искалеченный

      Когда он снова просыпается, то смотрит в потолок долгую секунду и снова закрывает глаза, думая, что лучше бы он не просыпался. Ацуши чувствует себя опустошенным, полумёртвым, дышит через раз и хочет забыться.       — Ты проснулся, — мягко говорит Дазай, будто ничего не произошло. Будто он не укусил за руку человека, который хотел ему помочь.       — Мне лучше будет уйти, — хрипит Ацуши.       — Куда? — Дазай наклоняет голову набок и становится похожим на какую-то угрюмую птицу.       Ацуши молчит.       — Ты не виноват, — тяжело вздыхает человек, который спас его бесполезную жизнь в очередной раз, — на самом деле, это моя вина.       — Причем здесь ты вообще? — удивлённо спрашивает Ацуши. — Это я, я не способен справиться с собственной способностью, это я бесполезен, это я всё порчу!..       Это он постоянно плачет, зная, что это слабость, это запрещено, это не для таких, как он. У Ацуши жжёт что-то в груди почти нестерпимо, и ему больно, будто всё его тело пылает, будто он горит. Но это не так.       — Я должен был предусмотреть это, предупредить…       — Если бы не я, то не пришлось бы никого предупреждать!       — Послушай меня! — кричит Дазай, и лицо его становится страшным и серьёзным. Тигр рвётся наружу, на защиту, потому что жизнь — это всё, за что Ацуши остаётся бороться. — Это не твоя вина. Тебя никто не винит. Отдыхай и возвращайся к работе.       — Р-работе?       — Ты же не хочешь разозлить Куникиду-сана? Но, — Дазай наклоняется прямо к нему так, что мальчик чувствует его запах (стерильных бинтов и грязной дождевой воды), — я могу прикрыть тебя, если что.       Ацуши не то чтобы становится легче: сердце весит словно тонну, придавленное горами сожалений.       Но он может улыбнуться в ответ со всей искренностью, которая ему доступна сейчас.