Trouble-Drabble

      Глаза Литвы в ужасе округлились, и весь он стал бледным как смерть, с открытым ртом походя на умирающую рыбу. – Р-Россия… т-ты… Его лицо обдало паром и слюной изо рта, когда существо зашлось нечеловеческим душераздирающим воплем. Россия стоял перед ним на дыбах, оскалив полную несколькими рядами акульих зубов пасть. Кожа его местами была покрыта мелкой чешуей, а за спиной, только-только отделяясь от лопаток, вздымались рваные кожистые крылья. Один его зрачок наливался красным, рептилий хвост под ногами ходил ходуном от бешенства, а руки, больше похожие на когтистые лапы, уже тянулись к насмерть перепуганному Литве, не смеющего сдвинуться с места. Как вдруг сбоку раздался свист, и Россию снесло чем-то, вихрем золотого света пронесшегося у его головы. Только сейчас прибалт отмер и смог отскочить назад, в панике заметавшись по пятачку в центре ангара. Пока не уткнулся носом в чую-то грудь, едва не слетая с ног. СССР раздраженно смахнул того со своего пути, не сводя взгляда с русского, распростертого на полу, но уже приходящего в себя и поднимающегося. Шипы у того на спине встали дыбом, а из глотки вырвалось мерзкое свистящее шипение. Лицо Союза мученически скривилось. – Что ж ты… – странно срывающимся голосом прошептал он, и Литва, который смог услышать его с трех метров, с изумлением решил, что тот сейчас расплачется. Он не договорил. Нечего было говорить, а сказать столько всего хотелось. Да если бы это чудище могло хоть каплю его понимать. Но – нет. – Уходи, – прогромыхал СССР, поднимая с пола рядом с русским золотой серп, а откуда-то из «ножен» доставая молот. Всего лишь подручные средства, которыми он мог орудовать в совершенстве. – Это уже не Россия. Будто в ответ на его слова существо, уже полностью поднявшись и выпрямившись, насколько позволяла его сущность, покрытая чешуей и шипами, оскалился и издал новый пронзительный крик. Союз прикрыл глаза всего на долю секунды, чувствуя, что просто не может смотреть на сына, который теперь даже не человек. Он – демон. А демонам одна дорога – В Ад. Если не убьешь их ты – они убьют тебя. Но существо отчего-то не двигалось с места. Завидев СССР, оно не предпринимало попыток напасть, только стояло, ощерившись, и смотрело на него одним белесым (от попадания кислоты), одним – красным глазом. Чуть покачивалось, как герои компьютерных игр в простое. Союз не двигался тоже. Он не понимал. Это был его шанс – всего-то ударить по голове пару раз, затем обрубить серпом, и всё. Враг повержен. Враг. Враг… СССР, всегда четко знавший, кто ему враг, а кто друг, не мог сейчас просто так смириться с мыслью, кто перед ним. Он вглядывался в знакомые черты и будто бы верил, что вот сейчас, всего пара мгновений – и сын очнется. Стряхнет пелену чудовищности, посмотрит вновь осмысленно и скажет «папа». Папа, почему ты наставляешь на меня лезвие? Что плохого я сделал, пап? Почему ты хочешь меня убить?.. И ведь будет по-своему прав: убивать за то, что тебя укусили? Ты не сделал ничего плохого, ты был самым лучшим ребенком, которого только можно пожелать, а теперь СССР должен убить тебя, просто потому что ты превратился в монстра. Но это ведь не твой выбор. На долю секунды померещилось ему, словно в глазах России мелькнул страх. Непонимание. Боль. «Это я, отец. Это все еще я, разве ты не видишь? – говорил ему взгляд. – Пожалуйста, умоляю, я не хочу умирать. Не от твоей руки». В носу защипало, и Союз вдруг понял, что они стоят так слишком долго, а по его щеке катится соленая, кусающая кожу влага. «Я не хочу» «Он ведь все еще там» «Это все еще мой сын…» – Россия… – сдавленно зашептал СССР, сам не замечая, как опускает оружие. Он что есть сил вглядывался в глаза напротив в одном только желании – увидеть в них старое, родное понимание. Осмысленность. Человечность. В стоящем перед ним монстре он безумно хотел увидеть своего ребенка. И глаза напротив говорили: да, это я. Я – не монстр, папочка, разве ты не видишь. Не убивай меня. Я хочу жить. Как раньше, помнишь? Вместе с тобой. С Украиной и Беларусью. Я защищу их, я ведь всегда их защищал, и дальше хочу. Мы ведь семья… И мы должны быть вместе. Всегда-всегда. – Всегда… Звон железа о каменный пол возвестил о том, что СССР сдался окончательно. Это серп и молот упали и остались позади. Всего пара широких шагов, что отделяли их всё это время – огромное расстояние боли и недопонимания, мучений и страха – были пройдены. Союз обхватил Россию за плечи и сжал в порывистых объятиях. Прижался щекой к шершавой, покрытой чешуей щеке. Тепло чужого тела было таким реальным, таким живым и человечьим. Союз выдохнул в облегчении, когда чужие руки медленно, будто опасаясь, так же мягко легли на его спину, обнимая в ответ. «Спасибо, папа». – Кх-хк..! Плечо обожгло укусом тысячи острых зубов, словно расческа с заточенными шипами с силой пронзила кожу. Изо рта полилась кровь. Союз чувствовал ее отвратительный железный привкус на языке. Спасибо, папа… Россия стоял, еще крепче сжимая отца в самых человеческих объятиях, которые только можно представить; и при этом медленно, с явным наслаждением вгрызался в мягкую живую плоть. Союз зажмурился: из глаз его потоком лились слезы, впитываясь в экипировку, стекая по мелкой чешуе русского. Стекала, не попадая вовнутрь, и падала на бетонный пол, оставляя темные точки. Так же, как не попадали внутрь России его слова. Его мольбы и надежды. Спасибо, папа. Я наелся. Когда от Союза остались только обглоданные кости и голова, бессмысленно уставившаяся покрытыми пеленой глазами в вечность, Литва, решив проведать, как там командир их отряда и справился ли он с тварью, как раз заглянул в ангар. И, едва успев проглотить писк ужаса, только краем глаза разобрав останки их, по всей видимости, уже бывшего лидера, спрятался за створку железных ворот, хватая носом воздух. Россия почему-то был там. Он не уходил. Сидел рядом, на звериных корточках, и хвост его обвился вокруг кольцом, словно чудище пыталось спрятаться, отгородиться от чего-то неприятного. Болезненного. Литва выглянул из-за стены, пытаясь разобрать, что он там делает. Но русский просто сидел и смотрел на голову СССР – единственное место его тела, оставшееся нетронутым. Примерялся ли он, с чего лучше начать есть и ее? Наверное – подумал Литва. Но решил понаблюдать: может, ему удастся выведать какую-нибудь полезную информацию о поведении демонов. Только Россия всё сидел там. Пять, десять минут. И вот, когда Литва уже хотел было уйти, со смесью разочарования, глухой тоски и обиды за потерянного главнокомандующего, который за все те годы, что они воевали с демонами, ни разу не давал себя даже серьезно ранить, при этом выступая во всех вылазках во главе отряда – а тут… Было ли это иронично? Пожалуй. Может ли быть такое, что Россия в образе демона оказался сильнее Союза? Вполне. Может ли быть такое, что СССР поддался сентиментальным чувствам и позволил себя сожрать?.. Конечно же, нет. Литва вообще сомневался, что у их главного есть – вернее, теперь его уж точно нет, но было когда-то – сердце. …Когда Литва уже хотел уйти, монстр внезапно дернулся. Захлестал хвостом, а потом разразился душераздирающим воплем так, что прибалт едва не упал в обморок от страха, что есть силы вдавившись в стену. Сердце загнанно трепыхалось в груди, как у маленькой зверушки. И, к ужасу литовца, демон, что-то сделав рукой у лица мертвого СССР, сорвался с места и помчался прямо к нему, продолжая рычаще вопить. Приросши к месту, Литва зажмурился, приготовившись к страшной мучительной смерти. Но ничего не произошло. Когда он осмелился открыть глаза, Россия – бывший Россия – был уже в десяти метрах от него, снаружи ангара. Он мчался к краю отвесной скалы, на которой стоял ангар. Внизу – десятки метров свободного полета и острые камни, на некоторые из которых, при желании, можно было нанизаться, как шашлыку на шампур. Литва шокировано следил за тем, как все ближе Россия подбирается к краю… а потом исчезает из виду, ни на мгновение не остановившись и не прекращая выть, словно от нечеловеческой боли. Чудовищной боли. Литва долго не мог прийти в себя и понять, что произошло. Куда он мог… И он побежал туда, к обрыву. Заглянул в пропасть. И далеко-далеко внизу завидел едва различимую точку в обрамлении лужицы крови. – Россия… – против воли сорвался с губ прибалта ошалелый шепот. Он... покончил с собой. Как человек.