Любовь неизбежна

— Ян, с тобой точно всё в порядке? — в который раз спрашивает Маша, хмурясь и с беспокойством заглядывая ему в глаза. Он мысленно усмехается: внимательность и упрямство делают Машу очень хорошим ангелом, но быть её наставником становится всё сложнее. Он не хочет обманывать её, но втягивать в свои личные переживания точно не станет. Да и вряд ли кто-то может ему помочь. После разговора с Михаилом стало только хуже: конечно, он предположил, что Марго затеяла какую-то игру, и её неоднозначное поведение — часть продуманного плана. Эти обличительные речи неожиданно сильно раздосадовали, хотя Михаил не сказал ничего нового — он говорил ровно то же, что и сам Ян последние три века, пользуясь практически теми же фразами. Марго служит злу. Марго — демон. Демоны лгут. Сколько лет он предпочитал видеть подвох в каждом её слове и в каждом жесте, не слушая и не вглядываясь, — просто из раза в раз повторяя эти заученные когда-то безликие факты. Не во имя вселенского добра — лишь для поддержания хрупкого мира в собственной душе. Так было проще продолжать спасать невинных, проще похоронить воспоминания за красивым надгробием и никогда на них не оглядываться, так было проще жить с тем, что он выбрал не её. Какой соблазн — ещё раз убедить себя в том, что Марго лжёт, притворяется, пытается сбить его с толку. Вот только сейчас он знает, что это не так: случившееся между ними было более настоящим, чем все слова, сказанные друг другу за три сотни лет. Отрицать это было бы ложью — очевидной и почему-то настолько отвратительной, что никаким благом её не оправдать. — Сосредоточься на книге, у тебя осталось не так много времени, — всё, что он отвечает Маше, и она со вздохом возвращается к изрисованным новыми знаками страницам. Это правда — времени мало, но Ян в ней уверен: она практически сообразила, что от неё требуется, и не позволит очередной душе совершить непоправимое. Он здесь больше не нужен. — Слушай, Ян, а если… — Маша поворачивает голову и видит, что в комнате больше никого нет. — Ну спасибо, блин, — беззлобно бормочет она и кладёт книгу рядом с собой на кровать. Так или иначе, план у неё почти созрел. Переместившись, Ян оказывается на берегу в Межмирье. Последние два дня он практически не покидает это место; два дня — совсем крупица, ничто в масштабах вечности, но для него время тянется до отчаяния медленно. Она не появляется, и он не знает, придёт ли она сюда завтра, через месяц, или же не придёт вовсе. Он не может искать с ней встреч: это опасно, это всегда было опасно, но теперь он действительно боится — собственные мысли держат его на краю пропасти. Позволить себе поверить, что в Марго сохранилась хотя бы частичка света, и обмануться — страшно. Осознать, что это правда, и обманулся он много раньше — страшнее в тысячу раз. Думать, что она могла отказаться от него из любви — больно. Допустить, что она в конце концов решила оставить его в прошлом — просто невыносимо. Он не ищет с ней встреч сам, но запретить себе ждать не может. Она всегда возвращалась: напоминала о себе в самое неподходящее время, приходила посмеяться над каждой ошибкой и неудачей, находила его в любом месте, где бы он ни был; она не может просто взять и исчезнуть — насовсем. Ян не представляет, каково будет снова её увидеть. Но он ждёт.

***

Толкнув тяжёлую дверь, Марго оказывается на улице; свежий ветер дует ей прямо в лицо, и она улыбается. Пройти несколько десятков метров, повернуть за ближайший угол и спокойно переместиться — нет, вряд ли она сейчас может что-то делать спокойно, но это не важно, потому что он должен быть в Межмирье, она знает, чувствует, ей всего лишь нужно… У неё вдруг перехватывает дыхание, и она останавливается, привалившись к стене: внутри холодеет от страшной мысли. Что, если она не сможет? С ней явно что-то происходит, она уже не уверена, что силы по-прежнему при ней — что, если ей больше не попасть туда, где ей тогда искать Яна? У Маши?! От этой идеи её передергивает; сжав кулаки, она заставляет себя дойти до арки и завернуть внутрь, во дворы. Кругом — ни души, и Марго слышит только частый стук собственных каблуков по асфальту, а вскоре и его полностью заглушает шумящая в ушах кровь. Пожалуйста, думает она, закрывая глаза. Пожалуйста. Мерный шум прибоя мягко заполняет тишину, плечи сами собой расслабляются, и она выдыхает с таким облегчением, какого не испытывала, кажется, вечность. У неё получилось, и Ян здесь — это она понимает сразу, прежде чем вновь распахнуть веки. Марго оказалась на краю утёса — там же, откуда в прошлый раз переместилась домой, вернее, они переместились; даже в мыслях это звучит странно, ведь их уже так давно не существует. Опустив взгляд на руки, она видит, что белоснежная повязка исчезла без следа, но порез с запёкшейся кровью остался на своём месте, напоминая о себе лёгким зудом. Ожоги на правой ладони тоже никуда не делись. Что ж, другого она и не ждала. Она осторожно спускается вниз, на берег, чувствуя, что он совсем рядом; ступает по камням к самой воде, но голос неожиданно раздаётся у неё за спиной. — Марго. Она улыбается — вспышка счастья от его близости затмевает все прочие чувства, но это длится всего несколько мгновений; поворачиваясь, Марго невольно готовится к уколу боли от его неизменного безжизненного приветствия       (Зачем ты пришла, Марго?       Что тебе нужно, Марго?) Она смотрит на него, слишком взволнованная, чтобы хоть что-то прочитать по лицу, но он больше не говорит ни слова, и в какой-то момент ей приходится задать те же вопросы себе самой. Зачем она здесь? В голове крутится много ответов — пожалуй, чересчур много — но все они кажутся бессмысленно-жалкими. Мне нужна помощь. Я боюсь. Нет уж. Есть слова, которые она никогда не произнесёт вслух. — У меня проблемы, Ян. Она всё-таки пришла. Ощутив особый внутренний трепет, безошибочно говорящий о её появлении, он осматривается и находит её взглядом: она там, на краю обрыва, ставшего негласным местом их встреч. Он наблюдает за тем, как Марго, немного постояв, поворачивается спиной к волнам, как порывистый ветер немилосердно треплет ей волосы, а полы расстёгнутого пальто чёрными крыльями разлетаются в стороны; почти слышит хруст камней под её ногами, скользящими по пологому спуску. Она выходит на залитый светом берег и останавливается, а шаги слышатся всё отчётливее — его собственные, ведущие к ней. Снова увидеть её — одновременно упоение и пытка; незыблемая ангельская сдержанность рядом с ней тает быстро и без остатка, безоружная перед свежими воспоминаниями о поцелуях, прикосновениях нежных прохладных рук, её гладкой коже, — остаётся лишь надеяться, что это не так явно отражается на его лице. Она молчит, словно ждёт чего-то; в её ясных карих глазах не видно ни затаённой вековой тоски, что он всегда старался не замечать, ни адресованной ему лично ядовитой усмешки, и это не все странности — что-то в ней неуловимо изменилось, точнее, пропало, что-то, без чего она кажется необъяснимо хрупкой. Может, дело в перчатках, с которыми она раньше почти не расставалась. Он смотрит на её руки — тонкие пальцы, ногти в цвет любимого вина, неизменное кольцо с крупным чёрным камнем, ничего необычного, совсем ничего, кроме… — У меня проблемы.

***

Времени осмыслить собственные слова у Марго не остаётся: она едва успевает договорить, когда Ян, шагнув ближе, осторожно берёт её левую руку и разворачивает ладонью вверх. В его глазах отчётливо читается беспокойство, и ей становится не по себе. — Кто это сделал? — он наконец поднимает взгляд, и она убирает руку: не стоит привыкать к этим прикосновениям. — Агнесса? — Нет. — Его предположение слегка сбивает с толку — она будто забыла, с кем живёт под одной крышей. — Вообще-то руку я порезала сама, для проверки, — в ответ на немое удивление Марго показывает ему правую ладонь, — после того, как увидела это. — А это… — Просто обожглась, — лаконично отвечает она, припоминая тот дурацкий эпизод, и задумывается, не рассказать ли Яну и о странной реакции на Киру и Феликса — она ведь чувствует, что всё это как-то связано между собой. Но что-то её останавливает. — Они не заживают, — скорее утверждает, чем спрашивает он, рассматривая её ожоги. Марго кивает. — А раньше такое случалось? — Нет, за триста лет ни разу, — ей не удаётся сдержать нервный смешок, выдающий плохо скрываемое напряжение. — Я подумала, ты можешь что-то знать об этом. Что нужно совершить, чтобы лишиться вечного бессмертия? — вопрос вырывается сам собой — ироничный, несерьёзный, — и повисает в воздухе, оглушая своей неправильностью. Ян молчит, не спеша озвучивать очевидное: они двое — по разные стороны, и бессмертие у них разное, — а жаль, очень жаль, лучше бы он швырнул эту истину ей в лицо, как делал прежде. Тогда они хотя бы были на равных. «Ты забываешь, Ян — я давно уже не ангел». Кто бы говорил, да, Марго? — Кто-нибудь ещё знает? — он спрашивает так, словно это имеет какое-то значение. Лишнее напоминание о том, что у неё никого нет. В этом вся суть зла: неважно, как много сил сражается с тобой на одной стороне — ты всегда сам по себе, наедине с собственной тьмой, тебе некому доверять и не на кого рассчитывать. Наверное, это не дано понять тем, кто никогда не покидал света… И как она могла хоть на секунду забыть о том, какая глубокая пропасть их разделяет? Марго чувствует подступающие слёзы — треклятая, ненавистная слабость — и отворачивается, не желая видеть в его глазах сожаление — только не это, этого ей сейчас просто не вынести. — Марго, — он касается её плеча, и по телу словно расходятся волны успокаивающего тепла — она и забыла, что он так умеет, забыла, как это прекрасно. Он явно хочет сказать что-то ещё, но медлит, а ждать она не может — ей слишком хорошо рядом с ним, непозволительно хорошо, и с каждой секундой становится всё сложнее разорвать эту призрачную связь. — Будь осторожна, — последнее, что слышит Марго, прежде чем снова оказаться в мире живых.