Дом со скидкой и дедушка в придачу

      «Графскому гербу», несмотря на все потуги, было далеко до настоящего аристократизма. Не то чтобы Тиль придавал значение всяким мелочам типа белоснежных скатертей без следов прошлых трапез или там качеству и прозрачности столового фарфора… а вот оказалось, что не придавал ровно до тех пор, пока был окружён этой почти вульгарной, высшей пробы роскошью как чем-то само собой разумеющимся.       Но вот теперь бесцельно, лениво блуждающий взгляд цеплялся, как нарочно, за эти изъяны и несовершенства «лучшей гостиницы Анвила», и самому от себя становилось противно. На свечах тут — вполне разумно, конечно, но мысль скреблась в закутках ума, как крыса в трюме — всё-таки сэкономили; в овощах слишком много специй, телячьи медальоны староваты и жестковаты, публика — разбогатевшие торговцы, шумные, пьяные, вульгарные…       Хотя вино — вот вино тут почти идеально, хотя странно было бы иначе — на Золотом-то берегу. В глубине высокого бокала пляшут искры, насыщенно-рубиновые и дразнящие взгляд; терпкий, с нотами лесных ягод, запах щекочет ноздри. Тиль, подняв бокал, разглядывал сквозь винную линзу переполненный обеденный зал — так гораздо симпатичнее. И вдруг…       Тиль, не глядя, отставил бокал на стол. Глаза словно жили своей жизнью, а мозг методично обрабатывал информацию, переводя в сухие факты — которые, конечно, ни скампа не описывали реальности:       молодой, даже по человеческим меркам, имперец;       светловолос, кожа чуть тронута золотистым загаром;       безупречно сидящий красный с золотым шитьём костюм;       вальяжная поза — стоит, облокотившись о стойку, вполоборота, разглядывая переполненный зал;       самая идеальная зад…       Взгляд, наконец усовестившись, вернулся к светлым, по плечи, гладким волосам. «Ну не может же быть такого, — обречённо подумал Тиль. — Ну как так-то?»       Изъяны отказывались находиться.       От кончиков волос до носков замшевых туфель — совершенство. Чистое имперское совершенство.       Оставаться в Анвиле, где имперцев вообще слишком много на одного бедного одержимого босмера — это была очень, очень плохая идея.       «Ну, может, у него нос картошкой, — всё ещё пытался сопротивляться Тиль. — Или… да, наверняка у него кривые зубы. Уши лопоухие».       Имперец, видимо, почувствовал его взгляд. Обернулся. Идеальный прямой нос, даже ни следа сального блеска, словно напудрен. Открытая улыбка — и акулий ряд белоснежных ровных зубов. Небрежным жестом отвёл прядь волос за ухо… за круглое человеческое ухо, идеальный небольшой завиток, и, в принципе, одного этого жеста Тилю хватит на много-много интересных мыслей ночью под одеялом…       «Да кто вообще может вырядиться с ног до головы в вульгарно-красный бархат?» — попытался ухватиться за соломинку Тиль, глядя, как имперец легко, но решительно идёт сквозь переполненный зал.       Ответ был сокрушителен в своей наглядности: в красный — и вовсе не вульгарный, а насыщенный, сдержанный и благородный — может вырядиться тот, кому этот цвет по-настоящему идёт. Кто носит его так же непринуждённо и естественно, как свою светлую кожу. Кто не выставляет себя этим дерзким цветом напоказ и не стыдится его яркости.       — Велвин Бенирус.       И его глубокий голос, поставленный, чуть грассирующий поставил большую и окончательную точку в существовании Тиля как разумного мера.       — Не возражаете, сударь, если я составлю вам компанию? — В голосе слышались нотки вины за неловкую ситуацию, в светлых глазах — беззлобная ирония над ними обоими, над переполненностью зала и отсутствием свободных столиков.       — Конечно, буду рад, — улыбнулся Тиль. — Уверен, мы с вами приятно проведём вечер.       Велвин Бенирус чуть приподнял брови, без слов показывая, что уловил скрытый смысл, и едва заметно кивнул.       — Позвольте выразить восхищение вашим портным, — небрежно обронил Тиль. — Не ожидал встретить тут человека, знакомого с последними веяньями моды залива Илиак.       — О, вы тоже ценитель? — искренне оживляясь, подхватил Велвин Бенирус. — Признаться, всегда считал, что именно при дворе королевы Элисаны Вейрестской рождаются самые утончённые идеи. А вы…       — Только что оттуда, — кивнул Тиль. — И, позвольте заметить, что именно этот оттенок бархата — настоящий хит сезона. Но не пробовали вы дополнить образ парфюмерной композицией? Скажем, немного цитруса, древесный мох и, пожалуй, кора дуба… Да-да, такой парфюм придал бы вам оригинальности, но сохранил самые актуальные модные тенденции…       — Потрясающе, — восхитился Велвин Бенирус. — А могу я поинтересоваться, откуда?..       — Я долгое время был личным алхимиком, — Тиль перешёл на заговорщицкий шёпот, вынуждая Велвина склониться ближе (тот, кажется, не возражает), и продолжил многозначительно: — Одной монаршей особы. И, по стечению обстоятельств, у меня при себе всё необходимое: эфирные масла, основа, амбра…       — Сударь? — в голосе Велвина Бенируса зазвучало слегка раздражённое удивление. — Я спросил, могу ли поужинать за вашим столом.       — А, — глубокомысленно сказал Тиль, возвращаясь из той сказочной страны, в которой они с Велвином Бенирусом уже перешли к практическому изучению некоторых любопытных свойств эфирных масел. — Ага. Да. И… амбра?..       — Амбра?       Кажется, он придумывал способ вежливо уйти и поискать себе более… адекватного соседа.       — Амбра, — обречённо продолжил Тиль, понимая, что язык — да и всё остальное — против него. — Ну, примерно… э-э… какашки кашалота. Да. Вот. Крайне интересные алхимические свойства у амбры. При нагревании, например, легко плавится, подобно воску. Может использоваться как слабительное, кстати.       — Это, — растерянно отозвался Велвин Бенирус, — и в самом деле очень интересно. Но, быть может, продолжим беседу о слабительных какашках кашалота после ужина?       Неловкие ситуации, когда один — конечно, точно, наверняка, без вариантов! — имел в виду совсем не то, что навоображал себе второй, Тилю были слишком хорошо знакомы.       Знакомы до жгучей, жалящей, выворачивающей нутро и обжигающей стыдом боли.       Смотреть в — наверняка, без вариантов, точно! — исполненные дежурной, чуть брезгливой вежливости глаза Велвина Бенируса не было никаких сил.       — Нет, — пробурчал Тиль, пристально изучая едва пригубленное вино в своём бокале. — Не интересно. И не продолжим. Приятного ужина.       Он встал — не смотреть, не смотреть, не смотреть на этот красный бархат камзола, мягкое золото кожи, светлые волосы, — мечтая только добраться до своей комнаты, запереть дверь изнутри и… ну, видимо, повеситься на балдахине издевательски-широкой для одного мелкого нелепого босмера кровати.       — Но послушайте, — сказал Велвин ему в спину. — Постойте же! Я заметил ваш взгляд… Мне кажется, нам есть о чём поговорить.       И на ещё одно, жизненно важное, необходимое «нет» воли у Тиля уже не хватило.