Новый Ресдайн

      - Я хочу поговорить. Даже архиканонику иногда нужен исповедник. Ты выслушаешь?       - Никто не предлагал мне слышать. Пожалуйста, говори.       - Ты вернул мне мои глаза. Вернул мне зрение. Мир перестал быть паутиной Её благодати - звуков, запахов, шорохов и соития огня с морозом. И в момент, когда я должен был стать счастлив, я встретил свой страх.       - Чего же ты боишься?       - Позволишь мне быть откровенным? Я был откровенным раз со своим отцом, и тот сказал мне сомкнуть уста и не говорить дурных вещей. Сказал - кровь остынет, я посмеюсь над своими муками. Стану мудрее. Но я жив сейчас, и сомнения мои живы, а он нет, и я не знаю, у кого просить помощи или облегчения.       - Будь откровенным со мной, сын своего отца.       - Я исполнен страха. Ты знаешь: Неревар Возрождённый ходит ко мне, как любовник, и я желаю его телом и сердцем.       - Что же в том плохого?       - Пока я был слеп, я знал лишь его руки и дыхание. Теперь я знаю, куда обращены его взгляды. Послушай, я боюсь… что всё кончится. Что наступит миг, когда я не услышу ничего, кроме просьб Нереварина к своему соратнику, а Ллеран станет глух и слеп к тому, чьё имя называл шёпотом в месте тишины.       - Разве что-то ведёт к подобному?       - Нет… Но… Послушай: я всего лишь тот, кто есть. Нет во мне старой магии или великой силы, нет козырей в рукаве, и единственную свою тайну я рассказал тебе и Векху, и она перестала быть тайной. Ллеран… я вижу, как он смотрит на женщин. Он может изголодаться по тому, что я не смогу дать; он - как глубокое и холодное озеро. Я не могу напиться из него досыта, но страшусь, что сам для него неинтересен и мелок. Я…       - Может, ты и зряч теперь. Но я видел, как он целует твои пальцы, архиканоник, и я скажу: зря ты терзаешь себе сердце.       - Я сын Вечного Стража. Мои братья уходили, мой отец ушёл, мои соратники уходили - и никто не возвращался. Я вырос над подобным, но с тем, кому отдал сердце, моя боль воскресла. Что мне делать?       - Если боишься упасть с обрыва, выход один - приди к нему сам, и прыгни. Если умеешь летать, полетишь, а нет - разобьешься оземь, но перестанешь мучиться.       - Хочешь, чтобы я проверил его? Хочешь, чтобы я сказал уйти?       - Есть ли ещё способ тебе накормить свой страх досыта, чтобы тот перестал питаться силой твоего духа?       - Остро его жало. Стыд гнетет меня. Я одержим страстью; я не могу думать о -нëм-, не представляя, как он берёт меня, как мы сходимся снова; не пристало меру моего положения иметь подобные мысли и желать утех столь… убийственно определённых. Слепец изнывал лишь по прикосновениям; зрячий хочет более... и более. Подростки горят так и глупцы, не знающие ни магии, не медитации; отчего же я почти умираю?       - Вот чего ты боишься.       - Я боюсь утратить себя. Боюсь остаться наедине с безразличием. Говорят: считай счастливые часы, а я слаб и думаю, что делать, если не останется и несчастных - но подле?       - Жить.       - Не был цельным тот, кто способен так треснуть. Я... Видит Обливион, я изначально не особенно правилен и умею желать лишь мужчин; а теперь и вовсе - лишь того, который и так принадлежит всем велоти, а не мне одному. Нет, не так… хортатора - пусть забирают, но тот, кого я люблю и жажду, не только вождь...       - Ты говорил с ним о своем страхе?       - Гордость убивает слова на выдохе губ.       - Так иди и скажи.       - Может быть, Дагот. Может быть.