The moment of Truth

Нервный и шокированный Эдвард не придумал ничего умнее, чем позвонить Алу. Они всегда были друг для друга первым источником, к которому можно обратиться за помощью. Конечно, они поддерживали стабильную связь, иначе Эдвард сошел бы с ума, но и звонили друг другу не чаще двух раз в неделю. Ал настаивал на том, что им нужно личное пространство, нужно позволить себе вырасти и научиться на собственном опыте. Он не хотел спорить, хоть и чувствовал себя виноватым за то, что втянул Ала в человеческое преобразование, из-за чего тот оказался заключён в доспех на долгие годы. Ал пытался убедить его в том, что он не винит никого, но не то чтобы совсем успешно. Эдвард был одним из четырех счастливых обладателей телефона в Молане. Во-первых, единственный в городе врач нуждался в постоянной связи с остальным миром, особенно с ближайшим госпиталем. Во-вторых, он не мог обойтись без возможности поговорить с Алом в любое время суток. Не то чтобы он часто ею пользовался. Но сейчас ситуация была экстренной, он надеялся, что Ал поймет. Оказалось, что он потерял счёт времени, и в Син была уже глубокая ночь. Недовольный Ал напомнил ему о разнице во времени, громко зевая и немного съедая слова. И только когда Эдвард сказал, что буквально несколько минут назад ему удалось активировать круг преобразования, он окончательно проснулся. – Ты что, брат? – голос Ала звенел напряжением. – Ты же потерял способность к алхимии. Как это возможно? Что ты сделал для этого? Эдвард прекрасно слышал, что Ал зол. Вряд ли из-за вновь обретенной способности, скорее он боялся, какую цену Эдвард заплатил за это. Но в том-то и дело, что сам Эдвард не сделал ровным счётом ничего. – Я не знаю, хорошо? Понятия не имею? Оно само произошло, – он глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. – В один момент на моем операционном столе умирает Хоукай, а во второй я вдруг закрываю огромную дырку в ее груди с помощью алхимии. – Что? Что вообще делала старший лейтенант Хоукай на твоём операционном столе? – Умирала от множественных пулевых ранений, – огрызнулся Эдвард. Порой Ал задавал такие глупые вопросы. Особенно когда слишком волновался за него, чтобы пользоваться здравым смыслом и логикой. На несколько длинных мгновений между ними повисла тишина. Ал громко и напряженно сопел, наверное, тщательно обдумывая услышанное. Эдвард понимал, что ему нужно время, чтобы остыть, после таких новостей всегда приходится долго отходить. Но его задевало недоверие со стороны Ала. Он три года жил без алхимии, отказался от огромной части самого себя и даже смог найти счастье в своем новом образе существования. Почему Ал решил, что именно сейчас он пойдет на какие-то безумные поступки ради возвращения алхимии? Тихий стук в соседней комнате привлек внимание Эдварда. Он внезапно вспомнил, что кроме Хоукай был ещё Мустанг, у которого, между прочим, могло быть сотрясение мозга. С его стороны было безответственно оставлять того. – Прости, брат, – пробормотал Ал в трубку. – Я понимаю, что ты волнуешься. Но я хотел бы, чтобы ты доверял мне. Ал вздохнул. В такие моменты Эдвард ненавидел расстояние между ними. – С лейтенантом будет все в порядке? – Думаю, да. Но мне, наверное, стоит вернуться к ней. К тому же ещё Мустанг с подозрением на сотрясение… – Иди, брат, – настойчиво попросил его Ал. – Мы поговорим завтра. Они попрощались, и Эдвард потратил ещё несколько секунд на то, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями. В соседней комнате было двое больных, он был врачом, единственным в этом городе, и его долг – позаботиться о них, сделать все возможное, чтобы они выжили и пошли на поправку. Никогда раньше у него не возникало этой проблемы, никогда раньше он не сталкивался со своим прошлым. К нему приносили как аместрийских солдат, так и кретанцев, которые принимали участие в пограничных конфликтах, он лечил путешественников и торговцев из Аэруго, Син и Драхмы. Рокбеллы своим примером показали ему, что быть врачом значит одинаково смотреть на всех людей, даже если ты их на самом деле ненавидишь. И нет, он не ненавидел Мустанга или Хоукай, он ненавидел только то ощущение беспомощности, шока и страха, которое поглотило его, когда он понял, кто его пациенты. Он боялся, что не успеет спасти их, не сможет помочь людям, которые когда-то были важными в его жизни. Возможно они с Мустангом не были друзьями, их отношения были взаимодействием раздражающего начальника и непокорного подчиненного, но они стали соратниками, они знали, что могут положиться друг на друга, доверять друг другу. Поэтому сейчас он вернется в комнату, еще раз проверит, действительно ли он снова может использовать алхимию, и если да – посмотрит на остальные серьезные раны Хоукай, а затем – осмотрит Мустанга. И как ему в голову не пришло проверить еще раз, а уже потом звонить Алу? Наверное, все дело было в том, что Эдвард знал Истину, это жестокое божество: оно никогда ничего не давало просто так. Всему есть своя цена, и если алхимия вернулась к нему, то кто-то ее заплатил. А это уже непосредственно было делом Эдварда: он мог себе только представить, что потребовала Истина за его алхимию. – Эдвард? – неуверенно спросил Мустанг, когда он вернулся. – Что это было? Вместо ответа Эдвард хлопнул в ладони, позволяя первому попавшемуся кругу сформироваться в его голове. Он приложил ладони к столу и под его руками дерево начало изменяться, приобретать новую форму. – Вижу, вкус у тебя так и не появился, – попытался пошутить Мустанг. Эдвард посмотрел на две гаргульи, поддерживающие полку с книгами, затем на Мустанга, и вздохнул. Они определенно не вписывались в интерьер. – На это сейчас нет времени, – отрезал он наконец. – Я осмотрю раны Хоукай на руках, но, скорее всего, потребуются операции. И мне нужно знать о всех твоих повреждениях. – Операции? – переспросил Мустанг, словно это – единственное, что он услышал. – Риза будет недовольна. Эдвард устало вздохнул. Некоторые пациенты, по всей видимости, были рождены для того, чтобы испытывать его терпение. Да что там, Мустанг, наверное, превратил это в цель своей жизни. Вторую после становления фюрером в иерархии его приоритетов. В который раз проклиная бестелесного ублюдка за Вратами, который сейчас должен надрываться от смеха, Эдвард проигнорировал Мустанга. После того, как ему пришлось принимать роды у его соседки Лейси, которая, кстати, в благодарность назвала одну из тройняшек Тришей, он не боялся недовольных пациентов. Хоукай была страшна в гневе, но не настолько, как почти сутки рожающая женщина. – Моя цель – спасти ее, а не удовлетворить, – между тем заметил Эдвард, осторожно инспектируя правую руку. Пуля прошла удачно, что не могло не радовать. Артерия и сустав пострадали незначительно, к тому же кости остались целы. Даже если ее сейчас вытащить, жгут сдержит кровотечение, а за это время можно спасти конечность. За это Эдвард и принялся. Мустанг подозрительно молчал, и он напомнил о необходимости говорить. Заставив свои руки не дрожать, он начал вытягивать пулю. Она поддалась почти без проблем, и скоро маленький окровавленный кусочек железа упал в стальную емкость. Мустанг рассказывал о том, что происходило в армии и его команде после отъезда Эдварда с Алом, и за это его хотелось прибить. То ли он не понимал, когда ему говорили рассказать о своем самочувствии, то ли увиливал от вопроса. И, зная Мустанга, скорее второе. Для того, чтобы быть до конца уверенным в отсутствии заражения раны, Эдвард быстро промыл отверстие, а потом глубоко и медленно вдохнул и скомандовал: – А теперь помолчи. Ему необходим был полный контроль. Первую рану он закрыл инстинктивно, бессознательно, а преобразование стола не показалось ему достаточно ответственным делом, чтобы лишний раз сосредотачиваться. Но руки Хоукай – другое дело. К счастью, Мустанг понял и послушно заткнулся. Конечно, Эдвард и забыл, что грозящая Хоукай опасность заставит его сидеть тихо и не рыпаться. Преобразование пошло медленно, но успешно. Тело Хоукай оказалось знакомым материалом. Интересно, так будет со всеми людьми? Строение клеток у всех одинаковое, у всех клетки составляют те же ткани и органы. Но, с другой стороны, все люди были разными. Например, Хоукай была блондинкой с карими глазами, а Мэй – темноглазой брюнеткой. Значит, что-то в организме человека определяло некоторые его свойства. Ему стоило подумать над этим, возможно, поговорить с Алом. Это могло стать одним из величайших открытий в науке, могло спасти много людей в будущем. Заметив ускоряющееся формирование верхнего слоя кожи, Эдвард медленно отрезал энергию, завершая преобразование. Главное – рассчитать свои силы. Он боялся представить, что будет, если не прекратить вовремя. И узнавать на примере Хоукай ему не хотелось. Он обошел стол и осмотрел вторую руку внимательнее. Скривился. Обширное размозжение и повреждение магистральных сосудов уже много о чем говорили. Эдвард пощупал руку ниже локтя, сжал кончики пальцев Хоукай в своей руке и вздохнул. Признаки нежизнеспособности конечности были слишком явными. Ему неприятно было принимать это решение, но уж Эдвард хорошо знал, когда необходима ампутация. Конечно, говорить это вслух он не собирался. Ему нужно было подготовить все для того, чтобы как можно скорее разобраться с проблемой, чтобы потом все не было слишком сложно. Но стоило ему достать пилу для ампутации, его остановил напряженный, дрожащий от ужаса голос Мустанга. – Постой. Что…? Что ты собираешься с этим делать? – Спасать Хоукай, – ответил Эдвард, словно это само собой разумеется. – Ценой ее руки? – Потерянная конечность – ещё не конец мира, – сухо заметил Эдвард. – Поверь мне, Мустанг. И до того, как несносный ублюдок снова влезет и отвлечет его от работы, он перетянул жгут чуть повыше и туже. – Разве ты не можешь попытаться алхимией спасти ее руку? Эдвард остановился. Восстанавливающий круг скорее всего не подействовал бы. Настолько серьезные повреждения могли просто не исправиться. Тем более, если кровообращение уже было прервано и конечность больше не была функциональна, просто приделать ее на место было нелепо. Это даже хуже, чем автоброня, простой балласт, потому что Эдвард имел очень поверхностное понятие по поводу того, как соединять нервные окончания. Не говоря уже о том, что отмершие ткани не начали бы функционировать, не смотря ни на что. Разве только… Он решительно мотнул головой. Это было глупой, глупой идеей, и Хоукай, наверное, убьет его, если он будет так сильно рисковать собой. А если не она, то Ал точно приложит его пару раз хорошенько, а Уинри ему поможет. Давно он не получал от нее гаечным ключом по голове. Но в то же время это было его единственным реальным шансом узнать, что случилось и откуда у него снова доступ к Вратам. А если и было в мире что-то, что Эдвард ненавидел больше всего, то это незнание. Бросив еще один взгляд на измученную и бессознательную Хоукай, он принял решение. Он отошел от ее койки и быстро направился к Мустангу. В конце концов, невероятно глупо с его стороны было игнорировать ранения Мустанга в пользу Хоукай, когда ее жизни больше ничего не угрожало. Мустанг, правда, его идеи не разделял. Эдвард сразу заметил тень недовольства на его лице, но только фыркнул. Он здесь был врачом, и, нравится это Мустангу или нет, он единственный мог расставлять приоритеты. К тому же, он не просто предполагал, а знал, что Хоукай поддержит его в решении в первую очередь убедиться в отсутствии опасности для жизни всех остальных, а только потом пытаться спасти ее конечность. Правда, он был так же уверен, что в конце она останется недовольна, но он ведь никогда не ставил себе за цель получить ее одобрение. – Что такое, Эдвард? – Мустанг нахмурился под его пристальным взглядом, и ему захотелось улыбнуться. Ему всегда нравилось, когда люди чувствовали себя неуютно в его компании. Возможно, это было частью его интровертной натуры. – Ты тоже мой пациент, Мустанг, – терпеливо объяснил Эдвард. Прежде, чем Мустанг успел возразить или попытался переключить его внимание на Хоукай, что неминуемо закончилось бы жутким спором, Эдвард хлопнул в ладони и приложил их к металлическим прутьям койки. Сталь послушно повиновалась его желанию. Как же он скучал по этому ощущению. Алхимия была не только возможностью разгадать все тайны окружающего мира, но и властью над собственной жизнью. Когда он потерял ее, Эдвард чувствовал себя беспомощным и беззащитным, как, наверное, никогда раньше во всей его сознательной жизни. Сейчас эта власть, это ощущение защищенности вернулось, и он никак не мог насладиться им. Мустангу оставалось только недовольно зыркать на него, что вызывало у Эдварда глубокое чувство внутреннего удовлетворения. Это было прекрасной местью за все те разы, когда ему приходилось выполнять идиотские приказы своего командира. Теперь Мустанг оказался прикован к постели в самом прямом смысле этого слова, а Эдвард мог спокойно помочь ему, не рискуя при этом прихлопнуть раздражающего ублюдка. Он быстро расстегнул китель и рубашку, уже понимая по пятнам крови, чего ожидать. На животе Мустанга, немного влево от того ужасного шрама, что остался после столкновения с Похотью, было две аккуратные дырки от пуль. – Когда ты собирался сказать мне, что тоже ранен? – спросил Эдвард, внимательнее осматривая отверстия. – Как только ты закончишь с Ризой. Если бы она не закрыла меня… – Возможно, на волоске была бы твоя жизнь, а не ее. Какая разница, кого из вас спасать? – Ты стал циничным, – Мустанг поморщился, когда Эдвард прикоснулся кончиками пальцев к одной из ран. – Конечно, жизнь моих подчиненных для меня важнее всего. – Да-да, – фыркнул Эдвард. – В следующий раз постарайся не закрывать рану алхимией. Мустанг булькнул что-то непонятное. Эдварду, впрочем, было все равно. Он представил во всех деталях тот круг, с помощью которого лечил Хоукай, и пропустил через себя энергию, заставляя клетки быстро формировать ткани и соединяться. Наверное, странно было чувствовать подобное превращение собственного организма. Или, может… – Больно? – спросил Эдвард, замедляя преобразование. Основной урон он ликвидировал, если оставить раны заживать самостоятельно, катастрофы не случится. – Терпимо. Но в следующий раз предупреждение будет весьма кстати. – Я надеюсь, что следующего раза не будет. Или ты скрыл другие? Мустанг покачал головой. – Нет. Вывихнутая нога и небольшое растяжение, но больше – ничего. – Это, и я все еще подозреваю сотрясение мозга, – напомнил ему Эдвард. – Хотя, необычная для тебя здравость суждений заставляет меня задуматься. Возможно, твои мозги всегда были не на месте. Не дожидаясь ответа, Эдвард отошел. На самом деле он убедился, что даже если у Мустанга было сотрясение, он мог спокойно справиться с последствиями. Пустяковые повреждения он мог осмотреть после того, как разберется с другой проблемой. Вернее, сразу с двумя, потому что Эдвард не мог не воспользоваться шансом убить двух зайцев одним выстрелом. Хорошо, что Мустанг не мог увидеть круг, который он рисовал. Эдвард был уверен: он бы вспомнил и попытался помешать. Допустить это он не мог, поэтому проигнорировал вопросы по поводу того, когда он наконец освободит Мустанга. Если все будет в порядке, то скоро. Очередной вопрос он пропустил мимо ушей и поднял взгляд только для того, чтобы столкнуться с настороженным темными глазами. – Что ты задумал, Эдвард? – Ничего, что я не делал раньше, – честно ответил он. И прежде, чем Мустанг продолжил задавать неудобные вопросы, Эдвард почти осторожно сложил руки и через долю секунды приложил ладони к нарисованному кругу. Энергия преобразования поглотила его, и он вновь ощутил уже почти привычное тянущее чувство. Знания десятков поколений людей пронеслись у него перед глазами за считанные секунды, и он снова оказался в слепяще-белом ничто. Напротив него сидела знакомая фигура, наблюдая за ним с неприятной улыбкой. – Вот мы и встретились вновь, алхимик. – Помнится, в прошлый раз я сделал все, чтобы он был последним, – заметил Эдвард, присаживаясь. – Да и нет. Нашлись люди, которые решили, что твои способности слишком важны. От издевки в тоне Истины по спине Эдварда пробежал холодок. Нашлись люди. Все, как он и предполагал. Но Эдварда интересовала конкретика, он не хотел просто подтверждения своих предположений. Кто они? Зачем они это сделали? Наверное, у них были свои планы на Эдварда. Он сглотнул и попытался взять себя в руки. – Что они заплатили за это? – Что ты пришел предложить мне? Эдвард не знал, что ответить. Он не продумал до конца этот свой отчаянный шаг, ему показалось это хорошим решением, но теперь он был не так уверен. Наконец он с напускной легкостью спросил: – Как насчет в кои-то веке равноценного обмена? – Хочешь отделаться рукой? – насмешливый вопрос Истины дал Эдварду понять, что это слишком просто. – Не совсем, и ты это знаешь. Я рискую отношениями с подругой и братом. – И правда рискуешь, – ухмылка Истины стала ее шире и почти плотоядной. – А по поводу твоего вопроса: ты поймешь, как только услышишь. Это было последним, что Эдвард услышал в белом нигде, а потом он ощутил, что падает.