Лжецы и клятвопреступники

Жизнь — ускользающая тень, фигляр, Который час кривляется на сцене И навсегда смолкает; это — повесть, Рассказанная дураком, где много И шума и страстей, но смысла нет.

      Он не просто спускался в подвал, он нисходил в глубины мира. Каждая оставленная шагом выше ступенька прощалась с покинувшей её ногой навсегда, а бледный страх вспархивал к горлу и колотился перепуганной птицей, цепкими пальцами хватал за ухо. Дикки, мать твою, кому сказал: без меня ниже первого уровня — ни шагу...       Но надо было спешить к истоку, к основанию, к тектонической плите организации «Хеллсинг». Туда, где фиолетовые тени на стенах шепчут: «Не оглядывайся», где в трескучем мерцании старых ламп, как на киноплёнке, бесконечно проигрываются прежние дни — вот в библиотеке за низким столиком опять до хрипоты спорит со своим неизменным приятелем Артур, не уделяя Ричарда ни взглядом. Лишь мальчишка в лакейском жилете провожает Ричарда глумливой улыбочкой, но сейчас не время разбираться с ним — Ричарда затягивает круговерть охоты за собственной племянницей, как за опасной тварью.       Ричард настигает её за незапертой дверью пустого каземата, за дверью, которую запечатывали не бесполезные замки и засовы, а почти стёршиеся, осыпавшиеся знаки, выведенные когда-то по металлу не краской, судя по всему. Он стреляет, но, проклятие, рука вздрагивает, Ричард позорнейше промахивается на расстоянии, где невозможно промахнуться. Вместо сердца пуля лишь задевает плечо девчонки. Крик боли прокатывается по помещению, словно падая в глубокий колодец, и брызги крови неестественно фосфорецирующе-алого оттенка оседают на шипастых перепутанных ветвях, больше похожих на моток древесной колючей проволоки, с шипением те обламываются и на глазах ссыхаются в труху. Нет же, что за чушь, какие ещё ветви и кусты в глухом каменном подземелье? Но за спиной девчонки уже поднимается оно, составленное будто из кусков арматуры со свисающей лохмотьями изоляцией и с горящими глазами Терминатора. Чудовище явилось на помощь девочке, прошедшей через подлинную преисподнюю, изнанку своего личного мира, и получившей в награду мощь, равной которой нет в Соединённом королевстве.       Ричард выстрелил бы, но не чувствует руки, которая будто растворяется в кружащейся фиолетовой воронке, пространство сворачивается и дико хохочет, калейдоскопом мелькают лица Брэма, Джулии, надвигающейся армии упырей в униформе «Хеллсинга». И лишь в эпицентре всё оглушающе закручивающейся бури неподвижно глядят на него ясные голубые глаза девчонки и чёрная дыра дула.       «Давай», — не успевает сказать Ричард, прежде чем выстрел разбивает реальность вдребезги, шум и страсти рассыпаются разноцветными бусинами.