Мулан, прекрасный цветок по имени магнолия

Он в злате пребывает каждый быстротечный день, и нет ему дела до чужих голосов, твердящих несусветную чушь да ложь о нём; всё жил средь неги и приятства Яо. Но канули в забытье те дни, и вот, с победы минуло больше трёх лет, и Хуа Мулань, доблестная воительница, стала женой Сына Неба. Теперь он с давно знакомой нежностью зарывается носом в её чёрные власы, вдыхая приятный и сводящий с ума аромат цветов, что, казалось, убаюкивал душу Яо. Веки девушки слипались от приятных ощущений и голоса, что, не переставая, нашёптывал сладостные речи. — Мулань, я так соскучился… — опаляет нежную кожу ушка своим горячим дыханием, едва заметно после ухмыляясь румянцу Хуа. Он причина его появления. — Мы не виделись больше месяца… — совсем как ребёнок, надув обиженно губу, шептал Яо, убирая волосы с шеи жены. Без лишних слов понимает все его намёки, потому покоряется, и Сын Неба целует ладони смертной, орошённые её чистыми слезами. Уныло струится лунный свет сквозь ажурные оконные перегородки, освещая комнату и двух влюблённых венозно-голубым и притягательным светом. Взглянув на прелестное и младое личико Мулань, коснулся благоуханных прядей, те чернее вороньего крыла иль самой тени, что вуалью накрыла земную юдоль. Вытащив золотую шпильку с цветком, бледными губами коснулся макушки, а после стал осыпать поцелуями и само лицо: щёки, нос, губы, лоб. Каждое прикосновение было пронизано странной нежностью, так желаемой самой девушкой, от которой приятная дрожь то и дело бежит под кожей. Нарочито медленно помогает снять ханьфу и дорогие украшения, подаренные им же, специально задевая хладными пальчиками открытые участки кожи и порой почти что невесомо продолжая касаться устами личика жены. Сын Неба с головы до пят рядил её в шёлковые и дорогие убранства, дабы соответствовала ему. — Ты прекрасна… — нежно поглаживая выпирающие рёбра, говорит искренне Ван, улыбаясь. Вдруг начинает обводить языком вкруг карминовых ареол, слегка посасывая, тем самым заставляя девушку сильнее дрожать. И в эту минуту он схож с ребёнком, требующего молока у родной матери. Не медля, впивается ногтями ему в плечи, стране даже на миг показалось, что проткнёт насквозь ткань его одежд, да что-то еле слышно шепчет. Ван лишь ухмыляется, а после издаёт смешок, отстраняясь от груди молодой девы. — Мулань, помоги мне с одеждой, — озорно блестят миндальные очи юноши, впиваясь словно бы незримыми иголками прямо в душу. Хуа не имеет право отказать, потому тянется этими пальчиками к багровым одеяниям мужа, помогая снять слегка дрожащими руками. Голос её становится совсем другим, почти что незнакомым для Яо, пока тем временем, скользя покровом, причёска рассыпается и боковые локоны ниспадают на томные очи девицы. Звон в ушах отныне запечатлён, и тело всё дрожит, но не от хлада ночной тиши, а от касаний юноши, из-за коих необузданное пламя бежит по жилам. В уме Мулань редеет мрак правильного и неправильного, пока Ван её лоб увенчивает сладостными поцелуями, помня: этой рукой, которую тут же сжал в своей, изменила его удел. Потом всякий вздор нашёптывать той на ушко будет, но сейчас желает возвысить Хуа Мулань, дарованную ему в трудный час. Долее не обуздывая треволнения чувств, спустился губами ниже, проведя до пупка мокрую дорожку поцелуев, щекоча младую кожу языком. Для «девки», ставшей порой цветущей его законной женой, захотел утратить глупое бессмертие, дарованное самим, как казалось, драконом. «Я увековечу тебя, Мулань; никогда не будешь позабыта, моя магнолия, навсегда останешься со мной, даже будучи холодной, как камень…»