The moment of Truth

– Эдвард? Эдвард! – Учитель?! Кто вы такие? Что сделали с ним? – Как мы могли что-то сделать, если капитан без сознания, а мои руки прикованы к кровати? – Я вам не доверяю, аместрийцы. Учитель! Эдвард тихо застонал и потянулся, чтобы приложить ладонь к раскалывающейся голове. И только потом понял, что у него нет руки. Плюсы: он был жив и вроде бы практически в норме, минусы: Истина опять отняла у него руку. Оставалось надеяться, что сделка состоялась, и Хоукай была в порядке. Интересно, осталась ли его алхимия при нем, но он не мог попробовать, пока. Хуже всего, что теперь ему придется просить Уинри сделать ему автоброню, а значит – объяснять, куда делась его рука. Эдвард наконец понял, что голоса вокруг умолкли, и осторожно приоткрыл глаз. Марк склонился над ним с выражением крайнего испуга и гнева на лице. Оно сменилось облегчением и беспокойством, когда он понял, что Эдвард жив и в сознании. Дерьмо. Теперь Эдвард понимал, что картина, которую увидел Марк, была жутковатой и как минимум непонятной. И сам он, скорее всего, пришел бы к аналогичному выводу и набросился на посторонних, не выслушав объяснений. – Марк, успокойся, – выдавил из себя Эдвард, и поразился тому, насколько хрипло звучит его голос. – Мне нужно, чтобы ты закрыл рану на моей руке с помощью алхимии. – Учитель, как это случилось? – нетерпеливо переспросил Марк. К его чести, он начал рисовать круг на полу мелом. Эдвард вздохнул. – Во-первых, я просил не называть меня учителем. Это тупо, – он услышал нервный смешок Мустанга и фыркнул. Марк только залился краской в ответ и отвел взгляд. – Во-вторых, это было всего лишь неудачное преобразование, никто в этом не виноват. И в-третьих… – Эдвард? Слабый голос Хоукай заставил его заткнуться. Он поднял голову и столкнулся с теплым и мутным взглядом ее карих глаз. Интересно, думала ли она, что спит? Сам Эдвард никогда не подумал бы, что может встретить старых знакомых на вражеской территории. – Все в порядке, капитан, – заверил он ее. Она кивнула и снова закрыла глаза. Ничего странного, ей сейчас необходим отдых. Эдвард был уверен, что когда она придет в норму, ему предстоит выслушать длинную гневную тираду по поводу того, что он не должен был рисковать собой ради ее руки. Впрочем, ему предстояло еще выслушать Мустанга, и если на Хоукай у него было терпение, то сейчас он точно не имел желания чувствовать себя маленьким несмышленным ребенком. Он знал, на что шел, если кому-то это не нравится, они могут пойти на хер. Конечно, недовольных Ала или Уинри ему придется выслушать, но Эдварду не нравилось, когда его решения ставили под вопрос. В конце концов, он – взрослый человек, он имеет право поступать, как ему хочется, когда это касается непосредственно его. Алхимия Марка была не такой приятной и знакомой, как Ала или Мэй. Последняя была мастером лечебной алхимии, и Эдвард с удовольствием поучился бы у нее, но ему так же нравилось создавать свои круги. Но рана закрылась легко и чисто, и на том спасибо. Процесс установки порта и позже присоединения автоброни будет вдвойне болезненнее, но он не мог позволить себе свалиться сейчас от болевого шока и потери крови. Последние слова Истины все еще крутились в его голове. И что, мать его, может значить "поймешь, когда услышишь"? Эдвард хотел знать сейчас, кто и какой ценой вернул ему алхимию. Этому человеку придется в лучшем случае набить морду и растолковать, что стоит научиться принимать выбор человека, в худшем – поймать и судить. Потому что у Эдварда не было иллюзий по поводу того, насколько высокой была цена за его Врата. Более того, он подозревал, что все не так просто, и что назревает что-то гораздо большее, чем один ублюдок, внезапно решивший, что Эдварду Элрику необходима алхимия. По слишком довольному тону Истины, этого садистского ублюдочного нечто, было понятно, что дальше – больше, и Эдвард подозревал, что ему отведена одна из главных ролей в предстоящем. В свете всего этого появление Мустанга и Хоукай в богом забытом городке на границе Креты выглядело далеко не совпадением. – Кстати, Марк, я думаю, стоит освободить моего пациента. Я опасался, что он помешает мне лечить капитана. – Скорее помешаю тебе самоубиться, – резко ответил Мустанг. – Чем ты думал вообще? – Знаешь, – повернулся Эдвард к Марку, игнорируя гнев и острое желание врезать Мустангу. – Я передумал. Можем пока оставить его так. – Доктор? – удивленно переспросил Марк. Стоило Эдварду отчитать его за нелепый титул учителя, потому что нет, он не учил Марка, только объяснял то, что необходимо для работы, как он начинал называть Эдварда доктором. Что, впрочем, было допустимо, весь город так его называл. Сам Эдвард, правда, предпочел бы, чтобы к нему обращались по имени, но от людей слишком сложно было добиться такую мелочь. – Альфонс бы никогда не простил себе. Эдвард замер. Весь гнев как рукой сняло. Естественно, Мустанг должен был ударить побольнее и использовать как аргумент в этом споре его брата. И он был прав: Ал бы винил себя, случись что с Эдвардом, он и так будет зол, вне себя. Блять, глупая оговорка. Эдвард вообще-то старался не думать о том времени, когда Ал был буквально вне себя. Он медленно повернулся к Мустангу. Он не нуждался в напоминаниях, ему хотелось высказать все, что он думал о Мустанге, его мнении и армии вообще, но слова застряли в горле. Искреннее волнение на лице практически чужого человека, облегчение, разочарование, страх заставили его замолчать. Даже тогда в госпитале Мустанг не выглядел настолько уязвимым. Казалось бы, что ему? Эдвард даже не был больше его подчиненным, по правде говоря, он никогда не был частью команды. Они с Алом всегда были сами по себе, хотя люди Мустанга здорово помогали. В конечном итоге именно они подняли переворот, и это позволило Эдварду помешать планам Отца. – Что доктору Элрику до какого-то… – огрызнулся Марк. – Помолчи, – резко оборвал его Эдвард. – Я знаю, Мустанг. Я не идиот. Но я должен был. Или ты думаешь, мои Врата вернулись сами по себе? Конечно, садистский ублюдок по ту сторону просто решил, что без моей алхимии в мире так скучно. Глаза Мустанга расширились от шока. Не странно, что он не подумал об этом, столько всего произошло с ним в последнее время, что в его голове все не помещалось. Но это было не лучшим оправданием. Первой мыслью Эдварда, когда он почувствовал знакомую энергию, после "Не может быть, но какая нахер разница, если Хоукай поправится", было предположение о том, что кто-то должен был пострадать ради его Врат. Вот только он слишком хорошо знал Истину, а Мустанг встречался с ней только единожды. Эдвард чувствовал себя слишком уставшим. Он быстро начертил круг в основании койки, на которой лежал Мустанг, и прижал ладонь, заставляя металл вернуться в исходное положение. Затем он наложил мазь и тугую повязку на вывихнутую ногу. Странно, но Мустанг даже не мешал, только смотрел строгим внимательным взглядом. Марк все еще пытался убить Мустанга взглядом, и Эдварду это не нравилось. Недоверие к солдатам ему было понятно, но сейчас Хоукай и Мустанг были пациентами, такими же, как десятки других, которых Эдвард лечил. Да и они были не первыми солдатами, которых приносили к нему. И Марк никогда не был настолько враждебно настроенным по отношению к ним. Но Мустанг вызывал у него явное невосприятие. Эдвард пытался понять, что вызвало такое отношение. Возможно, дело было в том, что Марк нашел его в луже крови без руки и с двумя незнакомыми военными. Любого бы взволновало увиденное. Да что там, сам Эдвард почти наверняка сначала бы вмазал, а уже потом разбирался. Тем более Марк был ужасно привязан к нему. Эдварда это напрягало. Он знал, что рано или поздно вернется в Аместрис. Это было неизбежно, неотвратимо. Стоило только Алу сказать, что он возвращается, позвать его, Эдвард сорвался бы с места в тот же миг. Он достаточно времени провел сам, чтобы понимать, что только с Алом он может нормально функционировать. Просто жить. Но Ал был за тысячи километров, а Эдвард хотел дать своему любимому брату весь мир, и если это значило – немного свободы от него же, он был к этому готов. Почти. Потому что Эдварду до сих пор было больно и трудно думать, что Ал хотел освободиться от него. – Он не будет разочарован, – внезапно сказал Мустанг. Эдвард нахмурился. – Альфонс, – объяснил тот. – Он будет зол, что ты настолько рисковал, но никогда не обвинит тебя в том, что ты сделал ради других. Особенно когда ты расскажешь о возвращении Врат. Эдвард вздохнул, устало и обреченно. – Послушай, Мустанг. Мы не друзья. Я должен тебе 520 центов, ты и Хоукай волей случая оказались в моем доме, и я, как любой уважающий себя врач, помог вам. На этом все, – Мустанг попытался что-то возразить, но Эдвард поднял руку, останавливая его. – Я не нуждаюсь в задушевных разговорах с тобой. И я лучше знаю моего брата, чем ты. Поэтому пожалуйста, просто уберись в гостевую комнату и отправляйся спать. – Я собирался остаться с Ризой. – А я говорю тебе, что я – врач, а ты идешь отдыхать. Капитан – мой пациент, а значит – моя ответственность. К счастью, Мустанг не стал спорить. У Эдварда не было сил убеждать или заставлять его. Поэтому он с облегчением вздохнул, когда Мустанг медленно поднялся и отправился вслед за Марком в гостевую комнату. Оставалось надеяться, что они друг друга не поубивают за несколько минут. Накрыв Хоукай тонким одеялом, он принялся наводить порядок. Нужно было убрать инструменты и собрать разбросанные круги, отмыть пол от крови наконец. Сделать это одной рукой будет непросто. К тому же спать ему, наверное, придется здесь, потому что Хоукай могла проснуться в любой момент, попытаться встать и растревожить раны. Ради таких случаев у Эдварда в углу стояло большое кресло, достаточно удобное, чтобы уснуть, но не настолько крепко, как он спал в своей мягкой кровати. Иногда он присматривал за пациентами, особенно беспокойными и теми, кто не помнил, как к нему попал. Хоукай подходила под обе категории. Она ставила безопасность Мустанга выше собственной жизни и оправилась бы искать его на незнакомой территории, если не будет кому убедить ее в том, что он в порядке. Ненормальная, прекрасная женщина. Наводить порядок одной рукой было неудобно. Он собрал инструменты и чертежи кругов, но лужа крови оставалась. Эдвард крепко задумался. Шансы, что он донесет таз с чистой водой, были небольшими. Он нахмурился и вспомнил, что где-то еще должен быть Марк. Он пропал слишком надолго, хотя, казалось бы, сколько нужно времени, чтобы проводить одного человека в комнату через коридор. Очень тихо, чтобы никого не спугнуть, он прокрался по коридору и заглянул в приоткрытую дверь. Марк держал Мустанга за ворот рубашки и прижимал к стене. Его лицо было искривлено гримасой ненависти и отвращения. Мустанг в свою очередь выглядел предельно спокойным и собранным. Конечно, подумал Эдвард, у него всегда есть возможность воспользоваться алхимией. После того, как Мустанга вынудили открыть Врата Истины, он мог не использовать круги преобразования, как и сам Эдвард. Марк об этом, естественно, не знал. Не мог знать, потому что иначе обезвредил бы Мустанга, а не просто напрашивался на пламенное приветствие. – Он – не беспомощная девица, и может постоять за себя сам. Не думаю, что он нуждается в защите ребенка. – Я – не ребенок, – прошипел Марк. Эдвард с усмешкой вспомнил, как сам реагировал на подобные комментарии Мустанга. – И я знаю, что учителю нужна моя помощь. Я не пришел вовремя, и вы сотворили с ним такое. Мустанг закатил глаза, и Эдвард решил, что он определенно напрашивается. Марк встряхнул его, и Мустанг скривился от боли, но не выдал ни звука. На секунду Эдвард был ошарашен выражением удовлетворения на лице Марка. – Ты поплатишься, аместрийский выродок. Учитель доверял тебе, потому что вы знакомы, но я не доверяю. Ты высокого ранга, а значит – у тебя много врагов. Никто не удивится. В руке Марка блеснуло лезвие. Эдвард и не думал, что он может стащить один из скальпелей, чтобы причинить вред пациенту. Как он мог быть так слеп? Как Марк мог попытаться навредить тому, кто был ранен и нуждался в лечении? Это не укладывалось ни в какие рамки не то что профессиональной этики, но и человечности. Мустанг хлопнул в ладони, и Эдвард негромко прочистил горло. Все внимание моментально сосредоточилось на нем. – Мустанг, если ты собирался щелкнуть пальцами и разнести половину моего дома, я тебя прибью нахер, – тихо проговорил Эдвард. Мустанг в ответ ухмыльнулся и поднял руки, демонстрируя готовность отступить. Идиотский поступок, учитывая, что у его противника был скальпель, а на нем не было перчаток. К тому же Эдвард не мог защитить его, попросту не успел бы нарисовать круг. Он перевел взгляд на Марка. На его побледневшем испуганном лице не было и тени сожаления. Эдварда охватил гнев. В его доме его пациенту угрожал его же помощник и практически друг. Человек, которого он обучал добрых полгода (потому что, если быть честным с собой, Эдвард просто любил подмену понятий), ничему не научился, потому что так и не понял, что важнее всего – человеческая жизнь. Он был разочарован, опустошен и огорчен. – Опусти скальпель и отойди от него, Марк, – твердо приказал Эдвард. Тот медленно, нехотя подчинился. – Знаешь, о чем говорит твое поведение? Ты считаешь меня лжецом. Я заверил тебя, что никто мне не причинил вреда, но ты не поверил. Ты безнадежно глуп. Возможно, я объяснял тебе алхимию, но даже у меня не получилось в твою голову вбить уважение к жизни как таковой, – Эдвард перевел дыхание, стараясь скрыть сожаление и горечь в своем голосе. Марк выглядел разбитым, ожидаемо, но не собственным поступком, нет, его волновало услышанное. – Ты жалкий трус. Напасть на безоружного и раненного для тебя в пределах нормы. Уходи, Марк. – Учитель, пожалуйста, – в неверии пробормотал тот. – Нет, – скривился Эдвард. – Никогда не называй меня учителем. Я не смог тебя научить. И уходи, пока я не выбросил тебя отсюда. – Доктор, я сделал все ради вас. Эдвард фыркнул. – Не нужно ничего делать ради меня. Уходи, я не хочу тебя больше видеть. От вида боли и печали на лице Марка у Эдварда разбивалось сердце. Но в то же время тот, кто не мог увидеть важности каждой жизни, кто не мог помочь каждому человеку, не должен был заниматься алхимией. Учитель хорошо их с Алом подготовила. А Мэй к тому же дала понять, что врачом может называться только тот, кто готов помочь даже врагу, если он ранен или болен. Родители Уинри из-за этого и умерли. И может Эдвард и не закончил обучение, не получил диплом врача, он гордился тем, что был лучше многих дипломированных специалистов. Марк ушел, и у Эдварда появилась шальная мысль нарисовать возле входов в дом круги-ловушки. Нехорошо получится, если кто-то проберется внутрь ночью и перебьет их всех. Но пока у него были другие проблемы. Например, Мустанг, который уже не скрывал боль и медленно сполз по стене. Или засыхающая кровь на полу, которая могла здорово напугать Хоукай. И еще ему стоило убраться из города как можно раньше, потому что Марк определенно молчать не станет. Он был мальчишкой с горячей головой и сильным чувством гордости. Эдвард и сам когда-то был таким. Но он здорово провалился в своих попытках сделать Марка таким алхимиком, каким был бы он сам, не отдай он свою способность в обмен на тело Ала. Он погнался за своей мечтой и втянул в это другого человека, которого не обучил, а наоборот испортил. – Ты сейчас винишь себя? – глухо спросил Мустанг. – Тебе какое дело? – огрызнулся Эдвард. – Потому что я кое-что знаю о чувстве вины. Конечно, после Ишвара всем было непросто, а особенно – государственным алхимикам. Эдвард помнил рассказ Хоукай, помнил, как она говорила о алкоголизме Мустанга, о том, что он себя человеком не чувствовал, только живым оружием. – Больно? – Переживу, – коротко ответил Мустанг. – Тебе нужна помощь? – Тебе нужна помощь, генерал придурок, – слишком резко ответил Эдвард. И в шоке заметил, что Мустанг скрывает улыбку. Неужели скучал за их препирательствами? Ненормальный ублюдок. – Но если ты хочешь помочь – убирать одной рукой не слишком удобно. А я не хочу, чтобы Хоукай проснулась и обнаружила засохшую кровь и медицинские инструменты. Мало ли, вдруг решит сначала стрелять, а потом разбираться. Улыбка Мустанга стала только шире, более открытой. Потрясающе, насколько приятным он мог выглядеть с искренней улыбкой на лице. Эдвард решительно мотнул головой. Эти мысли были совсем некстати.