мужчин заходят в помещение, стены начинают жадно поглощать ставший громким звук шагов трех пар ног. — Можно сказать, Черная смерть уже забрала его, — приглушенный голос громко звучит из-под первой маски. — Выносите его, и в кучу! — Но он же еще жив! — восклицает в ответ один из широкоплечих. — Жизнь одного не стоит жизни тысячи… тем более жизнь того, от кого отвернулся Бог, — резко, нервно, гневно отвечает все тот же, первый. Двое подходят к слепому плотнику, берут его за руки и за ноги и выносят из дома. В помещении остается все тот же высокий мужчина в тонкоклювой маске. Он подходит к столу и ставит свою странную лампу на него. Рядом, все к тому же столу, он прислоняет свою палку. Рука, в которой была лампа, ныряет в длинный кожаный сапог и достает оттуда кусочек мела. Фигура в кожаном одеянии подходит к каждой из стен и пишет на ней следующее и в следующем порядке в форме перевернутого треугольника: ABRACADABRA ABRACADABR ABRACADAB ABRACADA ABRACAD ABRACA ABRAC ABRA ABR AB A Потом обводит появившуюся фигуру контуром и, используя получившийся символ как вершину, опускает вниз рисунок витиеватого креста. То же самое человек в странном костюме повторяет с полом и потолком. Закончив приготовления, он прячет кусочек мела в прежний сапог, а из другого достает сверток алой ткани. Разворачивает, стелит его около окна и становится на колени. Через секунду по-прежнему зловонное место наполняет приглушенная молитва. Человек заканчивает длинную песнь. Поднимается с колен, крестится. Собирает с пола алую подстилку, ловкими движениями укладывает в прежний свёрток и вновь прячет в сапог. Последний раз внимательно осматривает помещение, подходит к столу, забирает свои вещи и выходит прочь. Его встречает душная ночь. До этого момента он не замечал того, как скопившийся в обуви пот чавкает на каждый шаг. Только теперь он начал чувствовать то, как сложно дышать в покрывшем всю голову головном уборе. Единственное, что остаётся ему неясным, — неизменная прозрачность стёкол очков. «Наверное, Господь следит за тем, чтобы мы могли видеть зло», — проскакивает мысль в разуме, уставшем от повсеместно бушующего безумия. Он смотрит вперёд. Где-то там он видит тех двоих, которые несут тело ещё живого, но уже мертвеца. Человек в чёрном костюме знает направление, в котором движутся его подопечные. Он сам сейчас пойдёт в ту же сторону. Перед глазами его вчерашний, похожий на позавчерашний и на несколько других минувших дней день. Там же мрачное и безрадостное предвкушение сегодняшнего ближайшего будущего. «Боже! Я хочу избавиться от этой маски и вдохнуть свежий воздух! Я так хочу дышать свежестью, без примесей сушеных трав», — проносится в его голове за миг до первого шага по пути к той самой куче, в которую несут слепого старика плотника. И он идёт, смотрит на темные пустынные улицы. Иногда окна домов раскрываются настежь, и оттуда вырываются блюющие, кричащие, искривлённые и измученные страшной болезнью. Человек в чёрном жароподобном костюме старается запомнить улицу, дом, этаж и мысленно повторяет. «Двадцатый дом на запад от кучи, второй этаж… семнадцатый… из тринадцатого дома слышны крики и стоны… на рассвете сюда надо прийти в первую очередь. И, даже если будут выжившие, их надо бросить в основание новой кучи. Только так, Боже… только так». Проходит минут пять, может быть, десять, и этот высокий человек выходит на просторную площадь. В самом её центре огромная статуя сына божьего. Каменное изваяние нежно смотрит перед собой и устремляется туда, где днём можно рассмотреть линию горизонта. Вокруг горят огни в фонарных лампах, факела и небольшие локальные костры. Пахнет мятой, ромашкой, полынью и другими травами. Дым поднимается вверх длинными струйками белого отчаяния. Со всех сторон сюда стекаются люди в страшных носатых масках и чёрной тугой и скрипящей коже. Высокий человек, с остроносым головным убором, надетым на всю голову, окидывает взглядом две холодящих достопримечательности. Одна располагается под ногами истинного носителя божественного слова. Это куча почерневших, зловонных трупов и ещё живых мертвых. Вторая привлекающая к себе внимание особенность площади, аккурат напротив, под нежным, отеческим взглядом каменного великана. Это три креста, основанием которых является кострище. Позади расположена кованая клетка, внутри которой лежат три связанных женщины. Рты их закрыты кляпами, а глаза лишены возможности видеть при помощи плотных чёрных тряпок. Высокий мужчина смотрит на них и знает, что будет дальше… он знает свои обязанности так же хорошо, как знает единственную, по его мнению, достойную внимания книгу. Мелкий мерзкий дождь сочится с темного неба, стучит по кровлям зданий, стекает в ливневки, унося с собой пыль и мелкий мусор. Маленькие капли стучат по скрипящим костюмам, лужи хлюпают под ногами. Погода должна даровать прохладу, но, вместо этого, лишь душит жаркой баней с раскаленными углями и высокой влажностью в воздухе. «Алхимик из Константинополя предупреждал, что смертельная хворь в такую погоду набрасывается на жертву куда более охотно, нежели в зимнее время. Чтобы не заразиться, мы обязаны быть облачены в эти тяжелые костюмы», — думает он, ощущая всю тяжесть грубой свиной кожи. Из-за угла слышится надрывный, но в тот же миг приглушенный звук ноющих кошек. Спустя несколько секунд появляется человек в практически алом одеянии. На его лице легкая маска без клюва из плотной ткани. Глаза его не защищены, на руках легкие тканевые перчатки. В одной ладони он держит большой, шевелящийся и громко стонущий детскими криками мешок. Он подходит к высокому мужчине. Тяжело опускает на землю тяжелый, хаотично движущийся сосуд из материи. — Все готово? — спрашивает он, обращаясь к высокому мужчине. — Да… почему так легко одет? — звучит тяжелый голос мужчины в маске с длинным клювом. — Не могу больше я в этой коже. Задыхаюсь! Лучше помучиться два дня и броситься в объятия спасителя, нежели терпеть это! — отвечает только что прибывший. — Ты понимаешь, что этими словами отказываешься от нашей веры? Ты уверен, что хочешь поступить именно так? — спокойно, металлическим голосом, спрашивает мужчина в длинноклювом защитном головном уборе. — Что вы, святейший! Ни в коем случае! Это я так, наоборот… — заикаясь и спотыкаясь о слова, бубнит в ответ подошедший. — Смотри мне! Послушав речь твою, можно подумать, что ты уже сдался, уже отчаялся победить зло и отстоять жизни в этой страшной войне! И, не забывай, уныние — грех! Кто прибывает в этом состоянии — одержим бесом. Открыл тот сердце своё демону лукавому! — Нет-нет-нет! Помилуйте, святейший! Я хоть сейчас готов пройти освидетельствование и доказать чистоту своей души! — испуганно произносит принёсший кошек в мешке. — Пшел прочь, — злобно выдыхает из легких высокий мужчина. Он поднимает сосуд из плотной ткани и идёт в направлении крестов и клетки. За прошедший краткий промежуток времени сильно потемнело. — До темна не успели… очень плохо! — произносит он, подзывая одного из сотрудников своей странной службы. — Собирай серебро, нам предстоит сложная ночь, — разочарованно произносит высокий человек. Через полчаса тот человек, что принёс мешок с кошками, приносит ещё один небольшой, звенящий металлом мешок. Внутри серебряные крестики на цепочках, монеты, вилки и ложки. Он подбегает и кладёт новую находку рядом с прежней, коротко клонит голову перед высоким человеком, а затем вновь начинает разговор. — Ваше поручение выполнено, святейший. Что теперь? — У тебя есть ещё полчаса. Беги к кузнецу. Проси его переплавить и выковать из этого серебра десять широких прутков в два пальца и толстых в большой палец, длиной в ладонь, и пять прутков поуже, но длиной в две ладони. — Но серебра, скорее всего, не хватит! — испугано восклицает парень в легком защитном костюме. — Что делать, ваше благородие? — А на что тебе ноги? — изучая своего подчинённого сверху вниз, с нескрываемой долей брезгливости и недоверия, холодно отвечает человек в узконосой маске. — Я вас понял, — кланяясь, начинает лопотать мальчик на побегушках. — Ваше пожелание будет исполнено, — он подхватывает мешок с серебряными изделиями с залитой водой земли и срывается с места. — У тебя всего полчаса! Ты понял, сын божий?! Полчаса! — вдогонку ему кричит высокий человек и вновь окидывает площадь своим потухшим взором. В мыслях его непрестанно звучит молитва отцу мироздания. В его голове страх перед этой ночью. Он боится нападение сил зла и поэтому судорожно пытается найти ответ и спасение в молитве. В скором времени ответ появляется, и он вскидывает руки к затянутому непроглядной тьмой, ночному небу с сыплющимися, мелкими мерзкими каплями дождя. Человек в чёрном плотном, трещащем костюме начинает читать слова, что приходят ему на язык, обращаясь к невидимому в темноте небу. Это продолжается некоторое время. Присутствующие на площади носильщики трупов и живых, но уже мертвецов, смотрят на своего предводителя. Они складывают руки ладонью к ладони напротив груди, склоняют головы вперёд и шипящим шёпотом начинают повторять выкрикиваемые святейшим слова. Потихоньку площадь переполняется прибывающими носильщиками в разных, но одинаковых носатых костюмах. Они скидывают все новые и новые тела к куче тел и сливаются с остальными фигурами, стоящими на площади и устремившими к источнику звука. Внезапно высокий человек вскидывает руки к источнику тьмы и произносит свои последние на этот момент слова: «Освяти воду на этой площади и защити нас от порождений фантазии лукавого и его воздействия на наши слабые души… аминь!» Последнее слово разносится длинным, шипящим эхом. Небеса разверзаются длинной бело-синей молнией раз, два, три, четыре раза. Святейший человек крестится и произносит: «Это благословение, пришедшее к нам в количестве вершин креста!» — говорит он, а в следующую секунду весь мир наполняется грохотом грома божественного благословения. Во всяком случае, именно так думают присутствующие здесь люди в жутких костюмах. Звук быстро приближающихся ног приносит за собой легко одетого человека в алое. Он тяжело дышит и этим нарушает святое таинство. В руках держит пятнадцать серебряных прутиков. Сквозь стекла очков, вшитых в костюм, можно увидеть довольные искорки в глазах высокого мужчины, собравшего здесь странное собрание. Он молча подходит к прибывшему и забирает у него выполненный заказ, после чего каким-то простым жестом показывает двоим из толпы идти вслед. Это те самые, которые пришли с человеком в клювастой маске в дом старого слепого плотника. Троица подходит к клетке. Один из двоих прислужников ловко открывает замок, и первый заходит внутрь. Вслед за ним сначала в клетке оказывается второй послушник, а затем и человек в черном костюме со страшной маской на лице. — Поднять! — металлическим голосом произносит страшный человек с головным убором с тонким клювом. Его приказание исполняется в тот же миг: одна из женщин поднимается на уровень лица этого странного и мрачного господина. Он берет один из серебряных прутьев и аккуратно загибает его вокруг шеи. Такое ожерелье не смыкается на позвоночнике, но этого и не требуется. Самое главное — горло. Затем он повторяет нехитрое действие, загибает серебро вокруг кистей и щиколоток. Только после этого он снимает с головы девушки мешок, с глаз повязку и вынимает кляп изо рта. Она первые несколько мгновений привыкает к темноте и к огням, горящим вокруг. Потом окидывает взором этот страшный маскарад, и на лице её появляются крупные слезы. С уст девушки срывается мольба, которую никто не то что бы не слышит, просто никто не слушает. — … согласно божественному суду, вам был вынесен приговор о сожжении за колдовство и наведение порчи, за разложение общественного строя и за все те беды, что вы вместе со своими сестрами сотворили по наши бедные души! — произносит высокий человек в страшном костюме. Затем жестом указывает двоим, удерживающим девушку, чтобы те привязали её к кресту. Выполнив свои обязательства, они возвращаются и поднимают вторую из трех. Святейшество вновь гнет серебро, сковывая горло, руки и ноги, свято веруя, что именно этот металл способен лишить порождения тьмы любых сверхъестественных сил. На плач и уговоры никто не обращает внимания. В этом патриархальном, напуганном обществе никто не верит ни слезам, ни чистоте души. Все держится только на двух книгах, которые под охраной содержатся во всех соборах и лежат прямо под крестом. Это — единственная надежда и одинокое в своем существовании проведение, доступное роду человеческому. Там написано все по правилам, там хранятся законы и там сказано: «Лукавый будет соблазнять тебя, просить и молить, и только тот, кто верует, сможет сопротивляться злой воле». Здесь сопротивляются все. В этой борьбе между силой света и объединившимися в альянс тьмой и смертью. Вторая девушка уже размещена на кресте. Двое верных прислужников поднимают третье тело с мокрой каменной улицы, и человек в маске с длинным тонким птичьим носом повторяет свой ритуал по обезвреживанию ведьмы. С нее так же, как и с двух предыдущих, снимают мешок, развязывают ей глаза и вынимают кляп. Первые несколько секунд она с болью смотрит на мир и фокусирует кристаллики зрачков. Потом её лицо расплывается в улыбке. — Святейшество, — произносит она вальяжно низким, немного гнусавым голосом. — А вы затейник! — она взглядом окидывает площадь — Скажите, а почему так темно?! — Заткнись, порождение! Ты была рождена во тьме, во тьме ты примешь свою смерть! — злобно произносит он, и это подхватывают все находящиеся здесь люди в страшных костюмах. — Постойте! — немного смеясь, произносит она. — Я хочу поговорить с вами, — последнее слово она выделяет интонацией. — Это моя последняя воля! Вы обязаны… — она не успевает договорить, как высокий мужчина в черном плотном кожаном костюме поднимает руку в останавливающем жесте. С его губ срывается сухое и жесткое: «Говори». — Скажите, Ваше святейшество, вы действительно верите тому, что мы, три бедные девушки, двух из которых вы приковали к символу своего идола… вы действительно думаете, что мы — ведьмы? — спрашивает она с язвительной усмешкой в голосе. — Был суд. Суд постановил, что вы, — он интонационно выделяет слово. — Творите магию! А это значит только одно — причастность к силам зла! — металлом гремит его голос. — Да ладно… по такой логике, главный, вами прославляемый святой, тоже связан с магией! Причем, гораздо более действенной, чем наша! Ведь, к примеру, мне не подвластно превратить воду в вино, вино в воду или прогуляться по поверхности воды. Единственное, что в моих силах, — отстирать одежду добела! Не зря вся моя семья всю жизнь застирывает за особями голубых кровей! — продолжая усмехаться, произносит девушка. — Молчать! — бешеным ревом срывается на нее высокий человек. — МОЛЧАТЬ! Неверная! Ведьма! — кричит он — Распять её! Немедленно! Распять и сжечь! — сквозь зубы произносит он. — Сейчас ты на своей шкуре, мразь, узнаешь, как отдал свою жизнь тот святой, чтобы даровать нам свет и прощение, после его воскрешения! — говорит он, и в эту самую секунду в голове говорящего проносится одна мысль, одна глупая идея, от которой сердце его содрогается на один краткий миг. Если бы на нем не было маски, то находящиеся здесь, на этой площади, люди увидели бы ужас, который внезапно поглотил его и сердце, и душу, и мозг. Но длилось это всего одну секунду. Короткую, ничего не значащую секунду, после которой человек в страшной маске с длинным тонким клювом взял себя в руки. Третью девушку прибивают к кресту. Каждый, кто был здесь, сновал: «Ведьма» — так как она не проронила ни единого звука, и так было до того момента, пока рядом не загорелась сначала одна девушка, затем другая. Но голос её зазвучал не от страха, а из-за палача. Высокий мужчина шел с факелом в руке. Останавливался около первых двух, по очереди читая молитву. Затем факел опускался к предварительно смоченному дождем и маслом хворосту. Прутики нехотя вбирали в себя пламя, высыхали и потихоньку начинали гореть. Из-за этого казнь растянулась и стала намного ужаснее. Подойдя к третьей, он внимательно всматривается в её лицо. Она тоже смотрит, проникает сквозь стеклянные очки маски. Эти двое молчат, а потом звучит приглушенный голос человека в костюме. — Еще есть что сказать? — произнес он, продолжая всматриваться в её измученное лицо. — Подойди поближе. Это должен услышать только ты, — пересилив боль, усталость и смирение, произносит она, с трудом приподняв голову. Мужчина в страшной маске приближается к ней. На какую-то секунду их лица равняются, а щеки за малым не касаются друг друга. Она молчит пару секунд, а потом произносит: «Твоя смерть будет страшнее моей», — после этого, извернувшись, чтобы дотянуться, она поворачивается, и губы её касаются маски из толстой черной кожи. Площадь наполняется жутким, громким смехом, полным боли и содержащим в себе лишь мрак, что страшнее самой темной ночи.