Англия
Свою пустую, как болванка, ретивую душонку Артур бражничал тёрновым джином. Счётом с третий бокал он уже забылся в бреду, а на четвёртую стопку пропил человечность. Хотя желание дамы — закон для джентельмена, («Чтоб ты сдох, мелочная мразота!» — однажды вы в пылу страха, не сдержавшись, выпалили. Что ужасного он сделал?) коньяк с пивом не мешал, но закусить миллилитрами шота, пока смерть не разлучила вас, позволяли финансы. Наложить на себя руки вынудило его малодушное радение вокруг своей черёмухи: докучные пляски с бубном, увы, ныне плодят лишь вражду между вами. На почве параноидальной ревности парень возлагал на свою жертву непосильную, но лучшую вежливость — повиновение, да на поводке для пущей бдительности. А ведь сейчас и выход в свет тоже праздник, без крохи злости ласковые слова от Артура так ценятся, словом леканора; и ухаживания, редкие, как амарант и киноа, уже позабыты головушкой, с чьей, по соловьиным словам парня, сдувались пылинки. Но сдул он годами выстроенные отношения, будучи в шаге от помолвки. Настоящий джентльмен — джентльмен во всём, но тюремными решётками Артур себя не сковывал. Возьмём шире — закон ему чужд, но мил, в ином случае, сбегая на метро, вашей душе грозилось «оступиться» за кордон и быть размазанной по головному вагону. А коль не сиделось на новом месте жительства, в радостях начав всё с чистого листа, по черничным ночам парень заявлялся с пробитым адресом и в пьяном угаре грозился переломать ноги. Как же он похолодел к своей любви. *** — Блять, проваливай! Оставь меня в покое, отъебись уже! Вы нередко терпели шквал разрывающих телефон сообщений и потоки гневных ударов по двери квартиры до ужасающих вмятин. Он никогда не поднимал на вас руку, но будь воспитан менее тактичным человеком, будьте уверены, отсекли бы на свою скулу такую же затрещину. Каждая собака на улице признала вашего бывшего как невменяемого психопата, жаждущего испортить вашу жизнь до состояния кабалы. Преследования и погоня восстановить утерянные отношения продолжались до тех пор, пока не сделали вас бесповоротным параноиком. — Заебала, просто открой сраную дверь и дай мне поцеловать тебя… Если бы он только чуть больше дорожил вами, то, выбив дверь под утро и скулёж беспокойных соседей, не нашёл бы свою девушку в подвешенном состоянии.Франция
— Только посмотри, что пишут в прессе. Трагичный конец для модного дома, Топазы потеряли своего амбассадора. Какая жалость… Ловко подколов булавкой детали между собой, лёгким взмахом кисти руки газетёнка известной редакции была кинута на кофейный столик средь бесконечного количества швейных принадлежностей. Иголочка тут, иголочка там, и ажурными кружевами тяжкий материал обтянут по подолу шлейфной юбки и расписному корсету, как влитая прилипшая к вашей талии, что до слёз кусается по рёбра. Один большой и два маленьких шага по часовой стрелке, вокруг вас Франциск кружил, будто ведомый в живописном вальсе: снимать мерки с любимой трудно, труднее смотреть как бедняжка который век стоит в поте, судорогах и садомской парестезии. Вы, в состоянии глубокого помрачения, трепетно следили за каждым нервным вдохом. Право в полоумии Франциска: умопомешательство как лозистый терновник овивало в раболепии всю вашу психею. Идолопоклонение — поклонение исконно вашему существу. Вы были его рекой Иордан, паломнический поток который жизненно необходим для искупление его грешной ипостаси, наперекор шептавшей, что только родник между вашими благословленными бедрами мог его очистить. Жадные исповеди слагаются лишь вашим именем, венценосные голуби всего парижа взлетают в вашу честь, витражи Сент-Шапеля расписаны вашим святым ликом, а колокольни Нотр-Дам де Пари ярко рокочут лишь вам кокизы. Но любой антиквариат охраняем. Франциск — чуткий маргинал на особом уровне извращения. За потакание в вашу угоду он требовал каплю в море — принять его и его любовь такими, какие они есть. Говоря по секрету, как детки перешепнувшись с ушка на ушко, нет ничего опаснее влюблённой до глубины души страны. — Уверен, друзья опечалены, mon ange, мы обязаны почтить память и заглянуть в гости. Помнишь, пару чудесных пуделей они у себя держали… Млечного момента не хватит, чтобы скрыть нарастающие коконы агрипинны на слизистых желудка — как же хочется блевать: оставив в покое намётку габардина, француз поволочил из-за ширмы два обескровленных трупа собак — средоточия чудовищного амбре в повильоне. Гнёт амбьянса усилил звонкий лязг острого, как бедренцелистный шиповник, разделочного ножа. — Они тебе так понравились, что я не мог закрыть глаза на твою милую радость… Детские игры в куклы затянутся до тех пор, пока последней жертвой со снятым скальпом не останетесь вы.Китай
— … что ты имеешь в виду, я сразу узнал тебя по тени. Проекция. На вопрос, так ли вы похожи на аутентичность, ответ был летящий и простой, без росы раздумий, расходился в абсолюте разочарования и рубил на больное. Его детское упёртое нежелание проживать век настоящим разжигает в вашей душе ненависть к своему лицу. Ни для одной девушки не станут приятными слова сравнения с бывшими. Но случай с Поднебесной империей цикличен и клиничен: травмированный гибелью возлюбленной по своей же глупости пару веков назад, в бреду аскета колебался одним и тем же путём, одними и теми же тропами до вмятин в камне и нёс неподьёмный груз горьких сожалений. Смирение казалось хрупким понятием перед вечной неоступностью в своих идеалах, подкреплённые клятвой умереть в один день. Её похороны ощущались как собственные. Обещая самому себе однажды всё исправить, натыкается на вас и приводит долг в исполнение — опекать реинкарнацию до тех пор, пока жива непоколибимая воля Яо. На рассвете и до захода солнца он увивался вьюнком над вашими чертами: чтобы поддержать «чужую» красоту в юном теле, прилагались исполинские усилия. А слушать то, как вы питаете к себе отвращение перед зеркалом, он отказывается, не видя непомерность проблемы. Его лёгкое помешательство на идеализированный образ вас иногда доходило до абсурда и выходило за рамки. В один момент сознание переломилось, и вы больше не были собой, а чужой личностью. Яо всегда подумывал всё наперёд, чтобы огородить вас от опасности. Понимание приходит с истошным криком на кровавый вид: осколки разбитого зеркала достаточно остры, чтобы избавиться от второй себя.Северная Италия
Если у вас плохой день — угоните грузовик. Безумный выдох потерянного рассудка морозил салон тракера, запаркованного на кургане итальянских улочек. Окна запотевали от контраста ночной стужи и нервной респирации — Италия отчаян до потери контроля, до лишения рассудка, которого меньше, чем у миски овсянки. Как он мог быть так опрометчив? Он слишком забылся в любви к вам. Заигрался и ослеп от чувств, в амблиопии не видя, как его сердце было разбито халатностью своей синьорины — вы поспешили заявить о расставании. Он и сам ещё ребёнок, ищущий любви там, где её никогда не было, но усталость от отношений, где на свою долю приходилось перенимать часть, а то и всю горечь несчастий того, кто не питает к нему милых чувств, медитативно душило и подавляло желание продолжать поддерживать связь. Оплот взаимоотношений — взаимопонимание, но Италии трудно давалось понимание того, как перебороть привязанность к вам, не убив самого себя мыслями о вашем устранении. Его возлюбленная, как потенциальный источник этой фантазии, понесёт на себе ответственность за вину, которая не давала спать юноше уже долгое время. Он не заслужил такого отношение, когда в то же время ради вас правда был готов на всё. Ставил ваши потребности превыше своих, и в конце-концов Италия опустел и перестал ждать ответной отдачи. Потерял себя в вас, забывал своё имя и кем является; с того дня его взгляд потускнел, и сам стал спокойнее себя вести. Возможно, голодал днями, лишь бы убедиться, что вы плотно поели и точно по расписанию. Заботился о вашем здоровье, как будь он змееносцем, хотя по вечерам сам истезал запястья в попытках почувствовать приступы экстаза. Он так устал от самого себя. — Прости меня, я правда люблю тебя. Пойми, так будет лучше… С педалью газа автомобиль набирал скорость к вам навстречу. Показавшийся силует — вы так спешили домой с подработки, что не смотрели по сторонам — за секунду размазался в кровавый суп по антивандальной рольставне. В этой аварии он был совсем не против умереть с вами. Он надеется, что отсутствие нижней части тела и скорый взрыв машины избавит его от накопленной вины…Пруссия
Пруссия солдат, бывалый вояка. Держать кого-то в плену для него всё равно, что позавтракать омлетом в спокойное воскресное утро. Похищение не было особым хобби или тем, чем бы Гилберт занимался в свободное время. Он предпочитал посвящать его вам. Отношения напряжённостью не пестрили, даже под градусом вы умели договариваться и идти на компромисс, не желая наполнять квартиру бытовым ссором. Как два взрослых человека обходились без крайностей и знали меру совместному существованию, даже если он не выглядел как человек, с которым можно договориться. Говоря прямо — мотива для преступления не было и не собиралось быть. Но в один момент ему просто захотелось на потеху самолюбию. — Да брось, не строй из себя жертву. Ничего плохого не случилось. — Ничего не случилось?! Ты насильно держишь меня непонятно где и ты считаешь, что всё в порядке?! — Вот именно, что всё в порядке. Тебя я и пальцем не тронул. И ничто не навредит тебе, пока я рядом. С момента похищения прошло два месяца. Дело о пропаже благополучно замяли, работодатель одобрил увольнение и семья временами поминает погибшую в авиакатастрофе дочь. Штука с инсцинированием смерти до смешного проста: самолёт никто не подбивал, но все как один поверили соболезнованиям Пруссии, подкреплёнными ложными новостями. Основа для глубокой ненависти к своему молодому человеку сложилась, но загоняла в угол, ставя перед фактом: всё ли так плохо? Преступление есть преступление, но не беря во внимание запреты на нахождение вне дома, всё ощущалось как всегда. На новом месте вороны не гуляли и тирания не господствовала, материальные благи обеспечены, и сам Гилберт, как любящий и действительно ценящий свою девушку, всегда оказывал поддержку и внимание. Создал условия, на которые невозможно жаловаться. Давая первое время смириться с мыслью о заточении, напуганная жертва с каждым днём давала всё больше подступиться к себе. Тогда положение заложницы отошло на второй план. Вы сами проявляли смелость начать всё с чистого листа и инициативно подавляли накопленный негатив, чтобы потеряться в затуманенных чувствах. В конце концов, Пруссия был прав, здесь вы в полной безопасности и всегда рядом. — Гилберт, посмотрим фильм?..