Новая история жнеца Уилла, или Одно вынужденное воскрешение

      В тот момент, когда снаряд угодил прямо в Белый дом, находящийся по какой-то нелепой, похожей на зависть или плагиат, причине в центре Москвы, а не Вашингтона, именно в этот самый момент раздался хлопок межконтинентального телепорта.       Уильям Ти Спирс стоял, как все жнецы его отдела и сотрудники смежных отделов, в парадной форме в фойе Департамента, аккурат около старой статуи Легендарного. Теперь она стояла справа от входа, почётно и величественно. Ибо напротив неё стояла новая статуя Легендарного, не менее почётно и величественно. И именно этот, новый Легендарный, прибудет сюда с почти неразличимым на фоне выстрела хлопком через минуту.       Статуя Нового Легендарного, выполненная, как и предыдущая — то ли из экономии, то ли из-за скупости скульптора, — из серого бетона, выглядит почти копией того, Старого Легендарного. Теперь их отдел гордится и ненавидит прославившегося диспетчера, что особенно чувствуется в преддверии ожидаемого этим днём прибытия героя, увековеченного в камне.       Даже несколькими днями ранее, проходя через обширный холл, Спирс не мог отвести от неё взгляда и ненавидел себя за это. Эти длинные развевающиеся волосы, распахнувшийся плащ, каблуки, пушистая чёлка. Скульптор даже изобразил какой-то героический взгляд из-под оправы, хотя даже тут привравший художник не смог избавиться от ехидства, к которому весьма был склонен оригинал.       Ти Спирс был одним из первых, узнавших о решении создать новую статую Легендарного: приказ был разослан главам отделов для всесторонней подготовки и касался его отдела напрямую, как бы Уильям ни искал возможности избежать подобной связи. Всеми силами стараясь вычеркнуть былое из памяти, он ничего не мог поделать с документами, которые подтверждали принадлежность Легендарного именно его, Уильяма, отделу.       Цифры, с которыми пришлось столкнуться Уильяму в документах по этому делу, шокировали — ни одному из жнецов, находящихся под его руководством, не доводилось пропускать свозь себя такое количество душ. Только Легендарный и его напарник прошли сквозь эту масштабную бойню. Получив документы задолго до самой идеи увековечить подвиги Мрачных жнецов, Ти Спирс ловил себя на ужасе и благоговении перед такой мощью. И завидовал. Как всегда.       Спирс точно знал, что он испытал, когда почти сотню лет назад это только-только началось. Началось это с события, которое порадовало скупого на эмоции начальника. В тот год, когда Сатклифф позорно провалил дело о демоне. Уволить Сатклиффа он не смог — когда началась эпидемия и большой пожар, именно Сатклифф взял на себя основную массу человеческих воспоминаний. Его странное орудие работало в разы эффективнее кос других жнецов, а любовь к риску, опасности, крови и мерзким смертям сыграла на руку Департаменту. Алый жнец в одиночку, реже в паре или команде — такая работа давалась ему с бòльшим трудом, — мог выкосить несколько сотен человек, при этом защищая души от посягательств бесчинствующих в огне и болезни демонов. Уильям помнил, что в том хаосе на поле вышел и Легендарный, встал бок о бок с Греллем, хотя до этого был признан преступником и находился в розыске.       Видимо, думал Уильям, тогда всё и началось — его ненависть к диспетчеру увеличилась в разы, любая каверза или ошибка со стороны последнего тут же строго каралась Уильямом. Он понимал, что его должность держится на волоске и молил Смерть Всеблагую, лишь бы Грелль не подал заявление о предоставлении ему собственного отдела, тем более что, согласно прогнозам аналитиков, им предстояли жаркие года. И Грелль не подал.       Уильям до сих пор помнил, как Алый нёсся по коридору, сбивая всех на пути, чтобы прилипнуть к нему. Помнил свою брезгливость, когда думал, что эти холёные руки ещё несколько минут назад сжимали кровавое огромное оружие, заливая всё потоками густой, вязкой, пахнущей железом и сахаром жидкости. Ненавистный. Отвратительный в своей гротескной женственности.       Память услужливо подсовывала Уильяму тот самый эпизод, ту самую историю их старта — и превосходящего его по силе красноволосого заносчивого шинигами, и желание решить судьбу смертного самому, и зарождающуюся неприязнь, и зависть к той скорости, с которой Грелль действовал, и те насмешки, которые кололи гордость Уильяма раскалёнными иглами. Ти Спирс научился держать лицо тогда, — даже испытывая ярость, он не позволял эмоциям овладеть своим сознанием и это приносило хоть какое-то успокоение. До тех пор, пока несносный выскочка не вывел его из себя. И тогда что-то переменилось. Переменилось именно в Грелле — этот взгляд и эту шальную фразу Уильям предпочёл бы никогда в жизни не видеть и не слышать, но, к сожалению, теперь он был бессмертен до тех пор, пока не искупит свой грех — как оказалось на практике, навсегда.       Уильям много работал, много занимался — он искал любые возможности доказать, что лучше своего напарника, что именно он в их паре разумен, а Красное нечто не стоит даже потраченного на его обучение времени. При этом, каждый раз выходя вместе на жатву, он боялся тех моментов, когда Грелль будет прикрывать его спину… Отнюдь не потому, что Сатклифф не сделает этого — напротив, если кто и мог это сделать, то только Грелль и только Греллю он доверил бы защищать всё самое ценное, — а потому, что знал, что останется в ещё большем долгу перед Алым. И, не желая признавать этого даже сейчас, где-то надеялся на шанс расплатиться с Греллем за спасённую некогда свою жизнь. Такого шанса не выпало. Не могло выпасть — Грелль всегда был быстрее. Кроме тех случаев, когда Уильям поднимал свой секатор — почему-то Грелль ни разу не ответил.       Потом, в давке первой войны, Уильям не заметил в ворохе документации, что Грелль переведён под высшее руководство. Это был проигрыш — Грелль обошёл-таки его. Добился, не прилагая усилий, как всегда — этому баловню судьбы, шуту гороховому, паяцу всё давалось легко, шло в руки само — его перевели в высший состав экстренного реагирования без участия Ти Спирса. Уильям писал жалобы, предупреждал, высылал многочисленные отчёты диспетчера, наушничал, даже собрал экстренное совещание, но получил в ответ только выговор — если уж сам Легендарный порекомендовал диспетчера Сатклиффа к выполнению возложенной миссии, то кто такой начальник третьего отдела?       Ти Спирс помнил, что срывал свою злость и вымещал ярость при каждом удобном случае, уже не стесняясь подчинённых. Грелль продолжал паясничать, хотя в те дни все были заняты под завязку, поэтому эти случаи можно было пересчитать по пальцам одной руки — чаще всего Грелль был либо на жатве, либо у высшего руководства. Мысль о том, какими всё-таки судьбами удавалось Сатклиффу попадать в третий отдел и зачем он это делал, зная, что обязательно нарвётся на недружелюбный приём бывшего начальника, пришла в голову Уильяму тогда, когда Грелля перевели в Европу.       Готовясь к открытию статуи, Уильям перечитал все доступные материалы — благо, теперь время есть — для описания подвигов «героя». Тогда Грелль провалил дело… Единственное дело, которое имело красный штамп «Душа утеряна» в подшивке документов Грелля Сатклиффа. Сама подшивка похожа на многотомный роман. Те нелепые, вызывающе написанные отчёты волей какого-то непредсказуемого стечения обстоятельств вдруг стали интересными рассказами. С момента закладки статуи до её реализации прошло без малого три года — Уильям перечитал их все. Миллионы жизней, миллионы рассказов. Не один раз. День за днём, вечер за вечером.       Книги с красной обложкой выстроились на полках Уильяма — как самый большой поклонник, он воровато выносил каждый новый отчёт диспетчера, как только он появлялся в Библиотеке. И не возвращал. Даже в те дни, когда отчёты появлялись сразу десятками, сотнями, тысячами, Уильям находил в себе силы читать их, не пропуская ни одного. Желал ли он, чтобы Сатклифф оступился? Наверное. По крайней мере, убеждал себя в том, что ищет ошибки — грамматические, фактические, — чтобы потом предоставить их на Высший Суд. Поэтому ему не нужны были эти три года для того, чтобы разобраться в деле Сатклиффа. Эти три года нужны были для того, чтобы разобраться в себе.       Сатклифф писал ему. Не часто. Однажды даже пришло пустое письмо. Вернее, оно было последним — ведь Ти Спирс не ответил ни на одно. Предпочитал их сразу же сжигать. А вот последнее почему-то открыл — к тому моменту десяток красных томов уже стоял на его книжной полке. И это письмо было пустым. Ни одного слова, кроме витиевато выведенного адреса Ти Спирса и подписи: «От Грелля Сатклиффа». Это письмо сейчас лежало на той же полке, где стоял последний том с описанием жертвенных убийств в Америке. На этой же полке стояла маленькая статуэтка-эскиз и картина, изображающая Грелля. Скульптор много консультировался с сотрудниками третьего отдела, которые хорошо знали Грелля. А рядом с картинкой, статуэткой и письмом стояла красная свеча: Уильям нашёл её во время одного из сборов в Рождество и почему-то опять вспомнил несносного диспетчера.       Хотя это, в общем, очередное враньё. На картине Грелль был изображён в красках: эти распущенные красные волосы, эти накладные длинные ресницы вокруг почти по-детски огромных глаз, изящный курносый носик, пятигранные очки с черепками — и ведь правда удобно во время тяжёлых сборов носить очки на цепочке. И эту картинку-эскиз рисовал сам Уильям. По памяти. Потому что не мог забыть… Ни на минуту.       Сейчас, когда через несколько минут раздастся хлопок межконтинентального телепорта, который прокладывает сам Грелль Сатклифф, Легендарный жнец, Уильям Ти Спирс стоит в своей официальной парадной форме и лицо его не выражает ничего. Как он надеется. Потому что сердце его бьётся где-то в горле, как сумасшедшее, время от времени ухая вниз до самых пяток так, что перехватывает дыхание и замирает там от тех картин, которые рисует воображение. А воображение надеется. Надеется на то, что Алый вихрь увидит его первым, хотя надеяться на это сложно, да и протокол не предусматривает. Надеется на то, что для Красного жнеца до сих пор границы не писаны и он подлетит именно к нему, Уильяму, хотя никаких причин этого делать у Легендарного Жнеца нет.       Волнение крови и шум в ушах от бешено бьющегося сердца вдруг успокаиваются. Остаются считанные мгновения. И Уильяму впервые хочется смеяться. Он чувствует смирение. Он смиряется с тем, что никогда не будет первым. Он чувствует гордость и радость за Грелля. Он смиряется с тем, что никогда не будет прощён — он принимает на себя ответственность за то, что был несправедлив к Сатклиффу. Он смиряется с тем, что позволил мужчине любить себя — для него это честь, что некогда Алый выбрал его. И он на века принимает на себя то, что теперь …       Раздаётся хлопок… Что-то идёт не так — на вышедшего из портала Жнеца падает столб ярчайшего Света…       Со спины, прямо над своим ухом, Уилл слышит голос Легендарного Гробовщика:       — Ну, наконец-то, мой мальчик, ты отпустил его! … что теперь он на всё посмертие обречён любить Искупившего Грех Жнеца.