Падение

Лань Сичэнь ощутил огромное облегчение, удостоверившись, что переживания Гуанъяо были напрасны — лисы-оборотни более никого не тронут, все четыре трупа были найдены и сожжены. От них остался только пепел и чёрный дым, что несколько часов кряду струился в пасмурное небо. Больше времени он с адептами потратил на похороны падших воинов. Восемь тел трудно доставить в Цинхэ, потому было принято решение организовать братскую могилу. Большинство похороненных обрядов, конечно, не были соблюдены, но и адепты, и сам Лань Сичэнь понимали, что лучше так, чем и вовсе никак. Единственное, что не на шутку взволновало Цзэу-цзюня, так это то, что в логове оборотней нашлось немало оскверненных артефактов и записей о Тёмном пути. Очевидно, что большие стопки бумаг, десятки книг и целый сундук артефактов не возьмутся из неоткуда за несколько дней. Значит, оборотни жили в этой пещере не один год, если не один десяток лет. Каждую вещь, каждую бумажку, что нашли заклинатели, Лань Сичэнь приказал надёжно упаковать и отвести в Нечистую Юдоль. Поиски длились куда дольше, чем мог предположить Глава Лань — нередко адепты случайно находили тайники и, чтобы ничего не пропустить, обыскивали пещеры тщательно. Так незаметно прошли часы и успела наступить глубокая ночь. Оставаться ночевать в пещере оборотней Лань Сичэнь не планировал, а остальные адепты были достаточно благоразумны, чтобы не предлагать подобного. Поглядывая в усыпанное мелкими здёздочками небо, Сичэнь понимал, что леса Цинхэ знает откровенно плохо и в лунном свете найти дорогу обратно ему будет не просто. Однако деваться заклинателям некуда: либо пещера, либо попытать удачу в небе. Радовало лишь то, что ни Глава Лань, ни адепты не тратили духовную энергию ни на что, кроме полёта на своём оружии, а потому смогут пролететь достаточно много ли… Если они заплутают. *** Гуанъяо смотрел куда-то сквозь Сяо Линя. Слуга с тихим шипением ощупывал пострадавшую руку и стряхивал с волос и одежды липучий снег. Он будто не замечал похолодевшего взгляда своего господина и его бесстрастного лица, напоминавшее сейчас фарфоровое изваяние. Гуанъяо был и рад, что А-Линь, когда нужно, достаточно смышлён, чтобы притворяться глупеньким и не задавать лишних вопросов. Ступор всё не проходил. Мэн Яо не знал, что чувствует сейчас, когда над его головой не занесён топор из обязанностей и ответственности, когда жизнь любимого ребёнка не зависит от милости жадных до власти альф, когда на личике Хуайсана, подобно цветкам вишни, готовится расцвести счастливая улыбка, когда… на душе воцарилось спокойствие. — Господин, возьмите, — Сяо Линь протягивает снежно-белый шёлковый платок. А Гуанъяо замечает ледяную влагу на щеках и странный привкус соли на губах. Подрагивающими пальцами он принимает платок и, пряча за ним лицо, несколько раз судорожно вздыхает. Горький ком засел в горле, глаза жгло от слёз и зимнего ветра, но Гуанъяо прошептал: — Всё хорошо… — голос дрожал, но стиснув зубы, он повторил уже громче: — Теперь всё хорошо. Гуанъяо не знал, кому говорил это: себе, А-Линю, своему ребёнку или пространству вокруг. Да и не важно это. Ведь пришло осознание: его семья и весь орден Цинхэ Не вновь обрели надёжного защитника. — Идём внутрь, — улыбнулся Гуанъяо верному слуге. — Слишком холодно на улице. Сяо Линь в миг отскочил в сторону, пропуская своего господина вперёд. Спиной Гуанъяо чувствовал взгляд, знающий и понимающий слишком много. Но также чувствовал и искреннюю радость слуги. И Гуанъяо почему-то знал, что радость эта в большей степени за него. *** — Где А-Яо? — первое, что выдавил из себя Минцзюэ не своим голосом, когда на пороге появился Не Хуайсан. — Где-то в крепости, Дагэ, — младший Не едва сдержал нервный смешок. Он почему-то не сомневался, о чём перво-наперво спросит брат. — Яо-гэ в полном порядке, он здоров и твой наследник тоже. Минцзюэ удовлетворённо кивнул, целиком и полностью отдаваясь в руки целителям. Те уже так и норовили что-то ему споить и измазать с ног до головы заживляющими мазями. Когда сняли бинты, Минцзюэ, наконец, увидел свои раны: порезы с рваными краями шли параллельно друг другу от основания шеи и до левой груди, несколько коротких царапин было и на плече. Все раны были глубоки и, что удивительно, выглядили свежо, будто ещё недавно кровоточили. Дождавшись, когда лекари закончат с перевязкой и выйдут вон, Минцзюэ, морщась и шипя, попытался сесть. — Дагэ, а может, полежишь ещё? — Хуайсан подскочил к брату, по возможности помогая. — Нет, — жёстко прохрипел Минцзюэ. Устроившись, наконец, в сидячем положении, он продолжил уже спокойнее: — Расскажи мне обо всём, что произошло, пока я спал. У Хуайсана защипало глаза лишь от одной мысли, что придётся вновь вспоминать события последних дней… Но он понимал, что Дагэ должен всё узнать, потому серьёзно кивнул, сглатывая горький ком в горле. Хуайсан рассказал. С подробностями и без утайки, не скрывая дрожь и страх в голосе. А Минцзюэ слушал. Внимательно и не перебивая. Лишь постепенно хмурящиеся брови выдавали его напряжение. Но они же моментально взмыли вверх, когда Минцзюэ услышал, что А-Яо приходил к нему, поддерживал и даже держал за руку. Будто пытаясь найти подтверждение словам брата, Чифэн-цзунь уставился на свои ладони. Ничего особенного он так и не разглядел. Придётся довериться Хуайсану. А он не стал бы врать. Значит… А-Яо действительно был рядом с Минцзюэ? — …потом Сичэнь-гэ уехал, а ты… проснулся, — скомкано пролепетал Хуайсан, закончив свой рассказ. В комнате повисла задумчивая тишина. Младший Не отходил от горького послевкусия, что оставило погружение в воспоминания, а старший — переваривал всю полученную информацию. Но вдруг нетерпеливый стук в дверь прервал безмолвие, а следом тут же отворилась дверь. Первым перешагнул порог Гуанъяо, и тут же за ним показался Лань Сичэнь. Хуайсан, удивлённо вскинув брови, на пару секунд позабыл все слова — он не знал, что Лань Хуань наконец вернулся. — Дагэ, я несказанно рад говорить с тобой после всего, что случилось! — губы Сичэня будто невольно, но искренне всё шире расстягивались в улыбке. — Я тоже рад… — Минцзюэ, кажется, хотел сказать что-то ещё, но передумал. А вместо этого откинул одеяло, намереваясь встать. — Сичэнь-гэ, когда ты вернулся? Ты цел? Здоров? — Хуайсан пришёл в себя и, отвлёкшись от старшего брата, подскочил к среднему. — Что ты, Хуайсан… — Лань Хуань растерянно уставился на младшего Не. Тот упорно глядел в глаза эргэ, ожидая ответа. — Я вернулся только что. И со мной не произошло ничего плохого. Спасибо… за беспокойство. Как заметил Хуайсан, Сичэнь был чуть бледен, а под его глазами залегли серые круги. Но, вероятно, это из-за усталости… — Дагэ, осторожнее, — раздался вдруг спокойный голос Гуанъяо позади. Резко обернувшись, Хуайсан увидел, что Минцзюэ медленно поднимался с кровати. Его одежда распахнулась, обнажая перебинтованную до живота грудь. Гуанъяо поддержал Минцзюэ за руку, когда он выпрямился, но опасно покачнулся. — Дагэ, зачем же?! — Хуайсан подскочил с другой стороны к старшему брату, хватая его под локоть. В нос ударил резкий травяной запах, исходящий от повязки. — Ты забыл, что сказал лекарь? Лежать ещё несколько дней — минимум!.. — Хуайсан, — Минцзюэ посмотрел в глаза брату и тот осёкся, виновато понурив голову. Но тут же Хуайсан вздрогнул от тяжести чужой руки, опустившейся на макушку. Он поднял широко распахнутые глаза на Минцзюэ, неловко приоткрыв рот, будто желая что-то спросить. Не сказав более ни слова, ведь они тут были ни к чему, Чифэн-цзунь ещё раз взлохматил волосы диди и отнял ладонь. — Сичэнь, — Минцзюэ сосредоточил своё внимание на эрди, смотря тому прямо в глаза. — Дагэ?.. — Лань Хуань кивнул, с искренним интересом ожидая его действий. Самостоятельно сделав ещё два шага вперёд, Не Минцзюэ вдруг сложил перед собой ладони в уважительном жесте и, насколько позволяла тугая повязка, склонился в поклоне. — Благодарю тебя за помощь мне и моему Ордену, — грудь прострелило острой болью, но на этот раз Минцзюэ был к этому готов и сумел сдержать недовольное шипение. — Дагэ… — Лань Сичэнь растерянно вытаращил глаза на старшего брата и, преодолев замешательство, подхватил его предплечья, заставляя выпрямиться. — Не стоит, Минцзюэ-сюн… Я ни за что не поступил бы иначе… Но Минцзюэ оставался непреклонен. Он выжидающе смотрел на Сичэня, так и не опустив ладоней. — Я принимаю твою благодарность, Дагэ, — со вздохом сдался Лань Хуань, понимая, что без этого брат не успокоится. И действительно: Минцзюэ только после его слов удовлетворённо кивнул и повернулся к притихшему позади Гуанъяо. Встретившись с мужем взглядом, Минцзюэ не торопился с ним заговорить. Он, будто желая что-то найти, быстро, но внимательно обвёл тонкий стан Гуанъяо с головы до ног, подольше задержавшись лишь на округлом животе. Который стал неожиданно незаметен под тёплым и очень просторным ханьфу. Более ничего необычного Минцзюэ не нашёл. — А-Яо, — с огромным удовольствием альфа заметил, как вспыхнул интерес в глазах возлюбленного, когда его позвали по имени, — благодарю, что заботился об Ордене и присматривал за Хуайсаном. Минцзюэ, словно загипнотизированный, смотрел на Гуанъяо. Всё смотрел да смотрел, но не находил в себе сил отвести глаза… Вот он… А-Яо… Любимый и родной, живой и здоровый… Он рядом и с ним всё хорошо. Разве что кожа под глазами посерела, выдавая замученность работой. Сделав неловкий шаг навстречу Гуанъяо, Минцзюэ опустил глаза и медленно, так, чтобы его действия были хорошо видны и предсказуемы, протянул руку к тонкой ладони омеги. Гуанъяо не дрогнул, когда мозолистые пальцы сжали его собственные, и не возражал, когда Минцзюэ поднёс их к своим губам. Сухой, но горячий поцелуй отпечатался на нежной коже ладони. Следующий — на угловатых костяшках. Последний — на тонких фалангах среднего и указательного пальцев. Минцзюэ отнял ладонь от губ, но отпускать не торопился. Опасливо он поднял взгляд, снова заглядывая в глаза Гуанъяо. Они были широко распахнуты и неотрывно прожигали альфу недоверчивым и непонимающим взглядом. Но молчание никто не собирался нарушать. Минцзюэ ждал отклика на свои слова, а Гуанъяо — объяснений действий Дагэ. И тут позади глухо хлопнула дверь. Минцзюэ, нахмурившись, обернулся. Однако в комнате, кроме него и А-Яо, больше никого не оказалось. Сичэнь и Хуайсан ушли, чтобы… Что? Чтобы позволить супругам поговорить наедине? Плохая затея с их стороны… Минцзюэ давно осознал и смирился с тем, что А-Яо в его обществе находиться не хочет. И, что ещё хуже, ему может стать плохо. Сейчас по реакции Гуанъяо нельзя сказать, что он волнуется: хитро прищуренные глаза говорят лишь о том, что ему хочется понять, зачем Минцзюэ вцепился в его руку. Точно… Чужую ладонь альфа ещё не отпустил. Напоследок скользнув пальцами по запястью А-Яо, Минцзюэ без большой охоты отступил назад. Чувствуя предательскую слабость в ногах, он решил вернуться в постель. Хватит на сегодня подвигов. — Я лишь выполнил свой долг, глава, — вдруг отозвался Гуанъяо. Невзначай он спрятал руки в рукава, сложив их перед собой и поглаживая те места, которых касался альфа. — Если потребуется, сделаю это снова. — Отдыхай сегодня, А-Яо. Я прикажу тебя не беспокоить, — Минцзюэ кивком головы указал на выход, призывая уйти. А когда дверь за омегой крепко закрылась, мрачно прошептал: — Нет, не потребуется. Он сжал руку в кулак, во всех деталях вспоминая мягкость и теплоту кожи омеги. *** Лань Сичэнь никогда не страдал бессонницей. Скорее наоборот: обилие дел с самого детства едва позволяло ему ложиться вовремя и спать без тревожных мыслей о несделанном. Но в эту ночь Сичэнь лежал без сна уже пару часов, бессмысленно прожигая взглядом потолок. Глаза никак не хотели закрываться, ум оставался бодрым, а мысли резво бегали от темы к теме. Может, всё дело в непривычных каменных стенах Нечистой Юдоли и чуждой обстановки вокруг? Если и так, Сичэню хватило за последние дни впечатлений, чтобы сладко смотреть сны, а не вертеться в кровати с боку на бок. Когда очередная попытка закрыть глаза и успокоить ум ни к чему не привела, Сичэнь сдался. Он встал с кровати и, набросив поверх нижних одежд лишь тёплое ханьфу, направился на ночную прогулку. Но бродить по коридорам Сичэню показалось не самой хорошей идеей — в темноте его в белой одежде кто-то может и с призраком перепутать, а пугать кого-то он не хотел, конечно. Потому Сичэнь решил выйти в сад. Ночь сегодня спокойная, нет ни метели, ни снегопада. А небо чистое, до самого горизонта усыпанное звёздами. Хруст снега под ногами и лёгкое дуновение ветра уже вводили Лань Сичэня в лёгкий транс. Холод, прокрадывающийся под одежду, помогал уму успокоиться, а навязчивым мыслям — замедлиться и течь в размеренном темпе. Переполняясь умиротворением и спокойствием, Лань Сичэнь хотел было повернуть назад, но тут до чуткого слуха донёсся странный, чуждый звук. Он замер, вслушиваясь в ночную тишину. Пару мгновений ничего не происходило, но снова где-то сбоку послышался… всхлип? А следом частое тяжёлое дыхание, будто кто-то задыхался. Сичэнь не мог оставить без внимания чьё-то явно нелёгкое состояние. Идя на звук, он свернул на тонкую тропинку, протоптанную в свежем снегу. Проходя мимо очередного дерева, Сичэнь понял, что всхлипы стали совсем громкими. Заглянув за массивный ствол, первым делом он заметил чёрную макушку взлохмаченных волос и богато расшитое ханьфу серо-зелёного цвета. — Хуайсан? — позвал Сичэнь, достаточно тихо, чтобы не напугать, но при этом достаточно громко, чтобы его услышали. Резко вскинув голову, Не Хуайсан покрасневшими и опухшими глазами уставился на неожиданного свидетеля своей слабости. — Си… Си… Сичэнь… Гэгэ?.. — младший Не пытался сказать что-то ещё, он открывал-закрывал рот, но больше ничего не смог вымолвить. Закрыв ладонями глаза, Хуайсан заревел громче прежнего. Лань Хуань прильнул к нему, прижал к груди, зарылся ладонью в волосы. Он не знал, что сказать Хуайсану, как его утешить, ведь понятия не имел, в чём может быть причина такой истерики. Пару минут Сичэнь просто был рядом. Гладил замёрзшего омегу по плечам и спине, убаюкивал, мерно покачиваясь вместе с ним. И это дало свой эффект: Не Хуайсану через десяток минут стало лучше, он всхлипывал тише, и даже обнял Лань Хуаня в ответ. Тогда Сичэнь попытался нащупать причину слёз младшего Не: — Хуайсан, — он вложил всю возможную мягкость и нежность в голос, — тебя кто-то обидел? — Не-ет, — омега шумно втянул носом воздух, будто готовясь к долгой речи, но внезапно выпалил: — Я ужасный человек! Брови Лань Сичэня в одно мгновение взлетели вверх. Ему захотелось взглянуть Хуайсану в глаза, чтобы попытаться понять его, но тогда пришлось бы отлеплять пригревшегося омегу от груди. А размыкать объятия совершенно не хотелось. — Что ты такое говоришь? — голос Сичэня переполняли негодующие нотки, но он всё ещё оставался нежным. — Ты же очень добрый, чуткий, отзывчивый… Но Хуайсан новым возгласом прервал Лань Хуаня: — Я заставлял Яо-гэ делать то, что ему не хотелось! — снова ночную тишину прервал его горький плач. На пару минут Сичэнь замолчал: переваривал услышанное и ждал, пока Хуайсан выплачет очередную лавину слёз. — Что ты имеешь в виду?.. — спросил Лань Хуань, только когда всхлипы притихли вновь. — Я просил Яо-гэ сидеть с Дагэ… — с искренним стыдом вымолвил Хуайсан и после этого съёжился так, что Сичэню показалось, что он уменьшился. — Но ему этого не хотелось… Потому что они с Дагэ… в ссоре… А я… Я всё равно просил его, зная, что Яо-гэ будет… будет плохо… И снова Не Хуайсан заревел горькими слезами, утыкаясь во влажное белоснежное ханьфу. Ему казалось, что после признания Лань Сичэнь разгневается, оттолкнёт его и уйдёт. Оставит в одиночестве сражаться с собственными демонами и захлёбываться в слезах. Это было бы больно, горько и обидно. Но справедливо. Хуайсан не должен был так поступать с Гуанъяо, зная обо всём, что творится между ним и Минцзюэ. Но он видел, что раны старшего брата всё не заживают. Он замечал, что лекарь с каждым днём становится только мрачнее. Он догадывался, что Дагэ может не очнуться. Он был в отчаянии… Но теперь Минцзюэ очнулся и идёт на поправку. А Хуайсану остаётся только гадать, стоила ли игра свеч. Недолго Лань Сичэнь помолчал, подбирая слова, и с уверенностью в голосе ответил: — Ты ошибаешься, А-Сан, — на ощупь он нашёл мягкую щечку омеги и невесомым движением стёр с неё влагу. — А-Яо явно не тот человек, которого, как ты думаешь, так уж легко заставить что-то сделать. Если бы он действительно не хотел, пришлось бы применять силу… Громко шмыгнув носом, Хуайсан с искренней надеждой спросил: — Правда? — он чуть отстранился от Лань Сичэня и попытался заглянуть ему в глаза. Альфа охотно встретился взглядом с Не Хуайсаном и твёрдо кивнул. Уверенность Главы Лань успокаивала чуткую совесть младшего Не. Очень хотелось ему верить… И, кажется, Хуайсану это даже удалось. Доверчиво уткнувшись носом обратно в крепкую грудь, омега искренне улыбнулся кончиками губ. Только сейчас он заметил, насколько горячи объятия Лань Сичэня. Хуайсана невольно пробрала дрожь от резкого контраста уличного холода и обжигаюших ладоней на своей спине. — Ты замёрз? — моментально среагировал Лань Хуань. — Да… Но нет! То есть… — вдруг мысли в голове Хуайсана перемешались, сердце дрогнуло от столь искренней заботы, а к щекам прилил жар. Неужели он смутился?! Такая реакция была неожиданной даже для самого Хуайсана… С каких пор он краснел, как невинная девица, в присутствии Сичэня? И с каких пор позволял себе вот так бесстыдно обниматься с чужим альфой?! Но Лань Хуань не чужой… Хотя это не отменяет того факта, что он альфа и может… А что, собственно, может?.. От очевидности ответа Хуайсана с головы до ног обдало горячей волной смущения. Теперь огнём загорелись ещё и уши с шеей. — А-Сан? — обеспокоенно позвал Сичэнь. С трудом совладав с собой, Хуайсан изо всех сил постарался скрыть волнующую дрожь в голосе и придать ему непринуждённости: — Я имел в виду, что стоял тут… немало времени, — вернее было бы сказать «давно», но он решил об этом умолчать. — И успел немного замёрзнуть, однако твои объятия согрели меня. — Я рад, что сумел… помочь тебе, — Сичэнь хотел сказать «согреть тебя», но это прозвучало бы слишком интимно. На миг Лань Хуань испугался этой мысли. Как он может такое думать в адрес Хуайсана?! Фактически своего младшего брата! К тому же омеги. Омеги, чей сладко-терпкий запах так манит, заставляя бороться с внезапно появившимся желанием зарыться носом в чужие волосы… Нет-нет-нет! Что же Цзэу-цзюнь себе позволяет?! Так нельзя! Это уже ни в одни рамки приличия не влезает. Сичэнь должен отстраниться и разомкнуть объятия. Должен! Но… так не хочется этого делать. — Может, пойдём? — Лань Хуань малодушно надеялся, что Хуайсан сам отпустит его, избавив от необходимости наперекор себе следовать догмам приличия. — Иначе ты можешь заболеть. — Да, эргэ прав… — с толикой сожаления на сердце согласился Хуайсан и потянул альфу к тропинке, что вела к главной дороге. Но он не отпустил Лань Сичэня полностью, его рука осталась на чужих лопатках. Впрочем, и глава Лань отчего-то не торопился снимать свою ладонь с плеча омеги. Тропинка была узкой и идти по ней вдвоём было сложно, но они всё равно не отпускали друг друга. На главной дорожке стало проще, однако их могли заметить адепты, что несли караул в эту ночь. Понимая опасность, они всё равно упорно шли дальше, ощущая под своими ладонями жар чужого тела. «Так теплее», — оправдывали они себя. Лишь перед тем, как скрыться за дверью своих покоев, Хуайсан отлип от Сичэня и, наскоро поклонившись, робко пролепетал «Спасибо». Губы Лань Хуаня всё шире растягивались в широченной и глуповатой улыбке, пока он шёл к гостевым спальням. И улыбка не спадала, даже когда Сичэнь погружался в долгожданный сон. *** Гуанъяо пусть и чудовищно уставал за эти долгие дни, но пока обязанности Главы Ордена лежали на нём, не позволял себе расслабляться и о лишней минутке сна даже помыслить не мог. Гуанъяо вставал на рассвете, при чём просыпался без помощи слуг. На третий день Сяо Линь даже упрашивал своего господина поспать лишний часок, но Мэн Яо от него лишь отмахнулся. Но зато теперь скопившаяся усталость и сильный стресс накрыли Гуанъяо мощной волной. Он проспал всё утро, пропустив завтрак, а когда время стало подходить к обеду, Сяо Линь разбудил его, беспокоясь, что господин всё-таки заболел. Гуанъяо чувствовал себя использованным и опустошённым, словно рисовая шелуха*. Его родное тело стало непривычно тяжелым, а живот, в котором рос его ребёнок, и вовсе неподъёмным. Это было похоже на болезнь, но Мэн Яо чувствовал, что на самом деле виновата сильная усталость. — Может, позвать лекаря, господин? — суетился вокруг него Сяо Линь, видя бледное лицо и тёмные круги под глазами Гуанъяо. Но в ответ тот лишь отрицательно качал головой. — Или, может, хотя бы целебного отвара?.. — Неси, — согласился Гуанъяо, поразмыслив, что выпить чего-то горячего и бодрящего ему действительно не помешает. Слуга, воодушевлённый поручением, куда-то радостно ускакал. Гуанъяо уже успел встать с кровати, но так и остался стоять посреди комнаты в ночных одеждах — он совершенно не знал, чем себя занять. За последние дни омега успел позабыть, как проводил время в одиночестве. Оглядевшись, он подметил на полках аккуратно расставленные книги и сложенные пирамидками свитки. Но, едва не скривившись, отвёл взгляд — он уже начитался докладов, отчётов и донесений, пока работал, а сейчас хотелось дать глазам отдохнуть. На полке ниже покоится много рулонов чистой бумаги и принадлежности для рисования, но от них омега тоже отвернулся — писал он также достаточно, пальцы даже до сих пор от натруженности сводит. И тут взгляд метнулся на соседнюю полку: на ней стоял футляр с флейтой, благовония и деревянная шкатулка. Она-то и зацепила Мэн Яо почему-то. Усевшись на кровать, он расположил на коленях увесистую шкатулку. Полюбовавшись цветущим деревом на её крышке, Гуанъяо заглянул внутрь. Всё содержимое осталось на своих местах: серо-зелёный свёрток ткани лежал поверх самых разных детских игрушек. И тут в голове Гуанъяо всплыло осознание, что за долгие недели он даже не вспомнил о том, что должен сшить первую одежду для своего ребёнка. Но, вспоминая загруженность последних дней, почему-то не хотелось стыдить себя за забывчивость. Скорее наоборот, стоило похвалить свою интуицию, которая вовремя подсказала порыться в шкатулке. Ещё раз положившись на неё, Гуанъяо почувствовал, что должен приступать немедля — пока не закончилось это редкое, словно яркое солнце зимой, беззаботное утро. Однако творческий порыв был остановлен двумя нюансами: во-первых, Мэн Яо всё ещё был в нижних одеждах, а от пола и стен тянуло кусачим сквозняком; во-вторых, под рукой элементарно не было ни ниток, ни иголок — он в них попросту не нуждался ежедневно, как в гребешке или заколке для волос, ведь носил он свои вещи очень аккуратно, потому они если и портились, то только от старости. Решив для начала переодеться, а потом уже разбираться со всем остальным, Гуанъяо заглянул в шкафчик для одежды. И первым, как ни странно, в глаза бросилось новое ханьфу, сшитое из подаренных мужем тканей. Это одеяние было ещё неношеным, а сегодня, как показалось Мэн Яо, подходящий день, чтобы его впервые надеть. А пока Гуанъяо слой за слоем заворачивался в одежду, не забывая на каждом этапе любоваться красиво сшитой тканью, успел вернуться Сяо Линь с подносом наперевес. — Простите этого слугу за ожидание, господин! — чудом не споткнувшись о собственные ноги, А-Линь торопливо поставил на стол поднос и налил в пиалу отвар из пузатого чайника. Постепенно по комнате расползся уже привычный горьковатый запах трав. Удобно расположившись за столом, Гуанъяо обхватил её ладонями, но пить не торопился, а вместо этого отогревал замерзшие пальцы. — Принеси-ка мне набор для шитья и небольшой кусочек ткани, — Мэн Яо разглядывал коричневатую жидкость в пиале, задерживая взгляд на плавающих в ней листиках какого-то растения. — И накрой на стол, — добавил он, чувствуя жалобные урчания желудка. Сяо Линь тут же умчался исполнять приказ. *** После пары пиал отвара и горячего завтрака усталость ушла и телу омеги вернулась сила, чтобы двигаться дальше. Подвиги, конечно, он совершать не планировал, а вот посвятить несколько часов рукоделию — запросто. Первым делом Гуанъяо освежил в памяти сам процесс шитья, дал рукам вспомнить, как держать иголку, кроить ткань и наносить швы. Для этого он воспользовался менее ценной тканью — той, что принёс Сяо Линь. Сначала Гуанъяо ломал голову, что из неё сделать, ведь длиной ткань была меньше двух чи**. Поразмыслив, какая ещё одежда нужна новорождённому младенцу, он остановил выбор на шапочке. А сопоставив диаметр головы обычного ребёнка и количество полотна, рассчитал, что получится сшить даже две. Закончив с приготовлениями, Гуанъяо приступил к выкройке. Работал он неторопливо, заранее выверяя и продумывая следующее движение рук. Ткань была хорошего качества и послушно принимала ту форму, которую он хотел получить. Но, когда настал момент сшить кусочек материала в цельное изделие, выяснилось, что ткань слишком плотная и, чтобы соединить её края, нужно давить на иголку посильнее. — Ай! — неожиданный укол в подушечку большого пальца заставил Мэн Яо дёрнуться. Всё-таки поторопился… Поглядев на уколотое место, он подул на маленькую точечку ранки. В дальнейшем Гуанъяо действовал ещё более медленно и выверенно, благодаря чему закончил шов без происшествий. Разглядывая первую готовую шапочку, он остался доволен: она получилась симметричной, с ровными краями и без торчащих отовсюду ниток. Но повертев её в руках, Гуанъяо пришёл к мысли, что чего-то всё-таки не хватает для полного завершения композиции. Завязки! Вот что обязательно пригодится для комфорта и ребёнка, и родителя, ведь благодаря им шапочка будет крепко держаться на голове маленького человечка. Пришить завязки труда не составило и, как только он сделал последний стежок, дверь с грохотом отворилась. От неожиданности глаза Мэн Яо широко распахнулись, а брови взлетели на середину лба. — Яо-гэ, что с тобой случилось?! — Не Хуайсан шлёпнулся на колени перед Гуанъяо и схватил того за щёки, заглядывая в глаза. — Так… Не горячий, не бледный, не… Но перечисления прервал строгий вопрос Мэн Яо: — Что ты такое делаешь, А-Сан? — он мягко отцепил чужие ладони от своего лица и, не отпуская их, устроил на своих коленях. — Да как же?.. — пролепетал Хуайсан, но, глубоко вздохнув, сумел взять себя в руки: — По всей Нечистой Юдоли гуляет весть, что ты заболел. А я, как узнал, сразу же прибежал! Почему ты сразу не отправил мне весточку, что плохо себя чувствуешь? Переваривая услышанное, Гуанъяо ненадолго завис. С чего вообще Хуайсан и, судя по его словам, вся остальная цитадель пришли к такому выводу? Да, с утра он действительно был не в лучшей форме, но лекаря не вызывал и никому не говорил об этом. Разве что… — Сяо Линь, — Гуанъяо повернул голову к стоящему у дверей слуге, — это ты распустил слух о моей «болезни»? Вжав голову в плечи, А-Линь низко поклонился и с запинками протараторил: — Н-не гневайтесь, г-господин! Э-этот слуга не х-хотел вас разочаровать… — в его голосе слышались поступающие слёзы. — Н-но я с-сказал лекарю, что вам нездоровится. — Только лекарю? — Гуанъяо подозревающе прищурился. — Да-да! — энергично закивал головой Сяо Линь, выпрямляясь. — Клянусь вам, я не лгу! Глядя во влажные и огромные, словно блюдца, глаза слуги, Мэн Яо понимал, что нарочно А-Линь ничего не делал. Скорее всего, весть о «болезни» была услышана какими-то сплетниками и от одного к другому передана всем жителям цитадели. Протяжно вздохнув, Гуанъяо уже хотел было всё объяснить, но тут Хуайсан освободил руки и потянулся к столу. — Что это за прелесть такая? — глаза младшего Не восторженно блестели, когда он крутил шапочку в руках. — Ты сам её сделал? Очень красивая! Не знал, что ты так хорошо умеешь шить… Но это не та ткань, что приносил тебе я. Из той сделаешь одежду для Шань-Шаня? — Да, — сразу на все вопросы ответил Гуанъяо, чувствуя, как щёки печёт одновременно и от смущения, и от умиления из-за слов А-Сана. Похвала была приятна, а манера быстро говорить и скакать от темы к теме — забавляла. — Ах, да! — вдруг посерьёзнел Хуайсан. — Дагэ просил передать, что ждёт тебя на ужин в честь его выздоровления и отъезда Сичэня. «Выздоровления?» — скептически промелькнуло в голове Гуанъяо. С учётом ещё вчерашнего состояния Не Минцзюэ, ему казалось, что радоваться слишком рано. Но мысли свои он озвучивать не стал. — Я приду, — коротко кивнул Гуанъяо и хотел было снова приступить к шитью, пока ещё осталось время до обеда. Но его смутил пытливый взгляд Хуайсана, который, казалось, пытался выжечь дырку в его фигуре. — Ты хочешь сказать что-то ещё?.. — О, нет-нет! — Хуайсан отрицательно замотал головой. — Мне интересно смотреть, как ты работаешь. Можно мне остаться? Или я мешаю?! — Оставайся, я буду только рад, — благосклонно усмехнулся Гуанъяо. Высунув кончик языка, Хуайсан подполз к подушкам напротив Мэн Яо и, поёрзав, поудобнее устроился. Больше ни одной минуты Гуанъяо не работал в тишине: младший Не без остановки о чём-то рассказывал да рассуждал, выбирая самые разные темы для обсуждения. Но это ничуть не беспокоило Мэн Яо, ему даже удавалось вникать в разговор и вставлять комментарии. Вскоре Сяо Линь боязливо прервал господ, уведомив их о скором обеде. *** Только ближе к вечеру Гуанъяо с довольной улыбкой сложил шапочки и распашонку в шкатулку и убрал ту до поры до времени. — Мы так хорошо поработали сегодня, Яо-гэ! — светился счастьем и гордостью Хуайсан. Однако, если кто и работал, то это был Гуанъяо, ведь младший Не разве что помог пару раз вставить нитку в ушко иголки. Но для Мэн Яо это было не важно. Единственное, что имело значение — вернувшаяся радость и беззаботность в глазах диди. — Ой! — вдруг спохватился Хуайсан. — Я совсем забыл о времени! Нас, наверное, уже давно ждут на ужине. — Если бы мы безнадёжно опаздывали, об этом нас уже уведомили, — Гуанъяо погладил младшего брата по плечу, успокаивая. — Ты прав, — как-то хитро ухмыльнулся Хуайсан. — Дагэ точно поднял бы суету, если бы за столом не досчитался тебя. Гуанъяо непонимающе уставился на него, ощущая, как к щекам в миг прилил жар, но младший Не уже выскочил за порог и уже оттуда крикнул: — Ты идёшь? Мы вообще-то опаздываем! *** А когда омеги дошли-таки до главного зала, то выяснили, что действительно задержались — альфы уже сидели за накрытым столом. Привычно улыбчивый Лань Сичэнь о чём-то вещал обыденно хмурому Не Минцзюэ, который на слова эрди сосредоточенно кивал. Чифэн-цзунь казался бледным, но выглядел заметно здоровее, нежели прежде: брови его чуть сильнее обычного были сведены к переносице, бросая тень на веки, но под глазами исчезли синяки и губы приятно порозовели. — Просим прощения за опоздание, — скорее для формальности сказал Хуайсан и бесцеремонно уселся за стол, сразу хватаясь за палочки. Гуанъяо был более сдержан и пока что только лишь занял своё место. — А-Яо, — голос Сичэня казался обеспокоенным, — я слышал, тебе нездоровится. Как ты себя чувствуешь? Даже до главы Лань дошёл слух… Поборов желание громогласно вздохнуть, Гуанъяо терпеливо объяснил: — Я в полном порядке, эргэ, — признательно улыбнулся он. — А весть о моей болезни — не более чем досадное недоразумение. Услышав это, с облегчением вздохнул не только Сичэнь, но и Минцзюэ. Заговорить с мужем самостоятельно ему пока что было не под силу… По молчаливому обоюдному согласию братья приступили к трапезе, но молчание не продлилось долго. — А как ты себя чувствуешь, Сичэнь-гэ? — невинно улыбнувшись, поинтересовался Хуайсан. — Хорошо ли выспался сегодня? Ни Гуанъяо, ни Минцзюэ не знали о сегодняшней ночи, потому вопросы для них прозвучали странно, однако они оба не предали этому особого значения, ведь Хуайсан частенько выдавал что-то странное ни с того ни с сего. Напряжённо прожевав порцию еды, Лань Сичэнь неловко отвёл взгляд и чуть тише положенного произнёс: — Причин для беспокойства нет, Хуайсан, — на самом деле, он не понимал, с чего бы обычные вопросы вывели его из равновесия. Но может, дело вовсе не в вопросах? А в воспоминаниях, которые невольно пробудились от слов младшего Не? Хотя что такого-то было ночью? С первого взгляда ничего особенного, однако сердце чувствовало, что произошло что-то важное, даже интимное в душевном аспекте… Снова от собственных мыслей Лань Хуаню стало неуютно и остро захотелось сменить тему разговора. — Как твоя игра на флейте, А-Яо? — спросил он первое, что пришло в голову. — Боюсь, что по возвращению в Цинхэ у меня не было возможности уделить музицированию хотя бы пару минут… — виновато улыбнулся Гуанъяо. Повисло неловкое молчание, даже звон посуды утих… Неудачную тему затронул Сичэнь, ведь это напомнило всем о недавно закончившихся нелёгких днях, когда Не Минцзюэ лежал без сознания. — А уже скоро всё твоё время заберёт мой прелестный племянник! — Хуайсан решился разрядить обстановку. И, судя по скупым улыбкам братьев, даже Минцзюэ, ему это удалось. Дальше ужин проходил в спокойной, уютной обстановке. Изредка заводилась какая-то беседа, инициатором которой зачастую становился Хуайсан, но остальные охотно её поддерживали. Уже под конец трапезы Не Минцзюэ вдруг сказал: — Я просмотрел некоторые документы из тех, что были написаны в дни моего отсутствия, — говорил он спокойно, явно стараясь, чтобы его слова звучали мягче. Тем не менее, Гуанъяо насторожился, ожидая вердикта. — Ты прекрасно ведёшь внутренние дела, А-Яо. — Рад это слышать, — внутри Мэн Яо всё расслабилось, а уголок его губ непроизвольно дёрнулся вверх, показывая, что слова Минцзюэ ему действительно приятны. — Если хочешь, можешь в любое время приходить и помогать мне с бумагами, — Чифэн-цзунь и сам не понимал, зачем предложил это. Нет, он был только рад, если бы удавалось видеть Гуанъяо чаще и даже вновь работать вместе с ним, однако… что на это скажет А-Яо? Минцзюэ был бы не удивлён услышать отказ, скорее, на него он и рассчитывал, осознав, что предложил. Но всё же какая-то часть его сердца очень надеялась на обратное. Молчание затягивалось. Хуайсан бегал глазами от одного брата к другому, не скрывая огромной заинтересованности в ответе Гуанъяо. Сичэнь же вдруг встал из-за стола и сообщил: — Прошу прощения, что прерываю, но мне пора идти, нужно готовиться к отъезду, — почтенно кивнув старшему брату и тепло улыбнувшись младшим, Лань Хуань удалился. — А мне тоже нужно… кхм, идти! — вскочил Хуайсан сразу же после того, как Сичэнь вышел. Минцзюэ, ранее смотревший куда угодно, лишь бы не на А-Яо, медленно поднял взгляд на лицо любимого. Гуанъяо, закусив нижнюю губу и скосив взгляд в сторону, о чём-то сосредоточенно думал. Кажется, его ничуть не волновало, что братья ушли и он остался один на один с мужем. — Я согласен, — кивнул вдруг Гуанъяо, тоже поднимая глаза. Их взгляды неминуемо пересеклись, но Минцзюэ был единственным, кого это удивило, ведь А-Яо смотрел на него спокойно. Чифэн-цзунь заторможено кивнул в ответ. А Гуанъяо, понимая, что больше альфа ничего не скажет, неторопливо покинул зал. *** Это было грустное утро. Ещё с вечера все знали, что Лань Сичэню нужно будет возвращаться в Гусу, но это знание никому не принесло облегчение, когда настал момент прощания. Минцзюэ, словно под наваждением, несколько секунд бездумно уставился в небо, перевёл взгляд на высокие серые стены цитадели, слегка занесённые снегом, а затем на голые деревья и каменные дорожки — ничего не изменилось, всё точно такое же, как и прежде. Разве что кое-где сугробов прибавилось. От странных раздумий помогли очнуться голоса младших братьев. — Будем рады снова видеть тебя у нас, но при более спокойных обстоятельствах, — добродушно улыбался Гуанъяо, но в его взгляде читалась печаль. — Приезжай как можно раньше, Сичэнь-гэ! — Хуайсан капризно надул губки, старательно смаргивая влагу с глаз. Удивительно было видеть его таким расстроенным, ведь обычно он более спокойно реагировал на отъезд Лань Хуаня. — Конечно, буду ждать нашей следующей встречи! Надеюсь, она настанет как можно скорее, — тёплая полуулыбка не сходила с губ Сичэня, но и на его сердце обрушилась горечь расставания, хотя он это успешно скрывал. — Доброй тебе дороги, Сичэнь, — скупо, но искренне пожелал Минцзюэ. Он не умел прощаться долго. Несмотря на зябкий холод и ледяной ветер, семья Не безотрывно наблюдала, как фигуры заклинателей уменьшались на горизонте. Благодаря контрасту белоснежных одеяний адептов Лань и серого неба, силуэты ещё долго было хорошо видно. Но тут в грустную тишину ворвался оглушительный чих Не Хуайсана. От неожиданности все во дворе невольно повернулись на него. — А-Сан, ты уже замёрз? — Гуанъяо взял ладони диди в свои. Они и правда были очень холодными, да и по алым щекам и покрасневшему носу было видно, что Хуайсан готов вот-вот простыть. Сам же Гуанъяо привык кутаться в одежду так, что ни его истинной фигуры, ни даже выпирающего живота из-под многочисленных слоёв ткани было не разглядеть. Потому ему холод ещё минимум десяток минут не был бы страшен. — Да… Ачхи! — Хуайсан громко шмыгнул носом. — Идите в цитадель, — привлёк к себе внимание Минцзюэ. Он с самого детства не боялся холода, потому стоически выносил капризы погоды. — Сегодня на редкость прохладно. — Дагэ прав, — Гуанъяо мягко приобнял трясущегося диди за плечи и ненавязчиво потянул к воротам. — Идём. Хуайсан в общем-то и не сопротивлялся. А идею Мэн Яо попить чай воспринял без особого энтузиазма. Грусть и молчаливость младшего Не крайне удивляла и беспокоила Гуанъяо, ведь ещё вчера он светился счастьем. Спустя пять минут мрачного чаепития Мэн Яо не выдержал и спросил: — А-Сан, ты не приболел случайно? — он потянулся к чужому лбу, проверяя температуру, но тот не был горячим. Тут Гуанъяо вспомнился вчерашний день, точнее то, как Хуайсан проверял, не болен ли он. Как всё переменчиво… — Нет-нет, — отмахнулся Хуайсан. — Но… мне вот интересно кое-что. — Что же? — тут же Гуанъяо участливо оживился, радуясь улучшению ситуации. — Спрашивай! Я помогу, если сумею. — Как ты считаешь… — Хуайсан в нерешительности закусил губу. — Сичэнь-гэ не будет против, если я буду писать ему иногда письма? Брови Гуанъяо полезли на лоб от услышанного. Не Хуайсан боится показаться навязчивым?! Это точно тот же Хуайсан, который забрался в кровать родного брата? Но удивление Гуанъяо решил оставить при себе. — Думаю, эргэ будет этому только рад, — честно ответил он то, что первое пришло на ум. — Хорошо… — но ответ не удовлетворил Хуайсана, его гложило что-то ещё. — А ты можешь вместе со мной написать письмо? Хуайсан ещё и стесняется… Тут явно что-то не так! Диди ведёт себя очень странно. Нужно обязательно во всём разобраться, но пока что рано строить подозрения. — Конечно! — Гуанъяо кивнул Сяо Линю и тот без колебаний подал бумагу, чернила и кисти. — Сейчас же и приступим. Несмотря на то, что с момента отъезда Лань Сичэня прошло меньше часа, у Мэн Яо нашлись слова, которые он сложил в короткое, но складное письмо. А закончив со своей частью, он передал его Хуайсану. Тот сидел над листом долго. Явно подбирал слова и тщательно обдумывал каждый иероглиф, а потом ещё тщательнее их выводил. До чего же забавно он выглядел в этот момент: высунул кончик языка и погрызывал кончик кисточки. Наконец-то письмо было готово. На одной его половине были строки Гуанъяо — угловатые и короткие, а на другой Хуайсана — более мягкие и подробные. — Как только высохнет, сразу же отправим письмо, — пообещал Мэн Яо. Вот после этого на личике Хуайсана появилась робкая и хрупкая улыбка. «Вот будет удивлён эргэ, когда наше письмо прибудет в Гусу вслед за ним…» — но и эти подозрения Гуанъяо решил не озвучивать.