Обещание (The Promise)

Это был обычный день, такой же, как и все обычные дни в доме номер 4 на Тисовой улице. Маленький тощий мальчик в изношенной одежде, выглядящий на шесть лет, несмотря на то, что было ему уже восемь, скорчился перед огромным полным мужчиной, который слегка смахивал на свинью. На очень большую свинью. И, судя по всему, разозлённую. Склеенные скотчем очки мальчика криво висели на носу, заслоняя его огромные испуганные зелёные глаза. Мальчика звали Гарри Поттер, а крупный мужчина был его дядей. Гарри жил с дядей Верноном, тётей Петуньей и кузеном Дадли столько, сколько себя помнил. И, насколько он помнил, всё всегда было примерно так, как сейчас. — Извините, — прошептал мальчик. — Пожалуйста… Я упал! Я не специально! — Он упал! Слышала, Петунья? Он упал! — заорал его дядя жене, несмотря на то, что в поле зрения был лишь толстый, как и мужчина, ребёнок возраста Гарри, который выглядел достаточно довольным. Мужчина схватил мальчика за шиворот, почти срывая с него огромную рубашку, и поднял его на ноги. — Сколько раз мне говорить тебе смотреть, куда идёшь, мальчишка? — взревел он. — Но это бесполезно! *удар* Голова мальчика дёрнулась в сторону, когда дядя отвесил ему пощёчину. — Слишком тупой, чтобы устоять на ногах! *удар* — Думаешь, что можешь ничего не делать, как твой отец-бездельник, да? *удар* — Думаешь, что можешь перечить мне в моём же доме, ты, неблагодарное отродье? *удар* С каждой пощёчиной дядя Вернон всё приближался к нему, и Гарри слепо отступал назад, пытаясь вырваться. Лицо мужчины приобрело пурпурный цвет, и Гарри знал, что это очень плохо. Оттенок яростного лица дяди был прямо пропорционален боли, которую он, Гарри, позже испытает. К сожалению, ему не было куда отходить, так как он всё ближе подходил к лестнице на первый этаж. Слегка паникуя, он допустил ошибку. — Это не я. Дадли — … — ошибка номер 52: «Никогда не упоминать Дадли при встрёпке». Дядя Вернон взорвался. Его правая рука вырвалась вперёд. Затем она соединилась с лицом Гарри, ударяя того с такой силой, что он упал назад — и свалился с лестницы. Скатился и остался лежать недвижимым у подножья ступенек. Встревоженная громкими звуками, Петунья выбежала из кухни. — Что ты натворил на этот раз, несносный мальчишка? — взвизгнула она ещё до того, как увидела его лежащим на полу. Было очевидно — что бы ни случилось, это была вина Гарри. Так было всегда. Петунья подошла к ступенькам и пнула тело Гарри. — Вставай! Не делай вид, что тебе больно! Что ты наделал? Но Гарри не двигался. Вернон сошёл вниз и пнул его ещё раз, но Гарри только перевернулся на спину, его голова повернулась на другой бок. На его виске выступила кровь, которая измазала половицу. — Что с ним такое? — прошипела Петунья, и Вернон пожал своими массивными плечами, не выглядя особенно беспокойным о племяннике. — Он упал с лестницы, тупой придурок, может, он в обмороке. Петунья опустила глаза на Гарри и закусила губу. Он дышал, пусть и неглубоко, но, возможно, у него было сотрясение. Вернон нагнулся к Гарри и похлопал того по щекам. — Вставай! Вставай, парень! — прорычал он, но безрезультатно. — Может, стоит вызвать скорую? — неуверенно спросила Петунья. — И что мы им скажем? — фыркнул Вернон. — Я не хочу, чтобы они тут что-то вынюхивали, высказывали какие-то безумные теории о том, что это мы виноваты, что этот урод не умеет стоять на ногах. — Ну, мы скажем им правду. Что он упал. Но мы не можем оставить его лежать вот так, — возразила Петунья. — Да, — завозился Дадли наверху. — Как мы будем подниматься и спускаться по лестнице, если он будет здесь валяться? — вопросил он.

***

В тюремной камере на одиноком, колеблемом штормами острове в Северном море лежало другое, но такое же неподвижное тело. Большее в размере, оно было таким же худым. Длинные чёрные волосы были грязными и спутанными, а глаза глубоко запали в глазницы. Мужчина был волшебником по имени Сириус Блэк, хотя он не слышал своего имени почти семь лет. Иногда он не был уверен, что его так зовут. На самом деле, он точно не знал, семь ли лет прошло. Годы не были важными в таких местах. Единственным значимым временем была вечность. Он верил, что прошло почти семь лет, потому что на дальней стене его камеры было выцарапано шесть звёздочек. Каждую он рисовал в канун Рождества, единственную ночь в году, когда дементоры, охранники тюрьмы, уходили за её стены — слабое утешение для потерянных душ заключённых. Остальные триста шестьдесят четыре ночи дементоры скользили по коридорам, замораживали всё вокруг до той степени, когда ты чувствуешь тонкий слой льда на своей коже, а твои волосы твердеют и хрустят от мороза. Мерзлота распространялась с каждым шумным вздохом этих отвратительных существ, и всё то тёплое, счастливое, что ты когда-либо чувствовал, высасывалось из тебя, пока само понятие радости не становилось чем-то, что ты знал, но уже не мог понять. Однажды бывший Сириусом Блэком волшебник задался вопросом, не наступило ли Рождество, так как почувствовал слабое отступление холода. Он на секунду задумался о сути Рождества, пытаясь вспомнить, что это за праздник, но у него не получалось. За такими мыслями он и услышал шаги, направляющиеся к его камере, и удивлённо поднял голову. Насколько он знал, у дементоров не было ног, и они не издавали никаких звуков, кроме громких вздохов. Наверное, привезли нового бедолагу. Последний раз это происходило настолько давно, что он уже и не помнил, как это бывает. Он медленно сел, всматриваясь сквозь прутья решётки. По коридору шёл мужчина в мантии и шляпе-котелке. Он показался волшебнику смутно знакомым, но узнать его он не смог. Человек остановился перед камерой и посмотрел на него с отвращением. — О да, мистер Сириус Блэк, насколько я знаю, — сказал он. Когда он услышал своё имя, впервые за столько времени сказанное вслух, что-то в его сознании зашевелилось. Он посмотрел на мужчину мёртвыми глазами, в глубине которых, лишь постаравшись, можно было увидеть маленькую искорку жизни. — Кто вы? — спросил узник голосом, за неиспользованием ослабшим и охрипшим. Мужчина в котелке поднял бровь. Он не ожидал ответа. В большинстве своём преступники, которых он повидал, были почти безумны. — Я — Корнелиус Фадж, новый министр магии, — произнёс он, преисполненный собственной важностью. — Инспектирую объекты. Осматриваю, всё ли в порядке, как должно быть. Волшебник за решёткой не знал, случилось ли это из-за того, что с ним заговорили, или из-за того, что дементоры далеко ушли, но его сознание прояснилось. — Правда? — проскрежетал он. — Надеюсь, вы находите наш дом удовлетворительным. Корнелиус Фадж удивлённо на него посмотрел. Такое поведение было более чем необычным для узника этого места. Он немного нервно прочистил горло. — Ах, да… да, несомненно, более чем удовлетворительно… хм… могу ли я что-то для вас сделать? — спросил он больше из растерянности, чем из беспокойства. Узник посмотрел на него, как на сумасшедшего. Потом хихикнул, что вышло гулко, будто его грудь была пустой изнутри. — Не могли бы вы одолжить мне свою газету, сэр? — саркастично попросил он. — Соскучился по кроссвордам. Корнелиус Фадж был слишком удивлён, чтобы возражать, и с застывшим выражением лица протянул преступнику газету. Когда министр ушёл, маг прислонился к стене, согнул костлявые колени и уставился на газету с её движущимися картинками и мигающими надписями. Прошло много времени с тех пор, как он видел нечто подобное. Самый крупный заголовок повествовал о Кубке Мира по квиддичу, и волшебник почувствовал, как внутри разливается эхо былого наслаждения. Потом его взгляд упал на заголовок поменьше над нечёткой картинкой. Похоже, фотография была снята издалека. На ней был изображён маленький темноволосый мальчик, которого выводили через маггловские раздвижные двери очень дородный мужчина и худая женщина с лошадиным лицом. Оба выглядели сурово и раздражённо. «Мальчик-Который-Выжил выходит из больницы после домашнего несчастного случая» — гласил заголовок. Далее следовала короткая заметка о Мальчике-Который-Выжил, Гарри Поттере, спасителе волшебного мира, который выписался из маггловской больницы после, предположительно, несчастного случая, произошедшего в доме его опекунов, дяди и тёти — магглов. Как только маг посмотрел на фотографию, в груди заболело. Это было иначе, чем вся та боль, которую он испытал за последние годы, переживая самые худшие моменты своей жизни вновь и вновь. А их было много… Но сейчас всё ощущалось по-другому, эта боль была свежей, будто его холодное, усохшее сердце разом заново начало качать кровь. — Гарри! — прохрипел он, гладя голову мальчика на картинке костлявым пальцем. В голове не более чем на секунду промелькнуло изображение, на котором он сам стоял в ярко освещённой комнате и подбрасывал крошечного темноволосого малыша в воздух, чтобы затем словить и крепко обнять, а мальчик визжал и радостно хохотал. — Гарри… — прошептал он снова. Когда на одинокий остров опустилась ночь и вымораживающий холод вернулся в камеру, голодный узник уснул. Его кошмары настолько часто повторялись, что стали почти старыми знакомыми. Нелюбимыми знакомыми, но факта это не отменяло. Он видел холодное лицо своей матери, её пронизывающие глаза, полные отвращения, она смотрела на него, как на что-то чрезвычайно гадкое, прежде чем просто отвернуться от него, оставляя позади, одного в толпе людей, которые возвышались над ним. Она исчезала, держа за руку младшего черноволосого мальчика, который шагал за ней, оживлённо болтая. Он смотрел на высокую фигуру своего отца, стоящую над ним, пока он сам лежал на полу. Лицо того было искажено яростью, он выхватил палочку, направил её на сына и взревел: «Круцио!» Жгучая ослепительная боль пронзила каждый его нерв. Он видел холодные глаза своего отца, глядящие на кричащего сына без тени раскаяния или жалости. А потом появились изломанные, обгоревшие руины дома и мёртвые глаза лучшего друга — нет, брата — смотрящие на него с застывшими на мальчишеских чертах лица шоком и страхом. Он припал к неподвижному телу с непреодолимым чувством потери, вины и ужаса. В сознании осталась лишь одна мысль — Джеймс погиб, и это была его вина. Но потом что-то изменилось. Случилось что-то новое, чего раньше никогда не бывало. Голова Джеймса повернулась к нему, и друг посмотрел на него, как будто на самом деле видел. — Где Гарри, Сириус? — спросил Джеймс обвинительным тоном. — Я… Я не знаю, — пробормотал волшебник, по чьим щекам струились слёзы. — Прости, Джеймс. Прости! — Ты обещал мне, Сириус. Ты обещал! — Я знаю! Это моя вина! Это всё я виноват! Прости меня, Джеймс! — Ты обещал позаботиться о нём! Почему ты не заботишься о нём, Сириус? А затем он увидел тело маленького мальчика с чёрными волосами и шрамом на лбу, неподвижно лежащее на полу, с капающей из виска кровью. Маг проснулся от острой нехватки воздуха. Последнее изображение проигрывалось в мозгу чётко, как будто находилось прямо перед ним. — Гарри! — прошептал он. — Что я наделал?