Модные шалавы 2: Гамбит картоса

Гриша абсолютно на все сто процентов уверен, что если бы Назар был городом, то это была бы Москва. Серьезная, безжалостная и неприступная во всех смыслах столица рисовалась в его четких движениях и сдержанной мимике. Он держался ровно, ходил средним темпом, что у москвичей обычно означало занятость, рабочий режим, но и уверенность во времени одновременно. Однако, со стороны выходцам из ленного и неспешного Будапешта было видно, что как втопит он будь здоров — так и поминай как звали. И даже не остановится подождать, сукин сын. Легкая заинтересованность сменялась моментально ее полным отсутствием в его глазах, но те всегда очень внимательно сверли собеседника до того, пока он не сдастся или не умрет. У Назара был строгий взгляд как на людей, так и на вещи. С непривычки многие улавливали в его ауре волны самодовольства, но это был лишь проходной тест в более узкий круг. Потом в еще более узкий. И сколько таких испытаний и кругов придется пройти, прежде чем доберёшься и осознаешь Вотякова как человека — хуй знает. Грише думается, что девять. Девять кругов он прошел. Это же символично. По утрам четверга и субботы Назар посещал зал, а в понедельник бил мяч об стены в клубе сквоша. В остальное время, включая, возможно, даже ночное, он работал. Гриша ни разу не видел его в костюме с галстуком и предполагал, что такой одежды у того в гардеробе априори не имеется. Хотя какой только одежды там не было! И вообще... Не то, чтобы парень страдал от Дэдди Ишуес, но, блядь, согласитесь, что бизнес-костюмы — се-е-е-екс! Как и Москва, Обладает сверкал и переливался так, что если не ослепнуть в первое мгновение, то вы, может быть, сможете сосчитать, сколько семей можно было прокормить с одного только кольца. Но Москва всегда забирает лучшее, не делясь ни с кем. Потому что у столицы есть своя нерушимая временем аксиома — чтобы что-то иметь, нужно пахать. Поэтому Вотяков был Москвой. И, возможно, поэтому он ненавидел этот город. Назар выбрал Питер, надеясь, наверное, что тот его перестроит во что-то иное, что его иллюзорная красота и мнимый покой заразны. Гриша сидел в Москве, слушал 3D19 и думал о том, что они оба проебались. Осознание пришло на моменте, когда еле различимый елейный голос Лизы присоединился на последнем куплете к голосу Назара. Гриша вдруг понял — они ведь действительно хорошо смотрятся. Более того, их пара — естественна настолько, что смешно. Он бы и посмеялся; в голос, на всю свою одинокую квартиру, да только все еще не смеялось. Когда теряешь кого-то, буквально приваренного к тебе намертво, наступает какое-то отрешение от всего мира. После взрыва, бури — полное затишье. Осознание уже пришло, но еще не обосновалось, не завезло свои тяжкие манатки: бессонные ночи и желание упиться вусмерть. Фаза апатии во всей красе, дамы и господа, а в ее центре — Гриша Будапештов-Ляхов. Посмотрите, тот самый, что одним звонком, в котором высказывает Назару всё, в том числе желание съехать нахуй от него в Москву обратно, проебал свою мечту. — Мы с Назаром не ссорились. Гриша беспечно лыбится, щурится и в чуть наивной манере пожимает плечами. Он весь в этой нарочитой простоте и непринуждённости, неизменно задорный и не знающий бед. Когда он приправляет брошенную фразу подобными привычными жестами, у всех тут же испаряются вопросы, если таковые были. Грише верят безапелляционно, Гришу любят безвозмездно. Поэтому сомнений в том, что тот попросту напиздел ни у кого не возникает. В том, что Назар не может даже в теории злиться на этого душку, тоже. — Назар не в обиде, че вы. Разумеется. Назар — не девочка же его, чтобы губки дуть в стороне. Все устно/мысленно соглашаются. Кто-то соотносит личный опыт тёрок с Вотяковым, который за неровный подъеб в спину лишь снисходительно бровью поведёт. Кто-то доверяет слухам, что за нож в спину может лихо всечь. У Будапештова светящаяся неистребимым оптимизмом рожа целёхонька, хоть картины пиши. Так значит конфликт исчерпан, если вообще имел место в биографии исполнителей. — Назар не скандалил, бля. Он ровный. Формально Будапештов-то и не заливает нихера. Вот только он один осознает, что в этом вся штука. Потому что когда на той стороне звонка Вотяков замолкает, хотя ожидался шквал эмоций и скандал на три блядских эфира с Юлей Чинаски, Гриша неровно выдыхает. Назар держит паузу еще минуту, неясно, о чем думая в этот промежуток времени, а после сбрасывает и больше не звонит. Гриша и сам пробовал — бестолку. О том, что Вотяков улетает в тур раньше, чем должен тот узнает у Лизы. Та небрежно, но спокойно трещит в голосовухе о том, какой ее молодой человек трудоголик, особенно в последнее время, умничка ненаглядный. Дальше женский писк передает важную новость: сама она планирует наведаться в Москву, поэтому пусть Гриша и оста... А Буда дальше не слушает, отправляет «ок». Похуй, на то, что он подписался скорее всего на компанию этой пизды на ближайшие недели ее пребывания. Не похуй на то, что они с Назаром не ссорились. Даже не ссорились. Гриша его просто проебал.

***

Через знакомых знакомых Назар узнает, что этот красноголовый мальчишка будет в Санта Барбаре в субботу. Еще на всякий уточняет, предположительно зная уже ответ, выступать он туда подвалит или просто на движения. Естественно, Димайс туда приплывет в качестве обыкновенного посетителя, и, как продолжает заверять знакомый знакомого в инсте, мол, максимум цапнет с собой девчонку или компанию небольшую. Чел этот наверняка ненавязчиво его предупреждает, видимо, представляя, что Наз в Санта Барбару со столовым, минимум, ножом нагрянет. А Вотякову думается, что компашка из вчерашних выпускников для него не представится большой проблемой, и не потому, что он понесет с собой холодное оружие для овощей. Ха-ха, сетап. Димайс его девушку достал. Трек написал в дополнение к своим подкатам в директе. А мужики такого не прощают, вроде. Правда ведь? Ну, Редволл сказал, мол, пойди замеси еблет пацана в тесто, заебал пищать на Лизку. Порекомендовал, значит друг, ага. А Обла верит, что если и живет в мире икона, истинный образец мужчины по всем параметрам стопроцентного, то это его диджей, Борис, а точнее Славик. До сих, кстати, не понимает прикол с псевдонимом, хотя сто лет в обед, как кенты. Потому и поэтому на такие мужицкие разборки он и его решил вписать, а так же Маркера и еще парочку знакомых крупных ребят. Не, он не в 9 классе, чтобы стенка на стенку за гаражами вышагивать, просто… Ну, так же делают все мужики, когда на их девчат выебонят, верно? Антураж создают серьезной бойни. Авось детвора, при виде таких кабанов, усвоит урок еще до того, как Назар рот откроет его им озвучить. То, что выебонит Димайс и напрашивается на такие воспитательные меры — тут о фактам. Тречок этот, про Лизу, Обладает даже принялся гонять по сотню раз в ушах, дабы напитаться гневом и негодованием. Раздражение и чуть ли не физическая усталость после вопиюще отстойного музыкального произведения Димайса были тут как тут, а вот желание «побазарить» кулаком с его детскими щечками в минус ушло. Его и так не было, а после того, как Вотяков уже обозначил перед командой спасателей чести его герлы место и время, оно показалось просто смешным. По ощущениям, это примерно равно абсурдности предложению колясочнику сыграть в футбол один на один. Ну вот о чем ему говорить с лопоухим дурачком?! Вот что он должен хотя бы приблизительно ему сказать, чтобы это выглядело одновременно угрожающе и не притянуто за уши? Слышь, крашенный! Не смей исполнять про мою бабу, понял? Да, она секси, да, на нее негласно дрочат пачками, а гласно нельзя, усек? Пиздец, блять. Назар устало вздыхает, чувствуя, как его со спины обвивают руки. Лиза. Сопит ему в лопатки, после коротко целует, словно клюет, туда же, в скованные напряжением мышцы. Помогает или нет — он практически благодарен ей за этот жест, по крайней мере помогает вернуться в реальность. — Пойду отмутузю твоего сверстника, — улыбается он ей, ненавязчиво распуская ее объятия. Фраза, сказанная им, звучит с горькой иронией над самим собой, своей идиотской затеей и сложившейся ситуации в принципе, но Корнилова воспринимает ее более позитивной и довольно хихикает. А может умело делает вид, хуй ее знает. — Не надо его бить, я тебя прошу, — она вытягивается на носочки и чмокает мужские искривившиеся в гримасе губы, настойчиво и уверенно не замечая нежелания ехать в Санта Барбару драть уши нашкодившему мальчишке, — Пусть отстанет и все. У Облы чуть не вырывается раздраженное: «Раз такая умная, то сама иди и разбирайся», — но он прикусывает язык в самую последнюю минуту. Видимо, укол совести за то, что он вечно не может унять свой гнилой базар перед человеком, который его ценит, отрезвил его на секунду. Ценит, или хотя бы оценивает недешево его Лиза — неизвестно, если честно. Обле про нее ваще мало что известно, а скоро они полгода как вместе, пусть и добрую половину этого времени они пробыли в этом статусе чисто формально. Теперь Будапештов неиронично ливнул, а значит между ними стерлась последняя живая преграда. И они даже трахались, кстати, весьма недурно. Назар в их первый раз ссался назвать ее случайно мужским именем на букву «Г», пиздец боялся того, что следовало бы из этого. Но после того, как Лиза, вдоволь поизвивашись на нем, ускакала в душ, гарантируя перед уходом второй раунд и «десерт», Назар подумал, что нет. Не сможет он даже через силу назвать ее Гришей. Органика не та. И штука, к сожалению, не в том, что у одного — хуй, а у второй — нет. Он, вновь выныривая обратно, посмотрел невидяще посмотрел на свою девушку сверху вниз, провел по щеке ладонью, заставляя ее губки в сотый раз за день выгнуться в довольной улыбке. — Пока. В машине он не слушает разгоряченных ребят. Их речи громкие и заряженные бойцовским духом, видимо, им реально давно не перепало такого драйва. И он даже отчасти рад, что хоть какая-то выгода с этой кутерьмы будет — кенты счастливы. Маркер, сидящий рядом, трогает его за предплечье, отвлекая от сменяющегося пейзажа за окном. — Ты как? Мрачный какой… — Хуйней мы маемся, — поясняет негромко Назар, думая, что ему он точно может в этом признаться. Марк Маркер — самый зрелый человек в его окружении. Тот спокойно смотрит на него, выжидая, вдруг что-то добавит, но, не дождавшись продолжения, дружески сжимает ладонь на плече. — Зар, пацифист ты, хотя по грозному еблу и не скажешь, — фотограф руку убирает, складывает ее на вторую на груди и откидывается в кресле, — Ты просто для факта скажи пацану пару ласковых, а после езжай домой. По ситуации посмотрим, ок? Недолго думая, Вотяков коротко кивает, пусть сквозь разыгравшуюся мигрень смысл сказанного Маркером не слишком-то пробивается через череп. Отворачиваясь к окну. Ему еще раз сверить доки и билеты, а так же прочекать заново все договоры и печати на них. Скоро он в тур отравляется колесить, а вместо подготовки-переподготовки едет на детские драчки. Он вдруг разворачивает мысль, которую скомкал, пока целовался на прощание с Лизой перед дверью. Гриша, ну такой бойкий да с неприличной припиздью к пацанским делишкам, и то бы заметил, как Назар ебал это все. И видя, что Вотякову не по нраву затея, он бы первым поспособствовал ее исчезновению. А после задорно хихикнул бы, подмигивая блестящими глазами.

***

Платина тупо пялится в экран минуты три. Нагрузка на мозг идет катастрофическая, едва-едва не фатальная для парня. Смаргивая, он коротко вздыхает, а потом смачно и колко плюется в тишину. — Блять. Блять. Блять. Может быть, эти слова имеют какое-то иное значение? Новый тайный код? Нет? Да? Понадеяться стоило бы, да Роберт хоть и туп, но не наивен. И получая весточку от общего старого кента про то, что Обла неиронично заехал в Санта Барбару дабы там заехать уже по лицу гребаного ноунейма-малолетки, он правда хотел сначала попросту на этот вброс плюнуть. Только вот вряд ли бы этот чел просто так соизволил средь бела дня ему спиздеть про Назара, общего друга и… За сообщением в инстаграмовский чат прилетает еще и видео, очевидно, оператор реально верит, что Пладиусу оно охуеть как всралось. Тот, разумеется, все же смотрит, не моргая эти треклятые четырнадцать секунд записи. На сомкнутую тяжело на загривке юноши вотяковскую руку, на то, как тот судоржно кивает китайским болванчиком, вряд ли дельным образом соображая, с чем соглашается. Роберт смотрит на то, как нелепо и тревожно мельтешит на заднем фоне крашенная под труп невесты, ей-богу, все же узнавая в той после короткого затупа Хоффманиту. Повторно запускает видео, чтобы с силой закрыть глаза, проводя свободной рукой себе по переносице. Естественно. Очевидно. Ясно как день. Что еще нужно сказать, чтобы было не так херово? Как бы обозначить этот проеб так, дабы он перестал быть настолько попускным? В руках этой дуры блестит гладкая широкая поверхность ее новой лопаты. Да, было бы странно, если бы только одна сторона догадалась запечатлеть процесс мудок, да вот незадача: Обла и ко снимали для личного архива, да поржать позже с рожи красноволосого. Аня же — для того, чтобы Облу можно было бы за септум потом водить от следователя к следователю. Поздравляем вас, скандальная женщина, вы сорвали куш размером с ебучий Эверест сегодня. У пойманной за блестящий иркутский хвост рыбешки как раз таки глобальный тур на носу, а так же в целом решение до нового года хотя бы не ебнуться лицом в какую-нибудь мерзкую жижеобразную грязь. И самое-то, блять, угарное. Этот конченный кретин на видео, цепко вцепившийся в мальчишку, естественно понимает, что творится лучше всех вместе взятых. Платина кликает на кнопку сбоку айфона, бросает его рядом с собой, а сам откидывается на кровати, закрывая лицо руками. Как только они умудрились все прийти вот к этому нескончаемому по габаритам своим пиздецу? И где носит блядского Кристину тогда, когда он является первым и последним человеком, который сумел бы хотя бы попытаться дать ответ на заданный вопрос.

***

— Я знаю, ты не любишь ее. Назар смотрит на Димайса, крепко зажимающего кровавым платком разбитую губу. У него глаза на мокром месте, пылающая и распухающая гематом, дрожащие колени, пальцы, тело... У Назара же — дежавю и желание поднести дуло огнестрела к виску. Может быть им обоим по очереди. — Я все-все знаю. Ты ее не любишь. А пацан так и трясётся весь, от головы до пят. И выглядит так, словно это у него, не потому что не потому, что ссыкло, а потому что обидно ему, обидно хоть на стены лезь. «Я — конченное хуйло.» В очередной раз за жизнь делает вывод этот Назар, прикусывая внутреннюю сторону щеки. В надежде ли очнуться в кровати после арт-хаусного кошмара, или просто в попытке самому не завыть, он не ебет уже абсолютно. Он вообще теперь мало чего понимает. Протягивает руку чисто по-дружески потрепать Димайсам по лопаткам, но, не касаясь даже еще ладонью его худой спины, он задерживает ее в сантиметре, сомневаясь, стоит ли вообще. Решается, и, по всей видимости, зря. Димайс дергается от внезапного прикосновения, в его движении отсутствие беспомощности и одновременно с этим вся она на поверхности. — Не любишь, — хрипит тот, ощетиниваясь. — Ты ничего не знаешь. Мелкий ещё, — выдает абстрактное и пустое Назар, сам не зная, достаточно ли убедительности вкладывает в свою речь. Ловит себя на мысли, что ему самому бы пора усомниться в собственной осознанности и зрелости. До чего же он, старающийся привычно накинуть на себя маску отцовской фигуры, смешон. Сейчас, когда это происходит временным расстоянием в пятнадцать минут после того, как растоптал честь пацанскую просто для галочки, особенно. И для какой, позвольте спросить, блядской галочки он это делал? Нет уж, давайте про это поговорим, раз начали, куда воткнуть должен Назар эту ебучую галку — себе на задницу? — Не любишь, — Димайса явно заело, причем конкретно тау. Уже можно наградить пацана минимум за ослиную упрямость, и, возможно, намеки на откровенный мазохизм. Так-то если здраво прикинуть, Назар повторно всечь может. А раз уж они сейчас тет-а-тет, да еще и заперлись в одном туалете, сделать это будет еще проще. Да, опьяненный потасовкой с крупного полета дядькой, юноша мог начать молоть эту пургу неосознанно, дабы доказать противнику, что ничуть его это происшествие не пошатнуло — наоборот, он, блять, в бой рвется с низкого старта. Ну, во-первых. Такое представление желательно не сопровождать трясущейся губкой и блестящими глазами. Во-вторых, даже если тот в упор не замечает свое красноречивое отражение в зеркале, странный он выпад придумал для осады нервов Вотякова. Даже не странный — ебанутый. — Не любишь ты ее, не лю… — Завались, — желчно и устала плюет Назар тому, стекая мясным месивом по кирпичной стене туалета, а после обхватывает раскалывающуюся башку руками и тоже, перенимая его фишку без отчета в этом, повторяет, — Завались нахуй. И, честно говоря, ему почему-то не приходит в голову поинтересоваться, с каких хуев малой вообще этот пиздец взял на вооружение. Вместо этого приходит мысль, что он, в принципе, не спиздел. — Слышь, мелочь, — Назар глухо подзывает того, не поворачиваясь даже, когда тот садится рядом на пол, подтягивая к себе ноги. — Че? — А ты чьего внимания добиваешься-то, — Вотяков берет паузу якобы просто так, но затем громко хрюкает, а после рассыпается в нервном, почти надрывном от короткой вспышки осознания смехе, еле как продолжая, — Моего или моей девушки?