The moment of Truth

К большому облегчению Эдварда ему не пришлось сбегать из Молана, опасаясь гнева людей. Марк либо не сказал ничего, либо рассказал правду о том, что случилось. В любом случае, Эдвард мог спокойно завершить свои дела перед возвращением домой. Он не хотел бы бросать всех своих пациентов, не предупредив, что собирается уехать. В конце концов, люди могли рассчитывать на него, и из-за его поспешного отъезда мог кто-то умереть. Эдвард ценил человеческую жизнь больше чего бы то ни было. Одна мысль о подобном повергала его в ужас. Хоукай восстанавливалась нормально. Правда, когда они с Марией сопоставили факты и поняли, что функционирующая рука Хоукай была следствием очередного человеческого преобразования, ему пришлось выслушать парочку лекций по поводу недопустимости опасных экспериментов ради каждой мелочи. Эдвард сначала попытался доказать, что рука Хоукай – не мелочь. Затем указал на вполне очевидный факт: только Истина знает, каким образом к нему вернулась алхимия. Он подкрепил свое утверждение впечатляющим преобразованием воды, которое на самом деле было простым, но Мустанг после этого косо на него смотрел. Наверное, потому что импровизированный дождь Эдвард обрушил прямо на него. Это забавляло. Раздражать Мустанга было как минимум весело. Как максимум – мысли не путались вокруг одного мудаковатого трудоголика. Разговор с Алом прошел спокойно. Эдвард, правда, не рассказал о своем очередном путешествии к Вратам Истины. Лучше один раз выслушать вживую. Но признался, что собирается вернуться в Аместрис вместе с Мустангом и его подчиненными. Ал отреагировал предсказуемо: забеспокоился и переспросил пару раз, не давит ли на него Мустанг. В представлении Ала, похоже, Мустанг только и ждал возможности затащить Эдварда назад в армию, а сам Эдвард готов был поддаться на уговоры, стоит чуть поднажать. Иногда ему казалось, что родной брат его знает не так хорошо, как хотелось бы. Или наоборот, знает слишком хорошо. Потому что чертовы мысли продолжали вертеться вокруг Мустанга, который был слишком понимающим, слишком человечным. Не тем ублюдочным полковником, которого он привык видеть раньше. Или, может, Эдвард просто хотел видеть его таким? Не хотел замечать, что Мустанг – человек, который заботится о других, у которого есть свои печали, свои переживания. Значительно проще было видеть в нем того, кто гонял их с Алом из одного конца страны в другой, пытаясь получить повышение за их счет. Он, конечно, был мастером ставить неудобные вопросы. В том числе самому себе. Не то чтобы Эдвард не пытался найти на них ответы. Только не на этот. Думать о Мустанге было очень некстати, особенно учитывая, что в ближайшем будущем им придется общаться. Ехать в одиночку в Аместрис было бы нерационально, как и оставлять Хоукай без присмотра. Как бы Эдвард не ненавидел армию, путешествовать с офицерами, особенно такого высокого звания, как Мустанг, значительно проще. Два дня спокойствия должны были когда-то закончиться. Эдвард ждал, когда все рухнет. Иначе быть не могло, учитывая внезапное возвращение его алхимии и загадочные слова Истины. Поэтому когда рядовой Бэф появился на его пороге утром третьего дня, Эдвард знал, что время пришло. – Господин Стальной алхимик, майор, сэр! – протараторил рядовой. Эдвард поморщился. И нужно было Мустангу рассказать этим двоим о том, кем он раньше был? Наверное, это была изощренная месть за водное преобразование. Теперь они при каждой встрече вытягивались по стойке смирно, отдавали честь и громко, четко докладывали, как на плацу. – Да, рядовой. – Срочное сообщение для генерала Мустанга, сэр. Разрешите? – Конечно. Проходи, сообщай. Как будто он мог ответить по-другому. Нет, конечно, можно позвать Мустанга сюда, но глупо было бы позволять чересчур инициативному рядовому докладывать на улице, где его кто-то может услышать. Военная и государственная тайна не очень волновала Эдварда, но его предположения по поводу того, о чем пойдет речь, были достаточно серьезными, чтобы пригласить в дом надоедливого рядового. Мустанг методично помешивал кофе, действуя на нервы Эдварду непрекращающимся стучанием ложки. Казалось бы, сколько можно размешивать одну чертову ложечку сахара? Пусть Эдварду и хотелось бы считать, что Мустанг делает это на зло ему, он предполагал, что такие повторяющиеся простые действия были признаком глубокой задумчивости. – Срочное сообщение из штаба, сэр. Лично от фюрера, – доложил Бэф, даже не проходя за порог. Мустанг поднял на него сонный взгляд, и Эдварду вдруг стало весело и страшно. Надо же, насколько Мустанг расслабился в его доме. Учитывая свой опыт сначала участия в войне, затем – в заговоре против нечеловеческой коррумпированной верхушки государства и армии, он должен быть все время настороже. Это говорило о том, что Мустанг чувствовал себя в безопасности рядом с Эдвардом. Странно и непонятно почему волнующе. Наконец Мустанг сфокусировал взгляд и нахмурился. Устало бросил: – Продолжайте, рядовой. – Фюрер приказывает немедленно вернуться в Аместрис. В Лиммоне возникла ситуация, требующая вашего немедленного внимания, – Бэф бросил быстрый взгляд на Эдварда. – Если доктор Элрик не возражает, – серьезно ответил Мустанг. – Полагаю, фюрер не станет подвергать опасности здоровье капитана Хоукай. – Если доктор не разрешит капитану путешествовать, вам приказано вернуться одному. Что значило одно: Эдварду придется разрешить Хоукай вернуться в Аместрис. Она владела потрясающим даром убеждения в виде тяжелого взгляда и пистолета и вряд ли позволила бы Мустангу ехать в одиночку. И сейчас Эдвард вынужден был согласиться с ее видением ситуации. Разделять их после очевидного покушения крайне опасно. Особенно без уверенности в том, кто был целью. Впрочем, даже если бы Эдвард знал наверняка, дополнительная защита, которую гарантируют Мустанг и Хоукай друг другу, создавала преимущество. Эдвард покачал головой. Он думал, как чертов военный, с позиции стратегии и тактики, а не человеческой жизни. Что мешало ему запретить и Мустангу, и Хоукай перемещаться на дальние дистанции в ближайших два дня? Единственным врачом здесь был он. Единственным врачом в радиусе пяти миль, если быть точнее. Никто не стал бы ставить под вопрос его заключение. Но Мустанг, если Эдвард хорошо его знал, попросту проигнорировал бы запрет и выполнил приказ фюрера. – Капитан может путешествовать, – наконец согласился Эдвард. – Но лучше избегать сильной тряски, полагаю, поезд будет самым удобным способом передвижения. Позади него Хоукай удовлетворенно заверила: – Конечно, Эдвард. И одновременно с ней Мустанг спросил: – Ты уверен? Эдвард бросил на Мустанга гневный взгляд. Он сомневался в компетентности Эдварда? Или думал, что Эдвард может пренебречь своим долгом? Иных вариантов не было. Мустанг очевидно понял свою ошибку. На его лице быстро появилось выражение раскаяния. Но слушать его объяснения Эдвард не собирался. Пустые слова. К тому же, неважно, что о нем думает Мустанг, плевать на то, в каких отношениях они останутся. Сейчас они были просто врачом и пациентом, не друзьями, а давно знакомыми людьми. Ни к чему было менять это. Эдвард просто доберется до Раш Уэлли с Мустангом и его подчиненными, а потом их дороги разойдутся. Поэтому вместо того, чтобы продолжить разговор с Мустангом, Эдвард повернулся к Хоукай. – Но я буду настаивать на врачебном присмотре, капитан. И никаких серьезных физических упражнений. С этим он покинул кухню и отправился в свою спальню на чердаке. Ему нужно собрать вещи, приказ фюрера явно не предусматривал длительных задержек. К счастью, у него было не так много пожитков, чтобы проводить время за долгими сборами. Он уже предупредил Ксандера, местного мэра, что в ближайшие дни возвращается на родину. Люди были под впечатлением, что в Аместрисе у него невеста, с которой они постоянно общаются по телефону. Эдвард не стал разубеждать их. Вернее, он попробовал, но пациенты, особенно старики и старушки, понимающе посмеивались и кивали в ответ на его слова. Теперь их убеждения сыграли на пользу Эдварду, потому что Ксандер только пожелал ему счастливого пути и совета да любви со своей красавицей. От мыслей о предстоящей встрече с Уинри Эдварда пробирала дрожь. Он не знал о совете или любви, но гаечный ключ в голову ему был обеспечен. Стук в дверь заставил его побыстрее закрыть дорожный чемодан. – Да? – недовольно спросил он. – Эдвард, генерал Мустанг интересуется, через сколько времени ты будешь готов? Мария. Недовольство моментально испарилось, оставив место легкой грусти. – Десять минут, капитан, – пообещал он. Удаляющиеся шаги стали знаком того, что у него было время, чтобы попрощаться с местом, которое стало ему домом на эти месяцы. Он не скучал по Аместрису. По людям – да, но не по стране. Возможно, в нем не было того, что называют национальной гордостью или патриотизмом, но Эдвард сомневался в важности подобных концептов. Сам по себе Аместрис был просто куском земли. У него не было дома в Ризембуле. Родительский так и остался сожженным, а новый Эдвард не хотел ни покупать, ни строить. Единственным местом, куда он мог вернуться, был дом бабушки Пинако. И еще две могилы на кладбище. Интересно, что бы сказала мама, если бы увидела, какими они с Алом выросли? Эдвард вздохнул. Провел кончиками пальцев по застеленной кровати и достал из шкафа дорожную одежду. Переодеваться одной рукой было неловко, возможно, ему следовало попросить больше времени. Но Мустанг вряд ли будет подниматься, чтобы поторопить его. Скорее отпустит язвительный комментарий по поводу того, что Эдвард так долго собирался. Чертов Мустанг слишком часто забывал об очевидном. Наконец он заплел волосы в косу – так они не сильно растрепаются в пути – и накинул плащ. Один пустой рукав был неприятным напоминанием жертвы, которую ему пришлось сделать. Эдвард бросил последний взгляд в окно, понимая, что больше сюда не вернется. Этот этап в его жизни был окончен. Внизу Хоукай встретила его сдержанной улыбкой. – Словно в прошлое вернулась, – пробормотала она, и Эдвард услышал в ее голосе нотки ностальгии. – Надеюсь, это не была шутка по поводу моего роста, капитан, – беззлобно поддел он в ответ. Хоукай подняла руки, отрицательно качая головой. Секунда – и вдруг ее взгляд стал более серьезным и каким-то неуверенным. – Мне было бы приятно, если бы ты называл меня по имени. Ведь мы больше не служим вместе. Вот это было неожиданно. Эдвард не знал, что ответить. Он всегда хорошо относился к Хоукай, она ему нравилась, как человек исключительно, хотя он и не отрицал, что она была очень красивой женщиной. Но он имел понятие об уважении к старшим. В конце концов, он был всего лишь ребенком, когда она уже дослужилась до старшего лейтенанта. И все же ее просьба, такая искренняя и простая, заставила его пересмотреть свою жизненную позицию. Таким образом Хоукай говорила ему, что теперь – они равные. Она больше не видела в нем ребенка. Или, скорее, она всегда будет видеть в нем того ребенка, которого они с Мустангом нашли все эти годы назад сломленным после неудачной попытки человеческого преобразования. Но теперь она видела еще и взрослого человека, в которого вырос тот ребенок. Она хотела быть с ним на равных. – Хорошо, – кивнул ей Эдвард. Подумал и попробовал: – Риза. Хоукай – Риза – улыбнулась шире. Ее улыбка была мягкой и теплой, и Эдварду внезапно захотелось ее обнять. – Пойдем, – сказал он вместо этого. – Мустанг, наверное, заждался. Возле дома стояли две машины. Эдвард заметил, что только в одной были свободные места – той, за рулем которой сидел рядовой Бэф. Мустанг устроился на заднем сидении, и в нетерпении постукивал пальцами по окну. На одной руке была та самая найденная в первое утро перчатка. Эдвард пожалел, что не спрятал ее. Он оставался балластом, пока у него была только одна рука. В бою сложно начертить круг достаточно быстро, а другого способа начать преобразование у него не было. Мустанг резко повернулся, когда он открыл дверцу заднего сидения, и потрясенно выдохнул: – Стальной… Конечно, Эдвард предполагал, что его старая одежда произведет подобный эффект. Алый плащ, кожаные штаны и высокие армейские сапоги. Пусть он стал выше, чем в дни его службы в армии, но его лицо не сильно изменилось. Он все еще был похож на того себя, на Стального алхимика. Он фыркнул и напомнил: – Не Стальной. Уже три года как. Опустившаяся на переднее сидение Хоукай (Риза, напомнил себе Эдвард. Он обещал звать ее по имени) только усмехнулась. Вторая машина выехала перед ними, и Эдвард заметил на заднем сидении, рядом с Марией, большую фигуру с характерными белыми волосами. Ишварец или полукровка, только интересно, не из знакомых ли? Конечно, он сомневался, что Шрам будет сотрудничать с аместрийской армией, но судьба любила подбрасывать интересные сюрпризы. Молан был маленький городком с отвратительными дорогами, но Бэф, к собственной чести, умело объезжал самые большие ямы. Из-за этого они двигались медленнее, чем могли бы, но предостережение Эдварда по поводу тряски хотя бы восприняли всерьез. Когда они переедут границу, можно будет пересесть на поезд, и тогда под приятный, размеренный стук колес Эдвард позволит себе немного поспать. Скорее всего, там будет достаточно вооруженной охраны, чтобы он не чувствовал себя ответственным за что-либо, кроме здоровья своих пациентов. Возможно Грумман даже пошлет своего врача. Тогда Эдвард сможет спокойно проспать до своей остановки. Нет, конечно, его интересовало, что же такого случилось в Лиммоне. Он предполагал, что это связано с его обретением алхимии. Во-первых, Эдвард не верил в совпадения, а во-вторых, дело, требующее внимания Мустанга с высокой долей вероятности связано с алхимией. Сделки с Истиной, причем такого масштаба, обычно оборачивались катастрофой. Эдвард выглянул в окно, и заметил Хирду, машущую ему рукой на прощание. Он тепло ей улыбнулся и махнул в ответ. И только потом взгляд скользнул выше. Позади нее стоял Марк. Выражение его лица было серьезным и печальным. Как будто кто-то умер. Эдвард приложил все усилия, чтобы на его лице не отобразилась злость, которую он все еще испытывал. Ему хотелось, чтобы Хирда запомнила его улыбчивым и добрым. Он быстро отвел глаза и поймал заинтересованный взгляд Мустанга. С ним Эдвард все еще не имел желания разговаривать. Между безобидными шутками и оскорблением была большая разница, и, к счастью, с возрастом Эдвард научился замечать ее. И пусть он понимал, что Мустанг вовсе не хотел его задеть, что его слова были продиктованы беспокойством за Ризу, но иногда стоило думать прежде, чем говорить. – Я полагаю, ты собираешься встретиться с мисс Рокбелл, Эдвард, – нарушил тишину Мустанг. Какой нелепый вопрос. Вслух Эдвард не стал этого говорить, только закатил глаза и ответил: – Да. Полагаю, мне пригодится вторая рука. С одной жизнь становится несколько сложной. Мустанг, не ожидавший такого ответа, стушевался и опустил взгляд. А что он ожидал услышать? Эдвард всецело доверял только одному механику, и это была Уинри. Или Мустанг тоже думал, что его и Уинри связывают романтические отношения? – Я думал спросить тебя еще раньше, после того, как, – Мустанг повременить, подбирая слова, – как к тебе вернулась способность открывать Врата. – Нет, – ответил Эдвард. Мустанг поднял на него удивленный взгляд. – Нет, я не собираюсь возвращаться в армию. Ни за что. Не трать свое время. Мустанг дернул плечами, но ничего не ответил. Кажется, его разочаровал ответ. Ну и пусть. Эдвард был тверд в своих убеждениях, он понимал, что верхушка изменилась. Грумман был неплохим человеком, он медленно превращал Аместрис в страну, где с позицией граждан считаются. И Грумман как никто понимал, что отдать власть в руки неготового к этому народа – значит принять на себя ответственность за анархию. Потому что люди пока не готовы решать, их нужно научить демократии. Эдвард знал, что для человека, не заинтересованного в политике, он неплохо в ней разбирался. Но к аналогичным выводам мог прийти любой, у кого присутствовала элементарная общая логика. А еще он понимал, что Мустанг попытался завести разговор о возвращении именно сейчас, потому что Эдвард интересовался случившимся в Лиммоне. Конечно, у Мустанга было неплохое тактическое мышление. Он должен знать, что Эдвард согласится связаться с армией только если ему что-то нужно. В этом случае, например, найти того, кто вернул ему Врата, и выбить из него ответы. Но он не учел того факта, что Эдвард вполне мог справиться самостоятельно. Армия только будет тормозить его, постоянно путаясь под ногами. Тем более сейчас не стоял вопрос благополучия Ала, который находился достаточно далеко от эпицентра всех потенциально опасных событий. После того, как Уинри поставит ему автоброню, а Эдвард искренне надеялся, что в этот раз обойдется быстро, он поедет в Дублит. К тому времени в газетах скорее всего промелькнет что-то полезное. А если нет – всегда можно попытать удачу с Хавоком. Его болтливость могла иногда быть на руку. Какое-то время они проехали в тишине. Эдвард не верил в то, что Мустанг прислушался к его словам и не станет больше пытаться убедить его. Люди, которые привыкли получать желаемое, не сдавались после первой неудачи. Если только она не обращалась катастрофой, напомнил себе Эдвард. Они с Алом именно так научились, что есть вещи, которые просто нельзя получить. – Так что случилось в Лиммоне? – спросил Мустанг, нетерпеливо постукивая пальцами по стеклу. – Я не уверен, что могу рассказывать… – Бэф замялся и бросил виноватый взгляд на Эдварда. – Я имею в виду, сэр, майор Элрик… – Я в отставке, – оборвал его попытки объясниться Эдвард. – И рядовой Бэф вряд ли может ответить из-за моего присутствия здесь. – Пустяки, рядовой. Доктор Элрик может и в отставке, но ему можно доверять. Он не станет болтать об услышанном с первым встречным. Эдвард надеялся, что это не была попытка Мустанга завлечь его в армию. Потому что не сработало, хотя услышать о том, что ему все еще доверяли, было приятно. И да, Мустанг неплохо его знал. Хоть и не достаточно хорошо, чтобы понимать, что в армии не было ничего, что привлекало бы Эдварда. Как бы там ни было, Бэф знал немногое. Только то, что в Лиммоне их ждало убийство, связанное с алхимией. Убийца даже оставил круг на месте преступления. Эдвард поймал напряженный взгляд Мустанга и понял, что он думает о том же. Убийство, связанное с алхимией. В голову приходило только создание философского камня. А если это так, то впереди у них большие неприятности.