Спасение утопающих - дело рук самих утопающих

Placebo — Come Undone       От зависимости не застрахован никто, как никто не застрахован от простуды в середине осени, когда наступают резкие холода. И если уж она напала на след, «села на хвост», то избавиться от нее, сбросить с себя почти невозможно. Она впивается острыми тонкими когтями в саму человеческую суть, в воспоминания, превращая хорошее в плохое, а плохое в совсем ужасное. Ей всегда мало, она бесконечно требовательна и абсолютно категорична: всё или ничего. Такое можно услышать от футболиста или успешного бизнесмена, но никак не от школьника, выпускника старших классов.       Никто не ожидает услышать это от наркомана.       Всего одна эта мысль назойливой мухой гудела в ушах Эдди. Мысль, лишь набор слов, звуков, в пьяном угаре произнесенных в самое его лицо, и он стал зависим. Сложно, почти невозможно отказаться от мысли. Неужели, думал он, Ричи чувствовал то же самое, раз за разом поддаваясь мерзкому соблазну совершить очередную ошибку. И с каждой ошибкой он гряз в сточной яме всё глубже, и за месяц до выпускного утонул в вонючей жиже уже по самые уши. — Мистер Каспбрак, можете войти.       Медсестра наклонилась перед ним, застывшим гипсовым изваянием на жёсткой кушетке в коридоре реанимации, согнувшись пополам и уложив грудь на колени. — М? — парень поднял на неё тусклый взгляд. Пелена мысли отпускала, и он смог разглядеть потревожившую его особу: молодая девушка в больничном халате. Ангел-предвестник и демон-посланник в одном милом личике с лёгким макияжем в сияющей рамке золотистых волос под накрахмаленным чепчиком.       Его вели по длинному сияюще-белому коридору, мимо проносились палатные двери, а с ними и чужие беды: в триста пятой плач ребенка, в триста седьмой нескрываемые стоны сжигающей изнутри боли, в триста восьмой измученный смешок. В триста девятой — тишина. Такая тишина, что мысль стала во сто крат громче и теперь била по вискам упёртым старым рубилом перфоратора из соседского гаража. Такая тишина, что можно было услышать дыхание покоящегося на аккуратно застеленной койке пациента. — Он сейчас спит, постарайтесь его не будить, — наставляла медсестра. — У Вас есть час или около того до закрытия, но так как в его страховке указаны только Вы…       Эдди не слушал ее с того самого момента, как из-за голубых занавесок показались скрытые тонким одеялом кончики носков. За ними показались истощённые голени, острый подъём к коленям, над ними — кисти рук с пальцами, похожими на гнутые от долгой работы грабли. И выше — едва вздымавшаяся в прерывистом дыхании ребристая грудь, плечи, шея и, наконец, голова. Утопленная в кипе спутанных смоляных кудрей, бледная и настолько иссушенная, что так и хотелось напитать ее теплой влагой из живительного источника. Так выглядела бабушка Каспбрака пару лет назад за несколько минут до того, как ее тело закидали землей — Эдди хорошо помнил тот день и наверняка этот запомнит так же. — Я могу остаться до утра?       Медсестра прервалась и сделала глубокий вдох. — Я посмотрю, что можно сделать.       Аппарат ритмично попикивал, но совсем не раздражал. Эдди сладко упивался каждым звуком из холодного прибора: пип — значит, Ричи еще жив, пип — у него есть шанс, пип — рано или поздно всё будет в порядке. Эдди слушал и мечтал навеки запечатлеть этот звук — звук бьющегося под тонкой грудиной сердца — в своей памяти, в своём собственном сердце, он мечтал засыпать и просыпаться с этим звуком, лишь бы знать — это сердце Ричи еще живо трепещет внутри него, оно еще горит, качает кровь, и Тозиер может дышать, топтать землю, плеваться в траву и смотреть на звезды.       Крадучись на мягких носочках изрядно побитых кед Эдди подобрался к койке и бесшумно опустился на ее край, оглядывая Ричи со всей возможной внимательностью. В изгиб локтя впилась наглым червем трубка капельницы, и от одного вида иглы в вене Тозиера Эдди начинало подташнивать. По тоненькому проводу из подвешенного на штакете пакета спускались капельки жизни в его тощее тело.       «Господи, пусть они вымоют из него эту дрянь, умоляю тебя, Господи», — причитал Каспбрак, неслышно шевеля губами.       «Пусть он проснется и расскажет самую тупую шутку из всех, что только может придумать, я прошу тебя, я так хочу услышать его голос».       Но шутки не последовало.       Лишь звук аппарата сменил частоту. ***       В глазах то и дело возникали холодные белые вспышки. Больно и неприятно, думал Эдди. Обидно, так обидно, что слезы заволокли мир полупрозрачной липкой плёнкой, которую никак не удавалось сморгнуть, прогнать, чтобы заглянуть в лицо школьному директору. — Эдвард, пойми меня правильно, — мужчина преклонного возраста со скрипом (неясно, скрипит старое кресло на колесиках или его древние коленные суставы) откинулся назад, сложив руки в замок на потёртой столешнице тёмного фанерного покрытия. — Ты всегда был примерным учеником, но это не поможет тебе избежать наказания.       Эдди сжался каждой клеточкой тела, скукожился до размеров атома. Теперь, когда его ярость отступила на второй план, чувство вины заполнило собой пространство под ребрами и толкало горькую черную желчь к его глотке. Вины ни перед директором, ни перед Бауэрсом и даже ни перед самим собой не было. — Моя мама с ума сойдет, — только и всхлипнул мальчик, прежде чем на его вздёрнутый носик упала первая крупная капля, скатилась по крылу ноздри, по впадинке над губой, и во рту стало солёно-горько.       Директор потёр переносицу под старомодными роговыми очками и подался вперёд, и скрип снова въелся Эдди в уши. Будто издавался им самим, его не попадающими друг на друга зубами. — Давай так, — мужчина заглянул в лицо ученика. — Мы как раз запускаем волонтёрскую программу. Скажем, что ты ее участник, хорошо?       Эдди снова всхлипнул и неуверенно кивнул. Директор протянул ему брошюру, сложенный вчетверо длинный лист глянцевой бумаги с фотографиями здания в решётках и несколькими школьниками в отвратительных оранжевых комбинезонах, как у мусорщиков, на переднем плане. — А как же документы, полиция и всё такое? — мальчик приподнял глаза, стараясь не думать о том, как он сам будет выглядеть в таком комбинезоне. — Разве мама не должна будет ставить подписи, куда-то ходить? Они ведь обязаны ей сообщить.       Ему хотелось расплакаться так сильно, чтобы выплюнуть всю желчь из своего тела, чтобы забыть об этом инциденте и о том, как сильно мама будет переживать. Не то, чтобы он так сильно боялся ее ранить. Как и любой подросток, он лишь волновался о том, что, скорее всего, она запрёт его в четырёх стенах и затаскает по психологам, ведь ему лишь недавно удалось уговорить ее прекратить постоянные визиты к докторам. — Мы попробуем сделать исключение. Скажем, что она сильно больна, и эта новость ее уничтожит.       Директор немного помолчал, оценивая состояние мальчика. Он протянул Эдди стакан воды, и Эдди принял его, пусть и не собирался из него пить. На нём тысячи, десятки тысяч микробов. — Как я уже говорил, ты хороший ученик, и я помогу тебе. А теперь иди, нужно уладить кое-какие вопросы.       Эдди вяло качнул головой и медленно встал, вернув стакан на место и облегчённо вздохнув после избавления от этой ноши — рассадника вредоносных бактерий. — Скажи только еще вот что…       Эдди остановился около стула и повернулся. Директор с сомнением смотрел на него, и только стол сдерживал его лицо на расстоянии. Мужчина настолько вытянулся к нему, что его галстук сложился гармошкой в складках под пиджаком. — Ты точно был один?       Эдди сдавленно хмыкнул, сделав шаг назад. Слёзы засохли на его щеках, и теперь остались только щипучие следы, как на лужайке после сырой ночи. Как на стене подвала за скользкими хвостами слизней. И только посмей тронуть — не смоется даже спиртом. — Да, мистер О‘Нил, я был один.       Только после того, как дверь хлопнула за его спиной, Эдди смог наконец использовать ингалятор и вдохнуть полной грудью. Секретарь директора смерила его странным взглядом, явно сочтя его ненормальным, когда вывалившийся из кабинета мальчишка принялся судорожно шарить по карманам и совать в рот средство, а дыхание его было похоже на свист дырявого шланга старого пылесоса. — Ты в порядке? — исключительно из вежливости спросила она, едва поднявшись из-за стола, опершись на его край кончиками пальцев.       Эдди выставил руку вперёд, разогнулся и поправил смявшуюся от долгого сидения в сгорбленном положении школьную рубашку. — Всё хорошо, спасибо, — выкашлял он и направился на выход, где его уже ждал друг.       Уильям Денбро метался под дверью, как заходившийся в ожидании хозяина щенок.       Уильям, он же Большой Билл, он же тот, кто первым кинул обломок красного кирпича в заднее стекло припаркованной на обочине у заброшенного здания машины главного хулигана школы и, наверное, всего города. В его чуть вытянутом привлекательном лице не осталось ни кровинки, волосы разметались в стороны, а ногти явно были обкусаны до самых подушечек. Едва встретившись с другом взглядами, Билл затараторил: — К-к-как т-т-т-ы, ч-ч-то он ск-к-аз-з-ал?       Он заикался, потому что его мысли обгоняли слова. Он заикался особенно сильно, потому что в тот момент вообще ни о чём не думал.       Эдди отмахнулся и закинул на плечо рюкзак, который до этого волочил за собой по паркету кабинета директора. — Я тебя не сдал, — сказал он и направился в сторону шкафчиков.       Билл задёргался и зашагал следом, как-то неуверенно переминаясь рядом с другом, что был на полторы головы ниже него, однако Эдди готов был поклясться, что тогда стал гораздо больше своего старшего товарища. — Я же не об эт-т-том волнуюсь, — Билл перегородил ему дорогу, расставив длинные руки в стороны.       Эдди замер. — Я же п-первым начал, н-надо было меня с-с-сдать.       Эдди толкнул его руку в сторону и прошел мимо. — Забей, хорошо? Я не мог так с тобой поступить. Ты начал, но поймали только меня.       Билл ничего не ответил и поплёлся чуть позади товарища, изредка пресекая грозным шиканьем перешептывания разбившихся в группки вдоль стен коридора школьников. Он сопровождал Эдди до его шкафчика и только тогда продолжил разговор. — И что с тобой будет? В смысле… — Денбро запнулся, предупреждая очередной приступ заикания, звучно проглотил набравшийся в рот воздух и снова заговорил: — Что делать с твоей мамой, и отстранят ли тебя от занятий?       Эдди копошился в шкафчике, перекладывая в рюкзак тетради и некоторые книги. Он принял таблетку от головной боли, не запивая ее водой, хотя она у него имелась, и осторожно закрыл дверцу. — Мистер О’Нил обещал всё уладить, а так отправят на отработки в общественный центр.       Билл опёрся плечом об угол и на короткое время задумался. — Это туда, где малолетние преступники обитают?       Эдди издал невнятное «мгм» и направился к выходу из школы, Денбро засеменил за ним.       Всю дорогу до дома друзей провожала мрачная тяжелая туча, нависшая над их головами. Эдди обмозговывал произошедшее: до него постепенно доходило, что каждый поступок имеет за собой последствия, однако принимать неправильность своих действий он не намеревался. Несмотря на наказание, он был несказанно рад отомстить Бауэрсу — самому мерзкому жителю этого мерзкого городишки, пусть и таким подлым способом. В любом случае, встречу один на один с ним он бы не пережил, а теперь, когда Генри наверняка уже в курсе, кто явился виновником разбитых окон в его стареньком Форде, Эдди стоило почаще смотреть по сторонам.       Нелепый вышел случай, откровенно говоря. Эдди и Билл возвращались домой, как и обычно проходя мимо старого жилого здания, которое опустело еще за несколько десятков лет до их рождения. В тот день им не посчастливилось в очередной раз наблюдать расправу Генри и его «подсосов», как называл их Денбро, над тем, кто ожидаемо был меньше и слабее их самих. У Бауэрса всегда были трудности с поиском равного себе противника.       «Яркое выражение комплекса крошечного члена», — поговаривали одноклассницы за его спиной, и девчачья компания взрывалась звонким хихиканьем.       И вот отчего-то именно в тот же день хулиганам приспичило тусоваться в заброшенном доме, хотя раньше их там не наблюдалось. И Билл выпалил: «Вот бы на его тачку свалился бегемот», и Эдди невесело посмеялся и пнул начищенным носочком теннисной туфли обломок кирпича.       В глазах Денбро заплясали черти, и вот обломок уже врезался в окно, и по округе разнёсся звон битого стекла.       В осколках отражалось пасмурное небо, и Эдди вдруг почувствовал такой прилив сил, что не мог этого вынести. Из его рук один за другим полетели камни, и россыпь осколков на покорёженном у обочины асфальте становилась всё больше, как лужа под проливающимися осенними тучами. Эдди так любовался падающими под ноги кусочками неба, что не заметил подъехавшей полицейской машины: это надо было им именно в этот день и в это время ехать именно по этой улице.       Билл улизнул за стену соседнего дома, ожидая, что Эдди помчится следом, но мальчик был слишком увлечён расправой. Мгновение спустя он уже сидел в машине, которая везла его в сторону школы, из которой они только-только выбрались. — Эдвард Каспбрак, верно? — полицейский сверялся с записанными в блокноте на кольцах данными.       Мальчик кивнул, предчувствуя тяжелый разговор. Он был точно уверен, что не сдаст друга, какое страшное наказание ему бы не грозило. Не потому, что он хотел выставить себя героем. Потому лишь, что это Билл из них двоих был настоящим героем, и подставить его равнялось предательству самого себя. Он пытался объяснить, что Генри Бауэрс — тот еще говнюк, и побитые стекла — это меньшее из наказаний, которые он заслужил, но полицейские пропускали это мимо ушей. Не слушал этого и директор, который точно знал о всех поступках Генри, но всегда спускал их на холодную воду. — Так ты не отрицаешь, что испортил его машину?       Одноклассники остановились у дома Эдди, Билл нерешительно переступал с ноги на ногу, и стук каблуков его потасканных мартинсов отдавал лёгкой вибрацией к кончикам пальцев на ногах Эдди. — Спасибо тебе, дружище, — без заикания произнёс Денбро. — Никто другой бы не сделал такого для меня.       Эдди отмахнулся с широкой улыбкой: Большой Билл благодарен ему, что еще нужно? А сокрушаться о содеянном в любом случае было слишком поздно. — Увидимся в школе, Билл. — Увидимся. Спасибо еще раз.       Билл потрепал друга по волосам и пружинистой походкой продолжил путь в сторону дома. Место на макушке Эдди, где была рука его героя, сладко зудело. Кожа под волосами взялась мурашками.       Он уже совсем не жалел о своем проступке. ***       Следующее утро встретило его столбами солнечного света, вонзившегося в незашторенное окно его комнаты. В этом свете, тёплом, с легким духом едва наступившей осени, кружились сияющие частички пыли, и впервые в жизни Эдди не почувствовал отвращения к рассаднику аллергии, засмотревшись на творящееся перед его носом волшебство. Будильник затрещал около его уха только через несколько минут, и к этому времени подросток был уже полностью готов к новому дню. А готовиться ему было к чему: с этого дня приводилось в исполнение его наказание, и после занятий его ждал общественный центр с решётками на окнах и грязной рабочей одеждой. Его ждала компания из малолетних преступников, и Эдди не мог даже вообразить, что она могла из себя представлять. Положившись на удачу, он отпустил переживания и спустился на первый этаж, где его уже ждал сбалансированный полезный завтрак: два варёных яйца — белок и немного полезных жиров, овсяная каша — сложные углеводы, несколько помидорок черри — клетчатка. Соня Каспбрак копошилась в шкафчиках. Наконец, пластиковый мерный стаканчик с несколькими яркими пилюльками — витамины всех необходимых групп для поддержания здорового роста. С некоторых пор мама не увлекалась в своей сумасшедшей опеке, но иногда ее по-прежнему слегка заносило, но на такую альтернативу Эдди был более, чем согласен: она больше не пичкала его лекарствами и не таскала по врачам, а витамины раз в день можно было и пережить.       Прошлым вечером она встретила его с широкой, но в то же время по-матерински обеспокоенной улыбкой. — Милый, звонил мистер О’Нил.       Сердце Эдди провалилось во впадинку левой ступни. — Сказал, что ты добровольно записался в программу общественных работ вместе с трудными детьми, я и не думала, что такое бывает!       Женщина присела на свое излюбленное кресло и сомкнула короткие пухлые пальцы под массивной грудью. — Это очень похвально, мой мальчик, что ты хочешь помогать таким людям, но пожалуйста, будь осторожен с ними. — Ее взгляд скользил по крошечной фигурке сына: к шестнадцати годам он оставался самым маленьким в классе как по росту, так и по комплекции, и ее волнение было отчасти оправдано — в случае чего ему было гораздо сложнее постоять за себя, чем большинству сверстников. — Ты же понимаешь, они могут дурно на тебя влиять, а еще…       Эдди выставил перед лицом ладонь, призывая маму к тишине. — Не переживай, мама, за мной будут присматривать, и я обещаю ни с кем там не общаться, кроме других волонтёров, честное слово.       Он говорил это не из-за заботы о матери. Скорее, от своего собственного отношения к так называемым «трудным подросткам». Малолетние преступники, которые поступились всеми возможностями, что дала им жизнь, чтобы посвятить себя бесцельному прозябанию молодости. Ему и в голову не приходило налаживать контакты с кем-то из них, напротив, его осмысленной целью было избегать любого общения в рамках исполнения наказания.       Он совершил проступок, но он отличался от них, в этом Эдди был абсолютно уверен.       Ему не было известно, будут ли в его группе настоящие волонтёры, хотя это знание мало повлияло бы на его решение.       Покончив с завтраком, он накинул на плечи школьный рюкзак. — Будь осторожен, Эддичка, — повторила мама, провожая его из дверного проема между прихожей и кухней. — Обещаю, мама.       Тот учебный день мало отличался от остальных уже пережитых и еще предстоящих. За исключением того только, что Билл был внимателен, как никогда, интересуясь состоянием и настроением друга. В обеденный же перерыв за их столом кроме Бена — простодушного пухляка, который месяц назад перевёлся в их школу, образовалась компания учеников разных классов. — Это еще… — собирался было спросить Эдди, но в его адрес тут же посыпались слова благодарности и нескрываемого уважения.       «Так и надо этому ублюдку Бауэрсу!»       «Красавчик, Эдди»       «Бро, ты мужик»       Вопреки похвалам школьников, Эдди вовсе не чувствовал себя каким-то там героем местной сборки. К тому же, лавры по праву полагались Денбро, который это и начал, но последний, однако, поддерживал общее настроение. — Мне пора на отработку, позвоню тебе вечером, — Эдди к концу учебного дня наконец отвязался от навязчивого внимания и остался наедине с другом у школьных ворот.       Билл прижал большой палец к указательному и широко улыбнулся. Отчего-то у Эдди на этот счёт сложилось противоречивое чувство, будто друг что-то задумал, но озвучивать свои догадки он не стал. В любом случае, он не был настроен на серьёзные разговоры, а время начала отработки неумолимо приближалось.       Общественный центр располагался на окраине города на берегу искусственного устья Кендускига. За высоким забором двухэтажное вытянутое здание из крупных серых блоков походило на заброшенный склад.       Подросток сделал шаг за ворота, по спине пробежал холодок. Мир вокруг утратил цвета: серые стены, бетон под ногами, решётки на окнах и дверях. По всей видимой территории не было ни единого растения, даже трава там была какой-то иссушенной, бесцветной, и Эдди был более, чем уверен: даже птицы облетали это место стороной.       Внутри центр выглядел ничуть не лучше. За исключением едкого пожелтевшего кафеля, коридоры и комнаты за наполовину застеклёнными дверьми были обесцвеченными, пустыми, покрытыми толстыми слоями грязной штукатурной пыли.       Каспбрак шёл по коридору, и его шаги глухо бились о стены, эхом отзывались с другого конца помещения. В указании, которое передал ему директор, говорилось, что школьник должен был сперва встретиться с надзирателем, но он сомневался, были ли вообще живые люди хоть в одном из кабинетов. — Эй, пацан!       Эдди вздрогнул, крепче сжав пальцы на лямках рюкзака. — Ты че, оглох, бедолага?       Голос доносился до него как через плотное стекло. Повертев головой, мальчик засек его источник: одна из дверей по правой от него стороне была приоткрыта, и на ее косяк опирался плечом, скрестив руки на груди и постукивая носком темных от грязи конверсов, высокий нескладный юноша в ядовито-оранжевом комбинезоне, рукавами повязанном на узких бедрах. Костюм явно был ему велик: тощий, с резкими углами на плечах, локтях, костяшках пальцев и приплющенном сверху лице, он пусть и был выше на добрые две головы и шире в плечах, но весил наверняка едва ли больше самого Эдди. Копна смоляных кудрей торчала в разные стороны, отчего голова казалась настолько большой, что на этом теле смотрелась нелепо, как если бы голову пупса нацепили на туловище Барби. — Детский сад в другой стороне.       Незнакомец обнажил зубы в кривой полуусмешке, и Эдди с неприязнью для себя отметил, что эти зубы не встречались с щёткой и пастой уже долгое время. — Я… Ищу надзирателя. — Каспбрак сам не понял, почему вдруг стал таким неловким. Вид незнакомца внушал помимо отвращения ребяческий испуг. Этот испуг походил на тот, что Эдди испытывал, впервые в жизни увидев бездомного под мостом у Пустоши, где они с Биллом в детстве оставляли велосипеды, прежде чем пойти играть у подножия редкого леса. — Ты его бойфренд что ли? — скрипуче посмеялся кудрявый. — За сколько забудешь про его прелые яйца и сходишь со мной на свиданку? Доллара достаточно?       Эдди вжал голову в плечи и попятился назад. Его объял такой ужас, что кадык перекрыл воздух на выходе из горла. Мальчик думал было потянуться за ингалятором во внутренний карман джинсовой куртки, но осёк себя: не хватало только дать этому уроду понять, что ему удалось его задеть.       Соберись, Каспбрак! — А что, твою мамашку больше не устраивает твой крохотный член? — из последних сил собрав весь оставшийся в лёгких воздух, выпалил Эдди, копируя мерзкую улыбку собеседника.       Парень выпрямился и громко хохотнул, и эхо его хохота тощими грязными пальцами забралось за воротник Каспбрака. Кудрявый медленными широкими шагами подошёл к объекту насмешки и наклонился так, чтобы смотреть прямо в его лицо.       Каспбрака обдало душным запахом пота. Он удержал рвотный позыв и вскинул подбородок.       Глаза у хулигана были не светлее его же волос: чёрные, как свежий гудрон, такие же липкие. Маленькое тело обдало жаром выпущенного из узких ноздрей дыхания. — А ты неплох, — протянул кудрявый. — Мы могли бы…       Но не успел он договорить, как раздался звонкий хлопок, и юноша дёрнулся, всё его тело натянулось струной. — Тозиер, закрой свою помойку!       Позади него возник еще один парень в таком же костюме, надетом как положено и застегнутом на все пуговицы. Рука его была вытянута, Тозиер же схватился за ушибленный зад и запрыгал на месте, пока Эдди разглядывал новый экспонат этого цирка уродцев. Тот был лишь чуть ниже кудрявого и выглядел куда опрятнее своего дружка. Он приблизился, и приятный аромат одеколона и кондиционера для волос сменил вонь черноволосого. — Не обращай внимание, ему забыли вложить в голову мозг.       Этот парень не наводил омерзения, можно сказать, реабилитировал первое впечатление. Эдди даже подумалось, что ему следовало бы держаться его, что это и был один из обещанных ему волонтеров. — Меня зовут Стэн, а этого полоумного — Ричи, — медленно заговорил новый знакомый, и его голос действовал успокаивающе. Дрожь в коленях Каспбрака утихла, и он даже смог выдавить из себя слабую улыбку. — Эдвард Каспбрак, — официально представился школьник и тут же поправил себя, — можно просто Эдди.       Стэн кивнул и запустил пятерню в аккуратные пшеничные кудри. — Надзирателя еще нет, можешь пока переодеваться.       Эдди еще раз оглядел одежду парней и тут же подумал, что эти комбинезоны до них надевались несчётное количество раз и на вряд ли кто-то заморачивался с их стиркой и дезинфекцией. От этой мысли через тело прошла зябкая волна.       Ричи, вдоволь напрыгавшись, повис на шее Стэна, испытующе глядя на новичка. — Чё застыла, красотка? — заулюлюкал Ричи, но Стэн пригрозил ему кулаком, и тот заткнулся, имитируя застегивание молнии на своём грязном рту.       «Тяжелые настали времена», — про себя простонал Каспбрак, вслух попросив проводить его до раздевалки.       «Всего два месяца, Эдди, ты сможешь!»— мальчик глубоко вздохнул и запустил руки в мерзкую морковную ткань.