(Не) Феникс

      Она никогда не проявляла к нему никакой симпатии, не давала и намека на возможные отношения, как это любят делать многие девушки ее возраста. А возраст ее… Хоть он любил ее не только за юное, гибкое и чистое тело, но не мог отрицать факт, что это играло немалую роль в том, как она притягивала его, манила. Чертовка. Тилль, привычно устроившись за калиткой возле ее небольшого дома, ждал, когда Элисия отправится на базар за свежей рыбой или чем там еще. Он покорно ждал. Верный старый пес.       — Тилль, — выдохнула Элис, едва распахнув калитку. А у него уже сердце отказывалось оставаться в груди: рвалось, несчастное, наружу, будто не принадлежало совсем Линдеманну. По сути своей и не принадлежало ведь. Знало, кто его хозяйка. — Самому не надоело каждое утро торчать здесь?       — Если бы надоело — не торчал, — пробасил он. Даже голос сегодня не дрогнул. Любопытно. — Продукты или еще что?       — Если попрошу не тащиться за мной, не послушаешь ведь? — Пышная грудь Элис Швайгер тяжело приподнялась. Тилль отрицательно покачал головой. Как всегда немногословен. — Мать за рыбой отправила.       Привычно протянув Линдеманну плетеную корзину, Элис, даже не взглянув на воздыхателя, направилась вперед по тропке, напевая себе что-то под нос и смеясь, когда лепестки сорванного цветка прилипали к носу. Линдеманн же плелся сзади, пиная изредка камни, попадавшиеся на его пути. Местные уже давно окрестили специфичную парочку как «медведь и птица». Он — огромный, угрюмый и сильный. Не было желающих в ближайших поселениях с ним связываться. А она… Она порхала с утра до вечера, напевала и смеялась почти над всем. Она даже до плеча Тиллю не дотягивала. Казалось, опусти он ей на плечо руку-лапу — треснет.       — Опять завтра припрешься? — сощурившись, поинтересовалась вдруг Элис, принимая из шершавых рук Тилля корзину с рыбой. Хитрая улыбка блуждала по ее пухловатым губам, все не решаясь сорваться на смех. Лиса знала, что дразнила, но не прекращала. — А то дорогу до церкви забуду?       Опасный огонь вспыхнул в глазах Тилля, но он сдержался. Как всегда. Уже месяц он осаждал кузницу, весь пропах углем и металлом, но все же добился результата. Огромная ручища исчезла в кармане и спустя мгновение на шершавой ладони сверкало что-то круглое и маленькое. Элис даже невольно приоткрыла рот от любопытства и подалась вперед. Но тут же замерла, отшатнувшись, как от роя лесных ос. Ее лицо исказилось сперва гримасой неподдельного ужаса.       — Будь моей женой, — буркнул Тилль и потянулся, чтобы примерить подарок на хрупкий тонкий пальчик. Внутри все барахталось, словно все органы перемешались, наполнив тело тяжелой массой. Кровь стучала в висках.       Только вот ответом стал звонкий смех Швайгер. Она даже рот не прикрывала, заливаясь все громче и громче. Тилль покраснел, так и замерев с кольцом на ладони. Он растерянно смотрел на Элис влажными глазами. В груди, где еще утром трепыхалось сердце, теперь, казалось, поселился кто-то мерзкий, скользкий, способный на многое. В один шаг Линдеманн оказался рядом, зажав Элис между забором и собой. Смех прекратился в тот же миг. А ужас перекочевал с грубого лица Тилля на нежное побледневшее личико Элисии. Она задрожала; ее глаза метались с оскалившегося рта Линдеманна к обезумевшим, налившимся кровью, омутам. Милый для нее и несловоохотливый Тилль вдруг явился истинным медведем. Разве что он не рычал. Да попросту не мог. Лишь горький хрип выходил из его рта. Словно предсмертный — раненого животного.       — Ты будешь моей, — наконец произнес он, глядя, не моргая, прямо в глаза. — Только моей! — с нажимом добавил он, вложив в ее руку кольцо.       — Нет! — Элис, справившись наконец со своим страхом, вскрикнула. Ее хрупкая маленькая ладонь врезалась в огромную грудь Тилля. Словно муха в стену. — Никогда я не стану женой убийцы! Только не твоей! Уж лучше умру девкой, а за тебя не выйду!       Теперь уже настала очередь Линдеманна смеяться. Только от его смеха поджилки тряслись, да птицы сразу замолкли от греха подальше.       — Значит, умрешь, — выдохнул он.       Не так Тилль представлял себе это признание в любви, не так. Он скривил рот в оскале-улыбке и отшатнулся от Элис. В его голове медленно начала складываться вся картина происходящего. Только что он своими руками убил, уничтожил и поставил огромную точку в возможных, пусть и только в его фантазиях, отношениях с любовью всей его довольно продолжительной жизни. Он помнил ее еще малышкой. А сейчас напугал до чертиков, так еще и пообещал невесть что. Но нет — Линдеманн так просто от своих слов отказываться не собирался. Зашвырнув кольцо как можно дальше — в грязь — Линдеманн двинулся прочь, оставив Швайгер ни живу ни мертву возле собственного дома. Даже ее родители не рискнули вмешаться. Да кто решит в здравом уме спорить с палачом?       Больше месяца Тилль не появлялся возле дома Швайгер. Нет, он не отступился от своей навязчивой идеи, свербящего по всему телу желания. Скорее наоборот. Тяга к Элисии лишь усилилась. Она превратилась для Линдеманна в непрекращающийся шум в ушах, холодеющие руки и периодически останавливающееся сердцебиение. Только излюбленное занятие спасало его из плена мыслей. Глаза Тилля горели из-под колпака, стоило на эшафот взойти какому-либо бедолаге. С каждой отрубленной головой улетала тревога, печаль и часть сожаления. Возможно, Линдеманн и смирился бы с отсутствием в своей жизни Элисии, но один день перевернул его сознание с ног на голову, окончательно смяв остатки здравого сознания, превратив их в клокочущий черный ком зависти, ревности и обиды.