*I*
Три недели до убийства Исаака Райхаузера, Матаваи, 6:00 В шесть утра не самого обычного вторника Маурири Лепау переступил порог владения Изабелл Рид. Ворота, неизменно запертые в такую рань, были приоткрыты, и полинезиец предположил, что впервые с дня обустройства конюшни её хозяйке было наплевать. На защиту имущества. На безопасность лошадей. На угрозу приватности. Этой женщине сейчас было наплевать на всё, кроме того, что волновало и самого Маурири Лепау. Изабелл в коротком пеньюаре сидела на первой снизу доске, что служила ступенькой лестницы, ведущей в её офис. Сидела молча и, вытянув обнажённую правую ногу, босой ступнёй рисовала перед собой полукруг, словно защитную черту между прошлым и будущим. Думала ли она о том, как предотвратить толки, что неминуемо появятся после вчерашнего вечера? Как только откроется бар Лавинии, так главной новостью для обсуждения среди его завсегдатаев станет драка между партнёрами «Раттлера» и любовниками. Скорее всего — бывшими, если судить по уже потемневшим синякам, этим следам от мужских пальцев на открытых взгляду худеньких плечах. По красным глазам и плотно сжатым губам Маурири сделал вывод: она провела бессонную ночь и уже знает, что «Раттлера» нет в бухте. И всё же начал он с очевидного: — Дэвид уплыл чёрт знает куда… — И дьявол знает зачем, — тотчас откликнулась Изабелл. — Что ты здесь забыл, Мо? К бару Лавинии — по другой дорожке. — По-твоему, произошедшее меня не касается? — прищурился полинезиец. Пришёл он не для того, чтобы вступать в словесную дуэль, понимая, что найдёт её разбитой и не столько в физическом смысле этого слова. Но манера мисс Рид изъясняться, в большинстве случаев и непосредственно в моменты уязвимости, была слишком провокационной и напоминала петушиный бой: колкости и остроты, как перья и дорожная пыль, летели в глаза свидетелю её победы или поражения. — По-моему, ты тоже должен быть чёрт знает где. Проспал прилив? — Изабелл, казалось, насмехалась, но Маурири не позволил себе обмануться её весёлым голосом. — Капитан оставил меня на берегу, — ответил он. — Без предупреждения. И мне это, должен признаться, надоело. Леди опустила и глаза, и комментарии. Видя произведённое впечатление, Маурири немного смутился. Вряд ли момент был подходящим, чтобы женское сердце, и без того кипящее страстями, накрывать крышкой чужих разочарований. Узнав о произошедшем между партнёрами от Лавинии, постучавшей в его двери неожиданно поздно, Маурири уже не мог дождаться утра и несколько часов приглушённо, чтобы не разбудить детей, переговаривался с Леани. Желание устроить головомойку Дэвиду подтолкнуло его прийти на причал с первыми лучами солнца. Именно за пару минут на берегу, созерцая силуэт удаляющейся яхты, он окончательно решился на заявление, несколько месяцев им обдумываемое. С тех пор, как Дэвид намекнул, что отношения с Изабелл стали ближе и стоическое терпение его вознаграждено. Нынешняя речь была отрепетирована Маурири перед самым беспристрастным и одновременно заинтересованным слушателем — женой. Реакцию друзей, а полинезиец считал обоих партнёров, этих зацикленных друг на друге белых, своими друзьями, — он способен был предугадать. Изабелл назовёт мечту таитянина трудно достижимой, или вовсе утопией, выложит с десяток доводов «против», а потом предложит урегулировать возникшие душевные сомнения посредством увеличения доли Маурири в общем деле. В этом — вся Изабелл, с трудом подпуская к себе людей, она, привязавшись, готова договариваться. А Дэвид решит, что Маурири захотелось независимости, в первую очередь, от него, что тот заскучал в их партнёрстве, или, что хуже, обидится. В этом — весь Дэвид, при любых потрясениях извне сохраняющий верность дружбе, но отрицающий потребность друга даже в небольшом личном пространстве. Проще говоря, рядом с капитаном Грифом избранный его сердцем переживёт самый захватывающий в жизни опыт дружбы, но только, если останется с капитаном Грифом. Рядом. Оттого Маурири Лепау, любивший друзей такими, какими они есть, избрал простой путь к достижению желаемого — перешёл в нападение и решился соврать. — Признай, ваш любовный и деловой тандем должен был распасться. Подозреваю, Дэвид загулял бы с какой-то девицей, а ты не стала бы этого терпеть. И, со временем, оттяпала бы большую часть яхты, а мужская гордость не позволила бы ему это принять… — Хорошенького же ты о нас мнения, — произнесла Изабелл, но переубеждать Маурири не спешила. — Лавировать меж двух рифов не так-то легко, — Маурири пристально глянул Изабелл в глаза. — Как и быть третьим на лодке, где двое любуются закатом. — Так ты МЕНЯ ревнуешь, Мо? Ой, не стоит. Как показали обстоятельства, ценила я не того партнёра, — её зубы блеснули перламутровым блеском. В насмешке. Но над собственным опытом. Стоило ей вновь поверить мужчине, с которым делила траты и постель, как неумолимо приходит конец надеждам. — В сложившихся обстоятельствах я решил уехать. В Новую Каледонию. Помочь родственникам Леани, — продолжил полинезиец заготовленную тираду. — Прошу тебя, пока меня не будет, отдавать жене причитающиеся мне выплаты. — По-видимому, отсутствие твоё планируется затяжным, если Леани не хватит твоей месячной зарплаты и месячной доли, — съязвила совладелица «Раттлера». — Давай-ка, Мо, начистоту! Со вчерашнего вечера у меня аллергия на недомолвки. Что тебя беспокоит? «Ну, вот, она уже готова побороться за меня», — улыбнулся мыслям Маурири и вслух произнёс: — Я больше не хочу работать с Дэвидом Грифом. — От души тебя понимаю, но отъезд проблему не решит. Если только ты не собрался за ним вдогонку, чтобы сообщить сей факт. Что было бы кстати. Найдешь — врежь ему и от меня! — Ты меня не слушала? Вообще-то, я сегодня отправляюсь в Новую Каледонию. — Держи карман шире! Вся родня Леани — с Тонга! — Есть ещё дальняя ветвь родства, — слабо запротестовал мужчина. Изабелл скептически изогнула правую бровь, и на Маурири посыпались аргументы: — Окей, решился ты на подработку. Когда есть семья, приходится думать об их благе, а не только потакать прихотям товарища. Зачем же уезжать, если в Матаваи полно возможностей?! К тому же, пока «Раттлер» чёрт знает где, ты всё равно получишь полный оклад первого помощника и долю совладельца… — По-твоему, дело в деньгах? — вызывающим тоном спросил Маурири. — По обыкновению, в них сАмых! — заявила женщина, и голубые глаза её сузились и будто сразу потемнели: — Не в этом случае, да, Мо? Просто Дэвид достал тебя тем же, чем вчера достал и меня. Своим трепетным отношением к той дряни! Маурири удивился, с какой ненавистью в голосе Изабелл упомянула о покойнице. Или такую эмоцию вызывает в ней Дэвид Гриф? — Я отпустил прошлое. Дело не в Дженни Дюваль. И даже не в Дэвиде. Во мне, Изабелл. Хочу большего, чем могу получить на «Раттлере». Изабелл задумалась, и через пару мгновений на её лице отразилось конкретное подозрение: — Ах, ты ж, чёртов… Морской волк! — Дружба дружбой, но мне надо двигаться дальше, — подтвердил Маурири её догадку. — Твоя правда, Мо. Стоит потратить жизнь на дело, которое по душе, — произнесла Изабелл более миролюбиво. — Особенно, если это — дело всей жизни! Таитянин одними глазами поблагодарил за отсутствие дополнительных расспросов и, чтобы предупредить недоразумения, добавил: — Если моё возвращение станет необходимым, телеграфируй в Новую Каледонию. Не посылай письма на Тонга. — Приятно, что мне ты врёшь лишь частично, — Изабелл не удержалась, чтобы не подколоть. — Ладно уж… Раз уезжаешь надолго, давай немедля подсчитаем прибыль за последнюю отгрузку и выделим твою часть. Пришла очередь мужчины поднимать удивлённо брови, так как в последнее время бухгалтерией занималась исключительно мисс Рид. — Можешь сварить мне кофе, — пояснила роль партнёра в своём утреннем плане Изабелл. — Чтобы согласовать выплаты за ВСЮ мою часть, потребуется несколько чашек кофе, — наконец-то озвучил Маурири цель раннего визита. На сердце у него было легко, ведь один из партнёров, пусть и не до конца владея деталями, но поддержал его рискованный шаг. Оказалось, если кто-то и мог понять стремление к самоутверждению коренного жителя Таити, познавшего «особенности» европейской культуры и вернувшегося на острова, что были бы райским садом, если бы всё ещё принадлежали его народу, так это — белая женщина, которую преследовали много месяцев по сфабрикованному делу. О борьбе за островок безопасности в цивилизованном мире она знала не меньше, чем он сам. Действительно, Изабелл отговаривать его не стала, и около восьми часов утра не самого обычного вторника совладельцы «Раттлера», решившие спустя несколько регулярных выплат стать бывшими, попрощались. Сдержанно, но с надеждой на встречу в новом статусе — только друзья. За два года знакомства эти двое прекрасно знали на что способен каждый из них, когда речь шла о защите интересов друга…*II*
Матаваи, 8:00 На центральной улице банк открывался в восемь утра, тогда же в тюрьме ночная смена заканчивалась и начиналась дневная. Выйдя из кредитного учреждения в весёлом расположении духа и, проходя мимо здания жандармерии, Маурири поприветствовал Джина Морлейса, курившего сигару на площадке перед входом. Тот не ограничился кивком в ответ: — Эй, мсье Лепау, не могли бы Вы повлиять на Ваших партнёров? Вчера едва растянул их, сцепившихся, как бешеные псы. — Мне поведали о Вашей миротворческой роли во всех красках, — с лёгким сарказмом ответил полинезиец, но Морлейс не отреагировал на неуважительный оттенок в голосе собеседника. — Позволю себе привлечь Ваше внимание… — Я спешу. Пароход ждать не будет. А ещё надо купить билет. — Bon voyage, — кратко изрёк француз. Для него риск опоздания был достаточно веской причиной, чтобы встать из-за стола до десерта, хотя бы и на обеде у губернатора. Маурири свернул к дому Вивьен, покойной крёстной Лавинии, по привычке так он называл пристройку к бару, и напротив неё, за деревьями, заметил вестника апокалипсиса местного масштаба. Конечно, только для друзей пары Дэвид и Изабелл. Семейный поверенный покойной четы Гюнтер топтался на одном месте. «Хлопот с ним не оберешься, » — поймал себя на мысли Маурири. Другие прохожие, впрочем, не вглядывались в уголок, где мистер Райхаузер кого-то ожидал, а вот полинезиец, будь у него больше времени, специально понаблюдал бы за нотариусом. Но есть причины — стоит только повернуть голову — и намерение из памяти исчезает бесследно. — Вам уведомление, арики* — услышал Маурири звонкий голос за спиной. Знакомый подросток, подрабатывающий курьером, держал в руке записку телеграфной связи. Мужчина посмотрел в карие глаза Тико. Слишком часто он видел, как худощавый длинноволосый маохи из манахуне* босиком по раскалённому песку мчался по пляжу или через джунгли из Папеэте в Матаваи, из Матаваи в Папеэте. Его выцветшие на солнцепёке хлопковые штаны с оборванными выше колен штанинами, будто крысами съеденные, мелькали то тут, то там: на пристани, на рынке, на территории, отведенной под склады, в баре Лавинии, но чаще около жандармерии. — Откуда ты на это раз? — дружелюбно спросил Маурири. — Отсюда, мсье. Срочная доставка с городского телеграфа! Оплачено Вашим партнёром. — Значит Дэвид пришвартовался в Папеэте, а затем телеграфировал в Матаваи, — Маурири решил более не строить догадок, а узнать точно, и развернул бумажку: «Прости, Мо. Так надо. Это шанс узнать правду о Дженни и отомстить, ты знаешь кому, и я его не упущу. Вернусь, объясню подробно. Дэвид.» — Тико, хочешь подзаработать? — тихо проговорил мужчина. — Передай сейчас эту записку мисс Рид. — Понял, мсье! — маохи живо побежал в сторону конюшни. «Все, что я могу сделать для тебя, Изабелл», — подумал Маурири. — «По крайней мере, будешь знать о мотивах Дэвида Грифа ровно столько, сколько знаю и я…» Положение солнца подсказывало ему, что пора поторопиться, и он бодрым шагом направился к причалу, где ближе к девяти часам его ждали, как условились, Леани и дети.*III*
Матаваи, 8:30 … С самого утра «Раттлер» должен был бы отправляться в плановый рейс за копрой. Из-за выходки Дэвида Грифа отплытие мужа было вдвойне ожидаемо, но после бессонной ночи молодая полинезийка не ощущала волнения, что появляется, когда осознаешь неизбежность изменений. С лёгкой улыбкой она наблюдала, как Тиваки и Тани бегали вокруг большой коробки из переплетённых бамбуковых палок, поверх которых была натянута кожа с роговыми наростами. Семейную ценность заранее, по её просьбе, принёс на плечах племянник Маурири — Отару, а затем вернулся к работе. Когда Маурири подошёл к ней и поцеловал в лоб, дети всё ещё резвились около причала. Наступил тот нелюбимый момент в семейной жизни миссис Лепау, хотя стоило бы к нему привыкнуть за столько-то лет, когда надо отпустить любимого в неизвестность — на милость океана и Господа. — Горжусь тобой, — просто сказала Леани, обнимая мужа на прощание. — Пока нечем. — Горжусь за одну твою попытку изменить существующий порядок. Кто знает, может это вдохновит и других наших мужчин. — Родная, помалкивай пока о подобных надеждах. Кстати, Изабелл — в курсе, но без подробностей. Для остальных, даже для Лавинии, я отправился на Тонга, чтобы помочь твоим родственникам. — Мы уже десяток раз обсуждали, — нетерпеливо проговорила Леани. — Лучше поймай детей, поцелуй их и иди на пароход, пока белые не передумали тебя туда пускать. В самом деле, экстравагантный багаж привлекал любопытные взгляды будущих пассажиров, а одна мнительная англичанка шепнула спутнику, что для изготовления сей безвкусицы дикари, наверное, содрали шкуру с бедной рептилии живём. — Это для Дэвида, — Маурири вложил в руку жены сложенный вчетверо банковский бланк. — Ты ему написал? — Леани одобрительно улыбнулась. — Когда только успел? — Всего пару строк. На большее этот засранец не заслужил, — буркнул Маурири, но глаза его улыбались. Пока банковские служащие уменьшали счёт мисс Рид на сумму, равную первому из оговоренных трёх платежей за одну третью долю «Раттлера», полинезиец нацарапал прощальное послание Дэвиду, ещё не зная, что и тот поступил также. — Могу прочитать? — спросила Леани, стараясь не выдать любопытства. Маурири хитро прищурился: — Разве ты уже не запланировала прочитать его Лавинии, как только мои следы смоет океан? — О, мне достался самый догадливый муж на Таити! — и Леани демонстративно вложила письмецо за узел, связывающий края саронга как раз между грудью. Маурири расхохотался, а потом притянул свою женщину поближе. В такие минуты он чувствовал себя невероятным счастливчиком, что завоевал благосклонность самой «примерной» девушки на Тонга, так запросто изменившей весь его мужской мир под себя. Вокруг появлялось больше и больше людей. Лавиния изнутри открыла щеколду на дверях в бар и на первом этаже распахнула ставни на окнах с видом на пляж и бухту Матаваи. Двое матросов-собутыльников тотчас направилась к излюбленному столику, а третьим в бар зашёл светловолосый мужчина арийской внешности с белесым шрамом на лице. — Леани, ты видела того иностранца? На рынке, или может в церкви? — указал на арийца Маурири. — Не могу вспомнить, где мы встречались… — Первый раз вижу. Не бери в голову, родной, в последнее время на Таити столько приезжих… — Странно то, что знакомым он мне показался со спины*, — пробормотал Маурири, уже поднимаясь по трапу. Пароход «Виктория» дал прощальный гудок вовремя. Из Матаваи в Новую Каледонию паровое судно уходило каждые две недели, ровно через четверть часа после открытия бара на берегу, и на этот раз на его борту к своей мечте отправился Маурири Лепау. Нехорошее предчувствие не покидало его до тех пор, пока здание бара не превратилось в размытое вдалеке пятно… Когда «Виктория» скрылась за горизонтом, Леани развернула письмо, быстро пробежала его глазами и улыбнулась. С каждой строчкой она лучше понимала мужа, которого не узнавала нынче поутру, когда он в раздражении на Дэвида бросал вещи в самодельный чемодан. «Больше не хочу ходить с тобой под одними парусами! — скажу тебе при встрече. Не рискнул бы выйти в Южные моря с другим партнёром! — и эти слова также от сердца. Так прими же моё решение, как я принял твоё. Мо.»*IV*
Папеэте, 9:30 … От первой чашки кофе на рассвете и до завтрака ближе к десяти часам, Натаниэль Кардиш посвящал время обязанностям, без исполнения которых уже не мыслил жизни. За восемь лет в роли бессменного «банкующего» тех задумок, что посещали одну прекрасную головку, чаще рискованных или, что хуже, смахивающих на благотворительность, бизнесмен не утратил интереса к двум делам — подсчёту затрат за прошедшие день-два и изучению отчётов от своих осведомителей. Конечно, его делами занимались несколько знаменитых в финансовых кругах бухгалтеров, их перепроверяли не менее известные аудиторы, поэтому Кардиш редко вникал в итоги «законных» сделок, пока банковский счёт регулярно пополнялся. Но он скрупулёзно регистрировал в толстой книге с золотым тиснением на чёрном переплёте каждый случай, истощающий источник, за сохранность которого и использование в разумных пределах отвечал жизнью. Среднестатистическая страница из этой «книги судеб» содержала имя и соответственно номер, сообразно статусу в неком союзе того, кому он был присвоен. Далее страницу заполняли даты, места и цифры, новые даты и места — и куда большие цифры… Синие симпатические чернила Кардиш использовал для записей о членах организации и их особых подопечных, хотя последних можно было по пальцам перечесть. Красными же выводил новые и новые цифры напротив имён старых и новых врагов. Вознося хвалу Господу, когда книга пополнялась страницами с синими именами, Натаниэль сощуривался и поминал Дьявола, когда вносил красным затраты на борьбу с очередным его пособником. Когда записанное занимало целую страницу, Кардиш аккуратно вынимал её и переносил номер, имя и общую сумму на другой чистый лист, изготовляемый для него по специальному заказу где-то в Европе. С уникальным узором по краю, выполненном на малоизвестной типографии, что печатает лишь бюллетени с надписью «Выбираю в Верховные Первосвященники»*. Затем вкладывал замену со всеми возможными предосторожностями, защищая старинный кожаный блок книги. То есть, соблюдалось правило: одна страница — один человек, издержки на которого были либо одой его деяниям, либо уже эпитафией. Первые тринадцать страниц, кроме имён носителей номеров, содержали образцы оттиска принадлежавших им SGN*. Узнаваемых в общих чертах многими талантливыми личностями, творившими свои делишки в Старом и Новом свете, и подтвержденные узким кругом посвященных лиц. Дружественная раскраска заканчивалась, вполне закономерно, на номере «Шестьсот шестьдесят пять». Записи о других номерах, начиная с «Шестьсот шестьдесят шесть», напоминали бизнесмену кровавые пятнышки, что остаются на белоснежном полотенце цирюльника, к которому он любил заходить, чтобы пощекотать себе, а заодно и ему нервишки. Вне ежедневных трудов Натаниэлю нравилось открывать книгу с начала, чтобы на титуле прочитать клятву произносимую куда чаще, чем молитвы Христу: Мы, свободные люди Запада, клянёмся противостоять мечу, поднятому против нас ради тех, кто поднимает меч рядом с нами… Он родился и вырос в Париже, сменив несколько приютов и приемных семей, убегая, когда его пытались разлучить со старшей сестрой. Мальчишку не пугали ночёвки под мостом, попрошайничество в богатых районах и проживание в трущобах. С другими беспризорниками Парижа его связали узы туже кровных и, спустя годы, он уже не видел разницы между своими интересами и интересами шайки с парижских улиц. Никогда он не стремился быть главарём ватаги, полностью доверяя своё сегодня и будущее авторитету тех мест — авантюристу по натуре и образу жизни Марселю Пинэ. Подростки были словно братья, а потом Марсель привёл в дом, если так можно было назвать развалины, где ютились члены их разновозрастной семьи, девочку семи лет — белокурого ангела, чёрт её дери! Новообретённые брат и сестра часто ссорились, ревнуя Марселя, добиваясь его похвалы, а когда тот ушёл в военно-морской флот ради новых знакомств и успешных махинаций, как ни странно, они вместе позаботились о маленькой общине. В то время и произошло знакомство, повысившее ставки в их жизнях — появился новый ментор, что заменил Марселя во всех смыслах. Натаниэль стал его скромным помощником в организации, на членство в которой достаточно было намекнуть, чтобы открывались любые двери, а вот она… Даже имея власть, недоступную многим, Натаниэль не смог бы защитить её лучше, чем она сама научилась себя защищать. И хотя по выбранному пути они двигались раздельно и в разном ритме, в результате мужчина получил право хранить у себя старинный фолиант, как некоторые хранят семейный альбом, а вот она… Очаровательно улыбалась ему с самой первой страницы. Кардиш коснулся пальцем этой улыбки, так естественно нарисованной штатным портретистом, рисунок которого был растиражирован по приказу лейтенанта Морлейса на станке в жандармерии Таити с привлекающим внимание воззванием — «Разыскивается!». Один из сохранившихся женских портретов был приложен к обороту первой страницы и закреплён, по старинке, булавкой. «Какая же ирония!» — посмеивался мужчина. «Они искали… Смерть? Cui bono*, выставляя ей счета?». Кардиш был суеверен. Поэтому напротив № 1 значилось только имя нынешнего Главы Союза, избранного голосованием привилегированных членов Союза, и изображение печати в увеличенном масштабе. Со всеми нюансами гравировки, в том числе и миниатюрным — Nil permanent* по кругу. Нужды «единицы», по традиции, покрывались из вкладов достойнейших из списка ниже. Многие имена в книге были обведены чёрным до того, как мистер Кардиш принял на себя ответственность за эту бухгалтерию. Среди привилегированных тринадцати также бросались в глаза несколько имён в чёрных рамках. Это показывало, в каком плачевном состоянии находился ныне Союз, если среди его верхушки значились мертвецы, ещё и начиная со второй страницы. Натаниэль Кардиш не знал лично Якоба фон Лауфера, но того, что слышал, было довольно, чтобы считать последнего достойным Sicarius*. Многие годы жизни «двойки» были бессмысленны вследствие тяжёлой душевной болезни, но смерть его сторицей искупила возможные грехи. Ситуация уравновесилась тем, что младший брат покойника, Леонард фон Лауфер, принявший печать, продолжил работать на благо Союза, хоть и из тюрьмы. На третьей странице рядом с оттиском печати с изображением сундука, заполненного черепами, и титула — Quaestor*, было записано имя известного во Франции мецената, восемь лет обрамлённое траурной каймой. Актуальной подписью человека, заменившего мертвеца, было размашистое — «Натаниэль Кардиш». Ощутимой потерей для Союза стала смерть № 4. Рядом со статусным словом Sanator* указано имя — Тибоде Ивамото. Умер 3-го февраля года 18ХХ, SGN передан Главе. Новый Sanator не был избран. Среди действительных членов Союза так и не нашли подходящего человека, да и как заменить того, кто считал своим долгом исцелять раны и болезни даже самых низкопробных созданий божьих — психопатов, извращенцев, рецидивистов, фанатиков. Пересматривая страницы, Кардиш старался концентрироваться на хороших новостях, например, на возвращении № 13. Титул Stator* настолько уникальный, что передавался уже лет шестьсот, вместе со всевозможными несчастьями, лишь в одной семье. По имевшейся у Кардиша информации последний представитель рода находился в списке пропавших без вести подданных Соединённого королевства Великобритании и Ирландии двадцать один год, таким образом место «чертовой дюжины» считалось свободным окончательно. Недавно он обнаружил себя, не иначе как по воле Господа, на Таити, где никто и не додумался бы его искать. Джейсон Джексон Макгонигалл вырос мужчиной, готовым сражаться со львом рыкающим* повсеместно и, что особо радовало бизнесмена, за сущие гроши. Инициалы же капитана «Раттлера» стояли в книге особняком: жирно наведённые синим поверх первоначального красного они находились на странице, извлечённой из рядов красных в самое начало, — почти сразу за титульным листом. После того, как Гриф вернул на Таити похищенных и обращённых в рабство полинезийцев*, надписи «D.G.» холодными чернилами и твердым женским почерком был присвоен уникальный # 1-1, отчего Натаниэль неделю ходил мрачнее тучи. С целью со временем предъявить моряку счёт, бизнесмен продолжил своею рукою вести в столбик записи затрат на фаворита «сестры». А затраты были огромными, висящими камнем на шее и способными утянуть Натаниэля Кардиша на дно Южных морей. Информация о Дэвиде Грифе, имеющая большое количество истоков, стекалась к Кардишу, словно в проточное озеро. Мужчина изучал послания, иногда однострочные, а иногда целые доклады, отделяя зёрна от плевел — потребность в срочном вмешательстве от обычной авантюрной рутины героя Таити. Затем сжигал старания осведомителей, держа двумя пальцами бумагу над свечей, а пепел смахивал в жестяное ведро, стоящее у ножки письменного стола. Этим утром Кардиш читал почти приключенческий рассказ о вчерашней драке в баре миссис Тимото Трент в Матаваи: »…В двадцать минут десятого #1-1 засомневался в способности честно играть в карты четырёх матросов из пяти, что сидели у барной стойки. Затем попытался посадить журналистку к себе на колени. Хозяйка бара шепнула что-то официантке на ухо, и та ушла. Без четверти десять в бар вернулась официантка. С ней вошел #1. Далее последовали угрозы в сторону # 1-1. # 1-1: — Всего-то попросил составить мне компанию… Я ведь не кусаюсь… Журналистка: — Все хорошо, милая, со мной — все хорошо, просто недоразумение, что сейчас сойдёт на нет… # 1 /выпад к хозяйке бара/: — Зачем ты ему наливала?! Он только и ищет повод для самобичевания! Хозяйка бара: — Здесь всем наливают, получают оплату и снова наливают. Его угощали! Я должна была предугадать, что он так напьётся?! Далее успокаивающая речь святого отца. Далее успокаивающая речь журналистки. # 1-1: — Почему бы тебе не заняться своим драгоценным бизнесом?! А мы тут/кивок в сторону журналистки/ мило побеседуем! #1 /брань, снова брань/: — Завтра вернётся, /имя собственное мужское/, можешь начинать молиться! # 1-1: — Завтра меня тут не будет. Ты же этого хотела?! Видеть меня за штурвалом?!..» Натаниэль оторвал глаза от рядов закорючек и посмотрел в окно. Мэлоди Кардиш спустилась с крыльца их скромного жилища, если судить по недавно купленному в пригороде Парижа, и зашагала к плантации овощей, которую упорно называла «мой славный огородик». Женщина напевала детскую песенку, ненавистную Натаниэлю, заученную им в сиротском приюте. «Она умудряется получать удовольствие от жизни на этой жаре?!» — подумал он и возобновил чтение. Рассеянно, через пару строчек, ведь тревожащее «совпадение» уже обнаружил и готов был утвердиться в первоначальном выводе — моряка опоили. »…#1: — Иди отоспись. Пока цел и пока капитан! /#1-1 схватил #1 за руку/. # 1-1:— Что ты там говорила? Повтори… #1 /твердо/: — Начнёшь пить, заберу у тебя «Раттлер»! # 1-1: — Катись к дьяволу!!! /#1 ударил по лицу # 1-1 /сильный замах/. # 1-1 пошатнулся, навалился на барную стойку, на пол попадали стаканы, пиво разлилось, его рука соскользнула, на ногах # 1-1 не устоял. Опираясь на край стойки, поднялся./ #1-1: — Детка, ты можешь и сильнее… Или корабль уже не нужен? #1/сжимая кулаки/: — Ещё слово — и будет хуже! #1-1 двинулся к #1: — Кому из нас будет хуже?! Святой отец встал между ними: — /Имя собственное мужское/, ради Бога, опомнись! /#1-1 оттолкнул святого отца и бросился вперёд. #1 схватил бутылку виски с ближайшего столика и нанес удар по правому плечу #1-1, бутылка раскололась. #1-1 упал и откатился к стене, почти сразу же опёрся на локти и попытался подняться. #1 взял за спинку стул и, приблизившись к #1-1, одним ударом разбил деревяшку об его спину./ #1: — Я не разрешала тебе вставать! Хозяйка бара: — Совсем уже! Ты же его покалечишь! #1 /со злостью/: — Кому он нужен? Пусть валяется!!! /наклонившись/ — Да, детка? Тебе тут самое место! Рядом с мусором! /#1-1 резко схватил #1, дерущиеся оказались на полу./ Хозяйка бара крикнула журналистке: — Беги за Морлейсом, пока они не поубивали друг друга…» Натаниэль прекратил пытку для зрения и, как ценитель делового слога, разразился отборными ругательствами в сторону доморощенного стенографиста, чьё творение догорало в его руке. Ещё ему хотелось удушить того, кто влил дурман в питье Дэвида Грифа. Чёртов моряк и без постороннего вмешательства склонен к дорогостоящим выходкам: раскрыл схему международной торговли кокаином; взорвал склад с немецким оружием; согнал с насиженного места контрабандистов спиртного. А в состоянии аффекта «герой Таити» был по-настоящему опасен для бюджета маленького государства! Поэтому-то человеку уважаемому, коим без сомнения был Натаниэль Кардиш, приходилось направлять все своё влияние на улаживание раздутых Грифом конфликтов! И бизнесмен нервно передёрнул плечами, вспомнив, во сколько ему обошлась история взаимоотношений Дэвида Грифа с Дженни Дюваль. Нынешняя ситуация тоже возникла в связи с покойной, оттого Натаниэль уделял внимание любой мелочи: он выудил из тайника другое донесение, отражающее результаты слежки за капитаном «Раттлера» до драки, и сосредоточенно его перечитал. Это время Дэвид Гриф провёл в конторе недавно прибывшего во Французскую Полинезию Исаака Райхаузера, который, согласно написанному, демонстрировал хорошие манеры и велел подать клиенту чай. Личность нотариуса привлекла внимание Кардиша с оформления пару лет назад права собственности на кимберлитовые трубки * в Африке для некой фирмы. Печать конкурента, а разобрать сию миниатюру на составные части мог лишь тренированный глаз, включала в себя цифру «Шестьсот шестьдесят шесть». С тех пор мысли о роли Райхаузера в организации врага периодически появлялись в голове Кардиша, а траты на их подтверждение — в статьях личных расходов, но сегодняшним утром наконец-то оформились в конкретное действие. Прикинув, стоит ли искать неизвестного из бара, который вечером угощал капитана Грифа выпивкой, или направить стопы своих людей к порогу гостеприимного нотариуса, он внёс в книгу имя вызывающего подозрение немца и, безусловно, красным цветом.*IV*
Папеэте, 10:30 После вчерашней суматохи Кардишу нелегко было сфокусироваться на чем-то, кроме нелогичного поведения Дэвида Грифа. Взяв стопку счетов на содержание бара, он вышел на веранду и, скользнув взглядом по сервированному для утреннего чаепития столу — на краешке лежали шелковые дамские перчатки. На однотонной скатерти цвета слоновой кости около заварочного чайника и молочника из костяного фарфора с золотым напылением на носиках были расставлены из того же сервиза пара чашек с блюдцами и пара десертных тарелок. Их содержимое выдавало в жильце дома опытного сладкоежку. На одной тарелке оказались выложены шоколадные бисквиты на один-два укуса, на второй — такие же по размеру сэндвичи, аккуратно смазанные тонким слоем сливочного масла и обильно ананасовым джемом. Сладости имели форму идеального параллелограмма, будто хозяйничавшая в доме женщина нарезала хлебобулочные изделия, предварительно измерив центр симметрии каждого из них. Мужчина расположился в кресле таким образом, чтобы от гостя, вздумавшего зайти на веранду, его отделял массивный стол, затем налил в чашку кокосового молока и заварку, придерживаясь последовательности, при которой напиток лучше перемешивается, раскрывая изумительный аромат. Совместное чаепитие Кардишей было бережно хранимой традицией особенно здесь, на Таити. Подобно тому, как большинство европейцев посещали по воскресеньям церковь, но, покинув её своды, забывали поступать по-христиански, так брат и сестра, наслаждаясь благородным китайским напитком три раза в день: утром за завтраком, в полдень и перед сном, в иные временные промежутки пили сильно обжаренную робусту, разбавленную на треть виски, и ругались настолько выразительно, что у грузчиков в порту Папеэте не хватало жизненного опыта их понять. На веранде дискуссионные темы не поднимались, хотя, как успел про себя отметить Кардиш, странное поведение нынче заразно. — Худшее из решений, которое ты принимал, и обещаю, Натаниэль, ты поплатишься! — выпалила Мэлоди, поднявшись по лестнице. Она держала корзинку с овощами около сердца, обнимая, как владелец питомника прижимал бы заболевшего щенка гончей породы. — Если хотела позавтракать одна, можешь так и поступить. — Натаниэль поднялся, чтобы уйти. — Останься! — рявкнула Мэлоди и мужчина сразу же сел. Его ни в коей мере не вводил в заблуждение её добродетельный внешний вид — пастельного тона платье и соломенная шляпка — эти признаки английской благопристойности, которые, кстати он ей и посоветовал носить. — Обьясни-ка мне, чем я заслужила такое безразличие?! Разве не готовлю тебе каждый день? Пусть ты редко приходишь обедать домой, но домашняя еда, заметь, всегда тебя ждёт! Разве я не ношу безвкусицу, чтобы походить на миссис Титчмерш с её розовыми садами на голове? А ещё я подружилась с женой губернатора и, бывая у неё по воскресеньям, изучила для тебя содержание бумажников сколько-нибудь заметных должностных лиц Таити… — Дорогая сестра, твой значительный вклад в общее дело я никогда не посмел бы оспаривать, — начал говорить Натаниэль. — Зачем же ты оставил в моём огородике падаль? Неужели не нашел более подходящего места для последнего приюта своих врагов? — Что ты имеешь в виду? — мужчина напрягся. — Я специально привезла на Таити почву для выращивания овощных культур вида капсикум… — ЧТО, чёрт побери, ты имеешь в виду?! — Имею я — ничего, так как до спелости дожили лишь с десяток плодов, — не унималась мисс Кардиш. От раздражения мистер Кардиш клацнул зубами, но вовремя вспомнил, что сестра увлеклась селекцией после неудачного замужества. Старательно отбирая растения с интересующими её характеристиками, таким образом она компенсировала факт, что мужа-то ей выбрал брат. После похорон мистера Бархема привычка к огородничеству у неё осталась и проявлялась везде, куда Кардиши переезжали. Купив дом на Таити, Натаниэль приобрёл рядом обширную территорию, учитывая не сколько факт, что Мэлоди по возможности засадит её овощами, но и с расчётом на уединение. Так, на юге приобретение Кардишей простиралось до кромки океана, где был, сообразно желанию владельца и за баснословную сумму, выстроен отдельный причал, на востоке и севере — до джунглей, чтобы исключить, хотя бы с тыла, любопытных соседей, и лишь на западе участок земли соседствовал с респектабельными домами поселенцев. — Эти? — спокойнее спросил он, указывая на корзинку. — Эти, — ответила женщина. — Замечательные плоды. Скорее всего, очень жгучие на вкус. Даже с расстояния в один метр видно, что их вдоволь удобряли и поливали. Без сомнений, оставшиеся на грядке экземпляры — будущие призеры овощной выставки в Чили! — Правда так думаешь? — Мэлоди расслабилась. Поставив корзинку на стол, она придирчиво рассматривала собранный десять минут назад урожай. — Чтобы им ранее не угрожало, сейчас это уже не имеет значения. Так что можем спокойно выпить чаю с бисквитами. — Ох, Натаниэль, из-за нервного потрясения я зверски проголодалась, — проговорила Мэлоди, усаживаясь в кресло напротив брата. Смирившись с текущим положением дел на плантации, она со всем доступным ей пониманием ситуации продолжила: — Ближе к ночи стоит выкопать труп и перенести в другое место. Не дай Бог, кто-то из проходящих мимо соседей… — Труп?! — Кардиш неподдельно удивился. — Опять отпираешься? — Мэлоди нахмурилась. — Не в моих правилах прятать трупы в… земле, — Натаниэль интонацией выделил последнее слово. — С уничтожением улик в данной местности прекрасно справляются акулы и крокодилы. — Она знает, как я дорожу своими грядками, никогда, слышишь, она бы никогда меня так не расстроила. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не ты? — Мэлоди теперь не на шутку обеспокоилась. — Самому интересно, кто сей шутник и чего он хотел добиться. Если бы ты не вернулась из Парижа раньше и не отправилась собирать капсикумы, этот труп на жаре разложился бы до неузнаваемости за считанные дни, или его растащили бы хищники, бродячие собаки, Бог знает, что могло бы случится, то есть чьё-то послание, вероятнее, я получил бы с запозданием или вовсе мог не получить. Если это — предупреждение, вызов, провокация, то почему же убийца не свалил труп у нас на пороге? — раздумывал вслух Кардиш. Неспешно и сохраняя самообладание, ведь о расставленной ловушке, благодаря случайности, удалось узнать до того, как замысел, каким бы он ни был, сработал. Следовательно, ещё есть время допить чай и придумать контрмеры. — Натаниэль, скажи, что это был ты, — Мэлоди никак не хотела верить в заговор против них неизвестных убийц. Гораздо проще ей было думать, что подобное совершил кто-то из знакомых. — Сантьяго спросил бы разрешения, прежде чем закопать что-то на нашей земле, верно? — Это не Санти. Да, и никто из Союза не сотворил бы сию глупость. Подумай сама: в любой момент дом могут окружить жандармы, начнутся допросы и разбирательства, отчего на земле богатых англичан нашли тело… Кстати, чей там труп? — Раскопала я лишь правую руку, так что имя не скажу, — на мгновение Мэлоди задумалась, а затем поведала факты куда обстоятельнее, чем можно было бы узнать от криминалиста. — Белый светловолосый мужчина с густой и жёсткой растительностью на теле, чего я не люблю, а вот рост мой любимый — выше среднего. Возраст ближе к сорока годам, работал он физически, но зарабатывал немного, хотя недавно получил зарплату. Женат, но пытался это скрыть, и хотелось бы узнать ради кого так старался. Умер, бедняга, день тому назад, максимум — полтора. Кардиш, надкусив сэндвич, продолжил свои размышления вслух, скорректировав их сообразно только что услышанному от Мэлоди, в правильности выводов которой ни секунды не сомневался: — Кажется, за прошедшие сутки я постоянно был на людях, что упрощает, в случае надобности, мою защиту. Но даже если адвокаты докажут абсурдность обвинений в убийстве, на Таити моя репутация беззаботного денди будет загублена. Итак, главный вопрос состоит в том, кого же убийца хотел закопать вместе с этим неизвестным — мистера Кардиша или мистера Казначея? — На Таити мы живём уже два года, и в последнее время не высовываемся. Вспомни, что было в прошлом году, когда приехала вдова Гюнтера! Если её мерзкий покровитель хочет нанести удар тебе, то почему сейчас? Как Дьявол узнал, что мы имеем отношение к тому, к чему имеем отношение? — даже наедине Мэлоди избегала называть организацию, которой брат был обязан всем. — Может, стоит предупредить сестру? — Не вздумай ей говорить! — предостерёг Кардиш. — Только трупа в огороде не хватает, чтобы она перехватила у меня управление нашими людьми на Таити. Если я не останавливаю её безумные идеи, то получается, как получается, — и Натаниэль покачал головой, — вот как с этим Грифом! — Что не так с героем-капитаном? — Мелоди захлопала глазками. — Зализывание его ран обошлось мне слишком дорого, — проворчал Натаниэль. — Также из-за спонтанных действий Грифа я уже с десяток раз был на грани разоблачения. Нет, увольте! Да, и о чём говорить, пока не установим чей труп, случайно или умышленно подброшен? Надо ещё разобраться есть ли за нашим домом слежка, например, военных… — Неужели ты подозреваешь милого лейтенанта? — возмутилась Мэлоди. — Он — человек чести, и никогда бы не придумал такую подлость. — В первую очередь, он — местная полицейская ищейка и, черт его знает, кто на самом деле даёт ему команду «Фас!» — Если ты настаиваешь на этой абсурдной версии, я докажу, что Джин Морлейс не подкидывал труп в мой огородик, чтобы отправить тебя за решетку! — Как, интересно, собираешься это сделать? — голос Кардиша был полон скепсиса. — Начну с того, что приглашу лейтенанта французской жандармерии к нам в гости, — и в глазах молодой женщины заплясали игривые искорки.*V*
Папеэте, 12:00 Джин Морлейс приехал по приглашению. Не на обед, подобное могло случиться лишь в воскресенье, да и не так часто, как хотелось бы лейтенанту. На сей раз губернатор задумал провести ежегодный смотр военно-морских сил Французской республики, дислоцирующихся на территории принадлежащих ей атоллов, раньше обычного. И, посему, приглашал к себе ответственного за подготовку кораблей офицера чаще. После получаса нервотрёпки, а именно так относился к встрече с начальством Морлейс, к раздражению на жару добавилось раздражение на здешних чиновников. Себя же он причислял к служащим в Матаваи, а никак не Папеэте, по примеру своего идеала — Бонапарте, считавшего себя более корсиканцем, чем французом. Выйдя от губернатора, Морлейс практически натолкнулся на друга губернатора, так некстати прогуливающегося по центру Папеэте. Да, это был он, — напасть для любого прохожего, — болтливый мистер Кардиш. Сей субъект, ещё при первом рукопожатии, показался Морлейсу подозрительным, хотя бы потому, что являясь чистокровным англичанином, неоднократно в разговоре славил Францию и французов. Просветивших его настолько, что ныне тот мог позволить себе верить даже в такую чушь, как всеобщее равенство. Морлейс не мог уловить, шутит ли, насмехается ли, и не над ним ли только одним, этот денди. Или действительно он так глуп, что всем подряд сообщает о своих вкусах по поводу всего на свете — истории, политики, бизнеса и, что неприятнее всего, женщин. Если кратко, мистер Кардиш раздражал поболее губернатора. — Столько раз я приглашал Вас, уважаемый лейтенант, на послеобеденный чай, а Вы — в делах, в делах, — англичанин с удивительной проворностью оказался рядом, чем вынудил Морлейса сбавить шаг, а затем и вовсе остановиться. — На носу — смотр. Надо обеспечить флот необходимым для тактических маневров, — сухо ответил Морлейс. — А ещё приходится ловить всяких негодяев, преступающих законы благословенной Французской Республики, — Кардиш зацокал сочувственно языком и поправил пенсне. Этот нахал иногда носил символ интеллигентности, чем напоминал Морлейсу преподавателя из военной академии, самого нелюбимого из всех. — Господин Кардиш, Вам уведомление, — маохи с робостью в движениях приблизился к одетому в белое бизнесмену. Тот направил пенсне сначала на смущённое юношеское лицо, а потом на две записки, что курьер ему протягивал. Обе — на тонкой пожелтевшей бумаге, используемой на местном телеграфе для записывания текста после расшифровки телеграфной ленты. Кардиша можно было бы заподозрить в близорукости, если бы, на самом деле, он не разглядывал заусеницы на смуглых пальцах. — У тебя слишком грязные руки. С таким подходом, юноша, карьеру в приличном месте не сделать, — заметил он. Затем достал из кармана белоснежные перчатки, не спеша одел их и только после этого потянулся к документам. Морлейса от подобной чопорности передёрнуло. Пусть он недолюбливал Тико, но заслуженно же, ведь тот, пару лет назад работая грузчиком на рынке, перевернул на него повозку с рыбой.* Но приказать посадить в тюрьму — это одно, так представитель закона мог бы поступить с любым, пакостившим на подвластной ему территории, но неприкрытое пренебрежение к коренным… — Он — старший из семерых детей в семье, — зачем-то сказал лейтенант, и прозвучало это почти оправдывающе. — Тем более! Вот тебе пара франков, — монеты полетели на землю, — закажи себе ванну! Кардиша можно было бы назвать щедрым, если бы, произнося эти слова, он не поднес белоснежный платок к носу. — Маохи купаются в океане, — вставил реплику француз, начиная злится, что ему не всё равно на такую мелочь, как мнение англичанина по поводу полинезийца. — И по работе общаются с уважаемыми людьми, то есть должны соответствовать. Учитывая, что конкурентов здесь, как правильно Вы только что заметили, растёт, как и кокосов, предостаточно! Понимая, что раунд проигран, Морлейс обрушил свою досаду на Тико. — Ты отнёс мой приказ к причалу Матаваи? — Нет, мсье Лейтенант. — Как так? Чем был занят? — Уведомления для господина Кардиша. — С каких пор частные письма важнее дел жандармерии?! Где опять шлялся, паршивец?! Околачивался возле бара миссис Тимото Трент? Или гладил лошадей? Тико развел руки широко, намекая, что оббежать остров за полчаса он не в силах. — Нет, мсье Лейтенант. Я долго ждал. Возле, э-э-э, банка. Тем временем, Кардиш аккуратно развернул одно из уведомлений: «Прости, Мо. Так надо. Это шанс узнать правду о Дженни и отомстить ты знаешь кому, и я его не упущу. Вернусь, объясню подробно. Дэвид.» — Надеюсь, следующая новость будет о крупном банковском переводе. Иначе Вам придется угощать меня чаем, — и Кардиш состроил Морлейсу грустную гримаску. Вторую записку телеграфной связи джентльмен прочитал быстрее, ведь отправитель экономил и строчки, и казённые деньги, но малым сумел передать многое:«Вавау. Santi».
— Бизнес налаживается? — проявил воспитанность Морлейс. Он уже озаботился иным, раз в действиях паренька не обнаружилось никакого подвоха. — Намечается выгодная сделка, — ответил Кардиш с самым простодушным выражением лица, на какое был способен. — Вот тебе ещё франк, — он с расстояния около метра бросил монетой в Тико, а тот ловко её поймал. — Придёшь в мое заведение ближе к закрытию. На завтра будут распоряжения. Для… банка. Затем, наклонив голову к лейтенанту, доверительно сообщил: — Ох, уж эти полинезийцы! Словно бродячие собаки. Могут быть заразны. Лучше держать дистанцию, раз уж нельзя посадить их на поводок. Морлейс собрался возразить, что во Французской республике и её колониях национальные меньшинства… Но Кардиш схватил его под руку и потянул в сторону своего дома. — Время полдника, уважаемый лейтенант. Моя сестра приготовит что-то традиционное из свежих овощей с нашей плантации. — Ваша сестра вернулась на Таити? — всполошился Морлейс. Моментально забыв, что минуту назад едва сдержался, чтобы не бросить в улыбающееся лицо бизнесмена офицерскую перчатку. — Уже пару дней! — Я не могу. Очень занят. Передавайте мои наилучшие пожелания! — Почему бы Вам самому не передать, тем более, поглядите, вот и Мэлоди… Джин Морлейс глянул вперёд и покраснел. Как и каждый раз, когда ему доводилось видеть, а тем более приветствовать миловидную англичанку с ясными синими глазами и удивительной россыпью веснушек на пухлых щечках. Подобное проявление эмоций было непростительно, учитывая занимаемую должность, жизненный опыт и принятое им решение исключать любые романтические привязанности после вступления на военную службу. Мисс Карвиш вышла навстречу мужчинам в платье персикового цвета и соломенной шляпке, а в руке держала плетёную корзинку с великолепными образцами тропической пряности — перцем чили. — Джин, как я рада Вас видеть в добром здравии. О, у вас новый мундир, — Мэлоди смахнула несуществующую пылинку с плеча лейтенанта. Морлейс отбросил обычную командную манеру речи — будто маску снял, и ответил настолько вежливо и содержательно, насколько позволяла строжайшая военная тайна: — Мадемуазель Карвиш, вы очень наблюдательны. Действительно, недавно всему личному составу жандармерии выдано новое обмундирование. — Так почему бы нам не отпраздновать щедрость губернатора за обедом? Что предпочитаете, — остренькое или пряное? — и молодая женщина подсунула под нос Морлейса спелый перец. — Приятно пахнет, не правда ли? — Э-э-э, конечно, мадемуазель, — лейтенант скользнул взглядом по женской руке, уделив секунду предлагаемому ему овощу и долгое мгновение рассматриванию аккуратных пальчиков. — С удовольствием попробовал бы, но столько дел в офисе… — Не уподобляйтесь моему брату! Чрезмерная занятость вредит работе сердечной мышцы! — воскликнула англичанка тоном, пресекающим дальнейшие отпирательства. Взяв растерявшегося француза под локоток, она решительно направилась домой, чем вынудила его следовать рядом, будто в кандалы закованного. Мистер Кардиш отстал от парочки на пару шагов, давая сестре возможность заговорить лейтенанту зубы, затащить на веранду и усадить в кресло, в каком предпочитал сидеть сам. «Пусть жандарм сытно пообедает за мой счёт, хотя и в десяти шагах от места преступления», — позлорадствовал про себя бизнесмен. О наличии и местонахождении трупа, как сию минуту он убедился, Джин Морлейс понятия не имел. To Be Continued…