Кленовый лист и сухие ветки

Под ногами уже давно перестали шуршать ярко-рыжие, красные, жёлтые и зелёные листья. Вид из окна с каждым новым днём становился всё убожественнее и убожественнее, а люди — всё угрюмее и угрюмее. Тепло давно пропало с шумных улиц. Надежды на него — подавно, пускай самые отчаянные продолжали щеголять в лёгких драповых пальто и кедах. Вся жизнь постепенно засыпала, планируя проснуться лишь через месяца четыре, ближе к непостоянному апрелю. Джису не имела ни малейшего представления о том, что она делала рядом с этим жалящим щёки костром и рядом с этими душащими её людьми. По сути, всё это, конечно, — были пустяки огромной Вселенной, в которой, наверное, абсолютно никому никогда не было и не будет места. Особенно такой холодной осенью. Особенно среди постепенно начинающегося зябнуть леса. — Спой нам, подружка, — просят душевные убийцы, — ты же умеешь. Ким неуверенно разжимает свой ледяной кулак и тянется к лежащей в чехле гитаре. Ей требуется пара минут, чтобы найти и раскрыть молнию, вынуть инструмент и положить его к себе на колени. Распрямляя красные пальцы поверх тонких струн, Чу оглядывает потенциальных слушателей, ни разу её не поторопивших, и тяжело, натянуто выдыхает. Изо рта идёт пар, ещё слабо заметный, но намекающий на молниеносно приближающиеся морозы. — Подкиньте идею, — просит, наконец-то, она, вновь разжимая незаметно сжавшиеся кулаки. — Если я потеряю себя сегодня вечером, это произойдёт из-за тебя… Джису сразу улавливает мотив, но не торопится под него подстраиваться. Ей было трудно представить, что такое являлось возможным. Ей было трудно вообразить, что малознакомая девушка могла только что напеть её любимую песню, которую Ким слушала когда-то без остановки. «Когда-то» — это во времена плееров с жёсткими и неудобными наушниками. «Когда-то» — это во времена истинной и настоящей любви. «Когда-то» — это во времена в первый раз разбитого сердца. — Ты не знаешь «One Republic»? — Изумляется темноволосая, кутаясь в меховой ворот своей дублёнки. — Извини. Ребят, есть у кого-нибудь на примете нечто иное? — Я потеряю себя сегодня вечером, — без сомнений продолжает композицию Чу, набрав в грудь побольше воздуха и сразу подстроившись по аккордам, — я потеряю себя сегодня вечером… Итак, она запела. Несмотря на то, что последнее, чего она сегодня хотела, — хватать ртом морозный ветер и потом лежать с температурой дома. Несмотря на то, что эта песня всколыхнёт по итогу все грустные и травмирующие воспоминания. Несмотря на все эти пустяки Вселенной, она запела. Ради этой красивой девушки. — Я проснулся с первыми лучами солнца, подумав о всех людях, местах и вещах, которые когда-то любил, — перехватывает брюнетка, откладывая в сторону мешочек, греющий руки, и подключая к импровизированному выступлению Чу щелчки пальцами. — Я проснулся лишь ради того, чтобы увидеть: среди всех этих лиц рядом со мной именно ты, — подпевает Ким и начинает увереннее играть. — Ты можешь почувствовать, как первые лучи начинают дрожать, унося с собой всё, что ты знал, в море… — Ты можешь увидеть, какова твоя жизнь, просто взглянув в окно сегодня вечером. Они делят эту песню на двоих. Никогда раньше Джису не встречала девушек, которые способны так просто вступить в музыкально нужный такт. Никогда раньше ей не удавалось петь с кем-либо в дуэте так чисто, как это получалось сейчас. И никогда раньше композиция грустных воспоминаний не приобретала для неё хотя бы намёка на нечто доброе. Предпредпоследний, предпоследний, последний аккорд. Две другие девушки громко хлопают в отмороженные ладоши и чертыхаются себе под нос. Как парадоксально: вроде благодарят, но Чу не чувствует в этом действии и дуновения в сторону искренности. Фу. Чересчур лицемерно и наигранно. — Девочки, мы пойдём ещё сухих веток наберём, — та самая темноволосая поднимается со своего корявого бревна и прихватывает с собой огромный красный термос. — Пошли? Ким Джису не сразу понимает, что речь идёт о ней, поэтому и не реагирует моментально. Тратит сколько-то времени на застёгивание чехла, но потом из-за напряжённо повисшей тишины осознаёт, что ждут именно её. Поднимает голову и видит стоящую над душой девушку, имя которой, конечно, забыла в ту же секунду, когда оно было произнесено. — Мы идём? — Нетерпеливо спрашивает она. — А? Да, — Ким вскакивает и сильнее натягивает на уши уже зимнюю шапку. — Мы идём. Они пробираются в густую чащу леса, собирая на своём пути давно опавшие ветки. Холодно. Зябко. Небо постепенно вечерело и затягивалось тучами. Час-полтора и пойдёт дождь. А до станции электропоездов бежать и бежать… Ким припоминает, что забыла зонтик дома, решив, что в ноябре он никому не нужен. Но ничего. Охапка сухих веток, которую она держала сейчас в своих руках, — была на сегодня последней. В тот момент, когда эта падалица превратится в пепел, Джису исчезнет. Вполне возможно по направлению подожжённых магистралей и тока. Вполне возможно, по направлению невидимого осенью-зимой солнца и первых звёзд. — Странно, — говорит та самая без имени, оглядывая одно из деревьев со всех сторон, — вроде ещё совсем молодое. — Ты о чём? — Подаёт голос Чу, уже собравшаяся в сторону медленно потухающего костра. — Ищу листья, — лучезарно улыбается брюнетка, — присоединишься? — Так ноябрь же на дворе… Откуда взяться листьям? — Если долго искать, то можно обязательно что-нибудь найти, правда?.. Джису практически вслух проклинает неизвестную, но всё-таки скидывает рядом с огромным красным термосом собранный гербарий. Хотелось помочь. Зачем — она понятия не имела. Но хотелось помочь до безумия. А ещё Ким хотелось знать, что конкретно они ищут посреди замёрзшей травы под одним-единственным деревом. Почему не двигаются к другим кронам? Почему всё топчутся вокруг да около? Почему периодически касаются почвы ладонями и проверяют что-то? Ну почему? Однако Джису боится задать насупившейся брюнетке хоть один из противно-насущных вопросов; та выглядела чересчур уж как-то сосредоточенно и настороженно. Поэтому Ким нагоняет на себя не менее серьёзный вид, прокручивая при этом в голове расписание поездов. — Нашла! — Восклицает девушка и буквально прыгает к заинтересовавшему её объекту. — Нашла! — Здорово, — с наигранной улыбкой отвечает Чу, разгибаясь и почти направляясь к сброшенным ранее на землю сухим веткам, но замирает. Неизвестная аккуратно берёт её за руку и вкладывает в неё жёлто-зелёный лист. — Клён, — тихо произносит она, — специально для тебя искала. Ким кажется это шуткой, над которой стоит громко расхохотаться, но плотно сведённые брови, образующие на чистом лбе две морщинки, останавливают её. — Это тебе мой подарок за красивое выступление с чудесной песней. Дарю вместо цветов. Джису всё-таки поддаётся порыву — искренне смеётся и благодарит одним кивком. Преодолевает расстояние до собранной падалицы в два шага, наклоняется к ней и вытаскивает из неё самую тонкую и самую изящную, по её мнению, сухую ветку. — Тогда… Это тебе. За то, что так умело саккомпонировала. — Ох, не стоило, — в глазах неизвестной стояла какая-то до боли неподдельная радость, — но спасибо. Я буду беречь её. Чу хочет сказать: «Да необязательно», — но… Почему-то не говорит. Борется со странным комком в горле и сжимает лишь крепче в свободной руке хрупкий осенний стебель упавшего когда-то клёна. Он стал внезапно для неё самым дорогим. Весь следующий час и весь следующий день Джису не выпускает кленового листа из рук. Прекрасная неизвестная прячет же сухую ветку в свою дамскую сумочку и защёлкивает этот отсек на две кнопки, будто в нём было спрятано бесценное пиратское золото. Нежно. Так бережно. Так вдруг тепло. Это чувство расползается по лёгким Ким и выходит тонким-тонким обречённым вздохом. Вечно ненавистный ноябрь приобрёл для Джису когда-то потерянный смысл. «Когда-то» — это во времена первого расставания и долгих мучительных разговоров. «Когда-то» — это во времена виски с колой в тёмном гараже у друга. «Когда-то» — это во времена «One Republic» на вечном повторе.

***

Электрические провода поют какую-то лишь им одну знакомую трель, вагоны пытаются подпевать им всякий раз, когда бьются о стыки рельсов. Старый пол тревожно мычит, если по нему настырно ездят туда-сюда двери, а полки над головами людей болтают о чём-то своём. Джису по привычке сидит около окна, спиной по направлению движения. Рядом с ней по правую руку — всё та же неизвестная темноволосая девушка, вызвавшаяся поехать домой вместе. Она по-дурацки, но успокаивающе дрыгает из стороны в сторону ногами и бормочет себе под нос какую-то песню. Возможно даже свою. Несмотря на незнание, мотив действует на Чу весьма усыпляюще, словно прекрасная и сладкая колыбельная. И в конечном итоге, девушка проваливается в сон, упав головой на чужое тёплое плечо. Жаль только, что ей так — до конечной, а брюнетке — лишь до пятой будущей станции. Ким просыпается от грубого толчка контролёрши и резко раскрывает глаза, чуть не роняя из рук лист кленовый и какую-то записку на клочке бумаги желтоватой. Ну и старомодность… Она выскакивает из поезда последней, буквально прыгнув на платформу, крепко придерживая при этом чехол с гитарой за боковую ручку. Останавливается, ставит инструмент на наверняка грязный асфальт и разворачивает в руках малюсенькое послание, состоящее всего из нескольких слов, выведенных, видно, на лету.

Спи сладко, милашка. — Ким Дженни —

— Так вот как тебя зовут, — кубы пара выходят из её потрескавшихся от холода губ, — Ким Дженни… Я запомню. Обязательно.

***

Ким Джису, как и предполагала, заболевает. Причём вдвойне: и морально, и физически. Её лихорадит всю ночь: никакие махровые носки не помогают её ледяным ступням согреться и никакие компрессы из льда не помогают её горячему лбу остыть. Она возится несколько часов подряд с одеялом, не имея мочи решить — накрыться им с головой или, напротив, раскрыться и подставиться под дуновения ветра из открытого окна. Пьёт воду чашками, убеждая себя, что это несомненно поможет ей прийти в себя. Тщётно. Промучавшись так до самого утра, каким-то чудесным образом Чу всё-таки отключается на пару часов, пока прямо под её ухом не звенит будильник. Она подрывается на постели и тут же падает обратно от ударившей в голову боли. Отключает с непосильным трудом музыку и, собрав остаток сил, стягивает себя на пол. В квартире пусто. На душе — пуще. В ванной уже давно перегорела лампочка, из-за чего приходится включать на телефоне фонарик, а в холодильнике — мышь повесилась. Есть нечего, даже таблеток нет. По-хорошему, надо бы вытащить себя на противную улицу и купить в ближайшем гастрономе все средства первой необходимости, но ноги не держат. Банально не смогут спустить тело по каменной лестнице — откажут, и тело покатится вниз, отбивая на себе все живые места. Активировав по привычке лучик света на мобильнике, Джису чистит зубы и в полусогнутом состоянии принимает душ. Хоть как-то пытается привести своё лицо и вообще саму себя в порядок, чтобы в учебном заведении её не испугались профессора. По итогу получается какая-то полная чепуха с перемешанными тенями и невпопад брошенными на щёки рыжими румянами. В целом, такое макияжное безумие всё-таки выполняет свою главную функцию — немного, но отвлекает от явно зелёного оттенка лица и синяков под глазами. Однако, если быть честной, болезненность трудно скрыть любой косметикой. Да и голоса, кажется, не было. По-хорошему, ей надо бы написать хоть кому-нибудь из друзей с просьбой прихватить с собой в учебное заведение парочку медикаментов особо нуждающимся. Только вот… Досада. Гуманитарной помощи ждать было не от кого. Ким Джису за два года обучения так и не нашла себе друзей. Хотя когда-то клялась и обещала, что справится с этой задачей. Что сможет продержать интерес людей к себе дольше, чем на период в парочку месяцев. Что будет отдавать другим столько же, сколько по обыкновению те дают, а, может, даже чуточку больше… Но всем обещаниям пришлось кануть в лету. До тех пор, пока вчера Джису не встретила надежду в лице прекрасной брюнетки, которая, правда, не оставила и намёка на свои контактные данные. Лишь будущий гербарий и клочок бумаги, сделать с которыми, пожалуй, можно было ровным счётом ничего. Дотягивая себя до прихожей, Чу натыкается взглядом на кленовый лист, преданно лежащий на полке с духами и напоминающий о Дженни слишком прозрачно. Его бы, конечно, куда-нибудь спрятать с глаз долой, но одна мысль об этом — бьёт. Ким не может себя пересилить, чтобы избавиться от столь приятных, пусть и кратковременных воспоминаний. А ведь было ещё не поздно — и суток не прошло с момента этого знакомства, влекущего за собой ветвь абсолютнейшей бессмысленности; ведь шанс повстречаться с Ким Дженни вновь приравнивался для Джису примерно к нулю. «Ещё не поздно» — это время для потери только что приобретённого. «Ещё не поздно» — это время сделать кардинальную перемену в своей жизни и судьбе. «Ещё не поздно» — это время на разрешение себе быть счастливым. Ким своё «ещё не поздно» упускает через неделю, когда прячет жёлто-зелёный лист между тонкими страницами толстой энциклопедической книги. Ей кажется, что там он точно останется в целости и сохранности на века. Пока, конечно, её рука самолично не скомкает гербарий в мелкую, ненужную труху.

***

Они сталкиваются спустя месяц в одном из кафе воодушевлённого перед Рождеством города. Чу забредает в него лишь потому, что её любимое было закрыто по санитарным причинам: приходится подстраиваться под патовую ситуацию и перебирать ногами в другой конец улицы. Девушка знала о существовании какой-то ярко освещённой кофейни в той стороне, но из-за толп народа обыкновенно обходила её, не желая даже приближаться: она терпеть не могла большое скопление людей. Однако сейчас желание выпить горячий пряный кофе с дымком и, возможно, корицей было выше всяких предрассудков. Поэтому, сжав поплотнее зубы, Ким Джису открывает стеклянную дверь с мерцающим колокольчиком, слышит из-за прилавка любезное: «Добро пожаловать!» — и молниеносно проходит вглубь помещения к витринам с пирожными и выпечкой. Приходится встать в конец очереди. Сначала она не может поверить своим глазам: мешают чужие макушки и дурацкие игры разума с иллюзиями. Но затем, проиграв в голове несколько раз брошенную баристой заученную фразу, всё-таки узнаёт её — девушку с длинными чёрными волосами и невероятно мягким, добрым голосом. И от этого осознания в груди Ким что-то с треском надламывается. Буквально трещит по швам и обваливается. Обваливается с таким глухим стуком, что он отдаётся в висках и громко-громко выстреливает в голове эхом. Месяц прошёл. И, да. Так не бывает. На голове Дженни был надет какой-то глупый ободок с двумя длинными пружинками, поверх которых были прикреплены маленькие Санта Клаусы, слишком сбивающие с толка. Ким Джису промаргивается дважды, прежде чем до неё доходит очередь и милая девушка в белом фартуке не обращает на неё свою лучезарную улыбку. — Здравствуйте. Чего желаете? В глазах баристы мелькает краткое и сомневающееся опознание. Чу точно видит это. Но последующее безмолвие душит её толстым кожаным ремнём, поэтому все молящие и вопящие фразы застревают где-то поперёк горла. Они не находят своего выхода. Этого не могло быть! Не могло быть, чтобы Ким… забыла её. «Ну!.. Давай же! Это я! Я! Костёр, песня, кленовый лист, сухая ветка. Давай же!» Ну почему в современном мире по-прежнему не работает фантастическая сила мысли?!.. Дженни смущённо склоняет голову на бок и улыбается одними губами. Её щёки розовеют и становятся на пару мгновений пухлее. Чу хочется коснуться их, хочется поцеловать их. Ей хочется рассказать своей Надежде о всех звёздах во Вселенной и спеть ещё раз, сыграть для неё на гитаре ещё раз, заснуть на её плече… Ещё хотя бы раз. Один! Не больше. — Девушка? Может быть, Вам подсказать?.. Больно. Джису до белизны впивается пальцами в деревянную стойку и героически поджимает губы, чтобы не расплакаться от досады, но затем замечает сзади брюнетки знакомое тонкое сукно, осторожно положенное на полку рядом с игрушечным оленем, и указывает на него одним взглядом. — Сухие ветки, — говорит Чу надломлено вполголоса, — кленовый лист, поезд, сон… Дженни недоумённо чешет ногтем место роста волос около лба и сводит брови. — Девушка! У нас нет этого в ассортименте. Пожалуйста, изъясняйтесь точнее. Почему, чёрт возьми, это так больно?!.. — Один средний пряный кофе. Без корицы. С собой. — Один средний пряный кофе, — Ким тут же включается в работу, из-за чего Санта Клаусы на её голове трясутся, и тычет по монитору ручкой, — без корицы. С собой. По карте? — Наличкой, — Джису достаёт дрожащими руками купюры из помятого бумажника и вытягивает вместе с ними желтоватую бумажку — свой последний шанс. — А можно побыстрее? Тут люди опаздывают, — возникает кто-то в толпе, — сколько можно уже возиться? — Извините, — коротко отвечает Ким и прячет записку обратно в кошелёк, отсчитывая деньги до последней копейки. — Тут без сдачи. Бариста даже не перепроверяет: сгребает всё в одну кучу и ссыпает к себе в кассу. Моментально приступает к созданию уникального напитка, делая всё возможное, чтобы шеф не заметил мелкой пакости, которую его работник себе позволяет. Чу украдкой утирает скопившиеся на нижних веках слёзы и отходит в сторону, уткнувшись носом в свой смартфон. Ей нужно было подождать всего пару минут и исчезнуть. Исчезнуть где-нибудь вдали подожжённых магистралей и тока. Исчезнуть где-нибудь вдали невидимого осенью-зимой солнца и первых звёзд. Навсегда. «Всего пара минут» — это время, которого хватит для самой большой в мире ошибки. «Всего пара минут» — это время, которое совершенно не имеет значения в огромной Вселенной. «Всего пара минут» — это время, которое так всегда жизненно необходимо людям. — Один пряный кофе без корицы готов! Ким тут же стягивает со стойки бумажный стакан, даже не посмотрев в сторону Дженни на прощание. Выскакивает из кофейни, проклиная саму себя за то, что позволила надежде стремительно расползтись по всем-всем венам и в них же громко лопнуть. Это было нестерпимо больно. Не допив до конца переслащенный напиток, Джису выбрасывает его в ближайшее мусорное ведро, так и не прочитав аккуратное: «Кленовый лист способен отпугнуть все невзгоды и обиды. А твоя сухая ветка — это высший показатель безразличия. Ты знала об этом?» И если бы Чу могла, то она бы с лживыми нотами в голосе без сомнений ответила: «Твой кленовый лист для меня уже давно засушен».