MO DAO ZU SHI

                    Постканон, PG-13       Лань Чжань переходит на диалект Гу Су внезапно, резко, без предупреждения. Чуть размыкая губы во сне, поет словами, как нотами, настолько этот диалект хорош. Он повторяет короткие фразы, делая размеренные паузы, и Вэй Ин сначала просто удивляется тому, что муж его, оказывается, болтает во сне. Потом осознает, что вряд ли понимает - о чем. В счастливое время их пятнадцатилетия он так и не выучил гусуланского. И вот он лежит в постели рядом с Ванцзи, подперев голову рукой, и наслаждается. Лань Чжань привычно благопристоен - спит на спине, с красивым умиротворенным лицом, и возвращаясь в своих сновидениях в прошлое, журчит красиво и сладко на странном китайском языке с малознакомым акцентом. Звучание его голоса приятно на слух еще потому, что Ванцзи известный молчун. Он молчит, даже когда разговаривает. И эта свободно льющаяся из него речь - как мед, как удивительно мелодичное заклинание, которым спящий Лань Чжань пользуется для удовольствия своего мужа. Вэй Ин уверен - на своем гусуланьском Ванцзи поёт о нем. Медовые фонемы словно созданы для признаний в любви; они заставляют округлять небольшой рот Лань Чжаня как будто для поцелуя. Вэй Ин бросает распознавать незнакомые словечки и делает то, что хочется ему сейчас больше всего - целует эти шепчущие губы. Целует в самый уголок, боясь спугнуть звучащую поэму, но все-таки вспугивает: Лан Чжань выдыхает что-то отчетливо темпераментное, впервые наверно используя в устной речи тройной восклицательный знак, и этот неосознанный возглас Вэй Ин выслушивает с игривой улыбкой. Он слишком хорошо знает все те моменты, когда Ванцзи звучит так... волнительно. В конце концов, в последнее время он сам просит его не сдерживаться и быть громче, когда сам старательно скользит на его бедрах сверху, бессовестно не глуша стоны. Стоны на гусуланском с восклицательным звучат волшебно. Проснувшийся Лань Чжань непонимающе смотрит на довольного мужа, а тот мурчит ему прямо в ухо что-то о том, как все-таки жаль, что Ванцзи не научил его в своё время бранным словечкам диалекта Гу Су. Лань Чжань молча всматривается в его лицо. - Ты помнишь тот день? - спрашивает еле слышно, подозрительно охотно проваливаясь в прошлое. - Охоту в Цай И? На озере Билин? Вэй Ин кивает и ему кажется, что сладость подаренной локвы все еще тает на языке. Все еще тают на языке все те слова, что он кричал со своей лодки. Все еще саднит шея; там, где воротник рубашки впивался в кожу, потому что неженка Лань старался, видите ли, не касаться чужих людей. Поэтому волок его прочь из омута, схватив за шиворот. Спасая и его самого, и меч с дурацким вздорным именем... - Ты был таким неприступным. Надо было все же кинуть в тебя корзинкой с фруктами, - смеётся Вэй Ин. - Бука. Лань Чжань смотрит на него невидящим взглядом - что он там видит, за этим незнакомым овалом лица и яркими карими радужками? - и какого-то черта произносит что-то на гусуланском снова. Слово короткое и теплое. Незнакомое. Пока Вэй Ин силится его понять, Лань Чжань старательно его отвлекает - пальцами трогает уголок губ, вспоминая, что его разбудило и, повернувшись к мужу, плавным рывком притягивает его к себе. Вэй Ин податливо льнет к нему в поцелуе. Ему до боли нравятся эти ночные гусуланские признания в любви, которых Лань Чжань не помнит.       Приступы не происходят часто. Время от времени. Вэй Ин поневоле запоминает слова, которые повторяются раз за разом, и любопытство его растет. Измученный этим, Вэй Ин идет к главе Ордена, не смея раскрываться перед мужем, и объясняет проблему. Лань Си Чэнь сдержанно улыбается - он в Облачных Глубинах единственный, с кем можно говорить столь интимно о Ванцзи, и Вэй Ин, конечно, бессовестно этим пользуется. - А-Чжань говорит во сне по-гусулански? - переспрашивает Си Чэнь. Вэй Ин кивает и запоздало смущается. Быть может, слова, что он запомнил, обозначают что-то непристойное? - Ничего необычного, Вэй Ин, - успокаивает его глава Ордена, - всего лишь отголоски юности. Конечно, отголоски, в панике думает Вэй Ин и краснеет. В юности они с Ванцзи позорились, не отставая друг от друга. Он тем, как нагло его доводил, подсовывая захудалое порно, дергая за ленточку и кидая цветы, а Лань Чжань - как влюбленно-страстно реагировал на это, круша деревья Би Чэнем. Сейчас Вэй Ин, представляя эти игрища глазами его старшего брата, мысленно проваливается от стыда под землю. - Так ты запомнил сказанные фразы? - спрашивает его Си Чэнь, ничуть не смущенный их недостойной сплетней. - Не фразы, слова, - кивает Вэй Ин и думает сдать назад, потому что - не стоит. Правда, не стоит быть таким любопытным. - Не нужно переживать, господин Вэй, - снова читает его, как открытую книгу, глава Ордена, - Ванцзи вряд ли произносит что-то неблагопристойное. Вэй Ин верит ему. Подслушанные словечки звучат из его пересохшего горла жалкой пародией на идеальное произношение Лань Чжаня, но Цзэ У Цзюнь прекрасно его понимает и спрашивает что-то отстраненное: - Ты же наверно знаешь, как нас воспитывали в Гу Су? Намного строже, чем остальных адептов. Вэй Ин уверенно кивает - ему всегда казалось, что двух нефритов гоняли по наукам чересчур усердно, в какой-то момент позабыв, что они лишь дети, которых хоть изредка нужно гладить по голове. - Методы обучения были... всякими, - продолжает вспоминать Лань Хуань. - Наш дядя часто будил Ванцзи среди ночи, и требовал произносить наизусть свод правил, начиная с определённого номера. Его словесная несдержанность во сне всего лишь следствие тренировок. А фраза на гусуланском, которую А-Чжань произносит, переводится как... Вэй Ин тихо дохнет от накатившего разочарования. Та самая огромная стена послушания с великим злорадством обрушивается ему на голову, припечатывая к земле всеми четырьмя тысячами правил. Да что же это такое, во имя Небес!!! - ...правило девятьсот двадцать восьмое, о концентрации на уроках, - блестяще заканчивает детективное расследование Си Чэнь-переводчик и проницательно смотрит на поникшего Вэй Ина. - Всего лишь... правила, - разочарованно стонет тот, не смея упоминать о своих догадках. Лань Си Чэнь ласково, как только он и может, смотрит на молодого юношу перед ним. Тот одет в светлые одежды, и нежно-голубой цвет облачного орнамента немного контрастирует с резким цветом его красно-коричневых радужек. У настоящего Вэй Ина были синие глаза. Настоящий Вэй Ин был выше. Его золотое ядро горело ярче тысячи солнц. В Гу Су не учат тосковать по прошлому. Есть настоящее, им нужно жить здесь и сейчас. Иначе ты просто неблагодарная пылинка, затерянная во Вселенной мироздания, которая самонадеянно думает, что сожаления её хоть что-то изменят. Меньше всего Вэй Ин ожидает этого от Ванцзи. И замечает - внезапно он будто проваливается в прошлое и может на пару часов застыть, засмотревшись на цветущую магнолию у библиотеки. Замереть в холодных водах источника или же намеренно промокнуть во внутреннем дворике под проливным дождем. Облачные Глубины восстановлены тошнотворно идентично, и Вэй У Сяню знаком каждый уголок, в котором его мужа может настичь эта вертикальная кататония. Он терпеливо ждет Ванцзи у раскидистого дерева, отмахиваясь от летящих с него лепестков. Потом берёт его за руку и говорит, как маленькому: "Идем". Ванцзи смотрит настороженно и увести себя позволяет. В источнике, куда за ним ныряет Вэй Ин, Лань Чжань пристально окидывает обнаженное его тело странным взглядом, в котором обидно не сквозит узнавания, и все же, очнувшись, уходит с ним прочь, в их удаленную цзинши, где Вэй Ин заботливо пытается согреть своего мужа после ледяной ванны. Ванцзы согревается быстро, можно даже сказать, он начинает пылать, наверно поэтому делая с Вэй Ином несколько грубые вещи, как будто бы мстит его новому телу неизвестно за что. Он просит встать перед ним на колени - раз уж их разница в росте теперь так велика, то что решат еще несколько десятков сантиметров? Вэй Ин встает. Коленопреклонённый, обнаженный и будто наказанный, он ждет когда Лань Чжань уверенным рывком распахнет перед ним ханьфу, под которым ничего нет, и послушно исполняет невысказанное желание. Близость не выходит нежной. Лань Чжань даже не смотрит в его лицо. ... - Моё лицо... - начинает Вэй Ин грустно и трогает свои новые, свежие, двадцатилетние щеки, не замечая, как мягко смотрит на него Цзэ У Цзюнь. - Твоё лицо, - не дает ему высказаться глава Ордена, понимая его без слов, - улыбается так же задорно, как раньше. Дело не в этом лице. Дело в человеческой памяти. Позволь Ванцзи проститься. Вэй Ин молча кивает. Он тоже не успел этого сделать перед смертью - Лань Чжань покинул Луань Цзан неуслышанным, с собой унося безответное чувство и общую их юность, пролетевшую, как один миг. Ночью он получает новую порцию ненавистных правил в устном изложении на прекраснейшем из диалектов. Только теперь Вэй Ин знает - во сне никто не говорит с ним о любви. "Зубрилка", - свирепо думает он и начинает нервно смеяться. Чужим голосом, чужим смехом, который вылетает из чужой гортани. Он, никогда особенно не задумывавшийся об этом, теперь заставляет себя поверить в то, что Ванцзи безразлично. В конце концов, он мог переродиться и вовсе кроликом, и с этим точно были бы проблемы. Смех будит счастливо женатого на молодом красивом мужчине Лань Чжаня, и он снова немного непонимающе смотрит на мужа. И тем не менее снова сонно произносит то самое слово на гусуланском, значение которого Вэй Ин у Лань Си Чэня позабыл уточнить. Оно медовое; оно с привкусом мушмулы. Вэй Ин неожиданно понимает, что оно означает. И пусть Лань Чжань не отпускает их прошлое, грустит у магнолии, вспоминая улыбчивое синеглазое лицо, но возвращаясь к нему наяву, он называет его "Любимый", и Вэй Ину все равно, на каком из диалектов.