Дом со скидкой и дедушка в придачу

      «Проклятье, — мрачно подумал Тиль. — Вот именно сейчас мне очень нужен разговорник. Переводчик с сиродилика на язык для нелепых неудачников. Кто-то же должен был такой написать!»       В таком разговорнике непременно должна быть глава под названием «Что делать, если вы только что познакомились со своей ожившей мечтой, ужинаете, непринуждённо (не в вашем случае) общаясь, и вдруг слышите»:       — Тильдрамион, вы недавно в Анвиле? Не хотели бы познакомиться с ним поближе?       Каковы шансы, что это не дежурное любопытство, не попытка поддержать разговор и не банальная вежливость? Может, это такой тайный сигнал для других нормальных, что-то вроде «Помогите, я сейчас умру от скуки и неловкости»?       А что, если — даже не думай, Тиль! — это приглашение на совместную прогулку?       И уместно ли на такое отвечать, что очень хотел бы познакомиться поближе совсем не с городом?       Но разговорника не было, и потому с трудом выдавленное «Угу» оказалось почти подвигом.       Зато у Велвина Бенируса точно был такой разговорник: как бы иначе он смог перевести с тилевского языка на нормальный?       — Отлично, — блеснул он белозубой улыбкой (на которую, впрочем, Тиль не осмеливался смотреть прямо). — Жаль в такой чудесный вечер скучать в духоте и тесноте трактира. Пойдёмте?       Вечер действительно стоял чудесный, какими бывают только вечера в приморских, обласканных солнцем городах. Ветер доносил шлейф густых сладких ароматов с лугов, из-за стен: чабрец и мята, поздние пионы, наливающееся золотой зрелостью зерно; тоньше и нежнее — водные гиацинты и лотосы… (Вообще-то с моря тянуло гниющими водорослями, подтухшей рыбой и кислым пивом дешёвых портовых кабаков… Но это мелочи, недостойные внимания, право слово!)       — Я жил тут давно, в детстве, — негромко сказал Велвин; запрокинул голову, разглядывая крупные яркие звёзды. — Но столько слышал от родителей… Анвил казался мне сказкой, и я мечтал, что однажды вернусь, останусь тут навсегда, и вот тогда наступит оно. Счастье.       — Угу. — Тиль красноречием сегодня просто наповал сражал. Как минимум сам себя.       Впрочем, Велвину, кажется, был нужен не собеседник — а слушателя он себе нашёл просто идеального.       Они шли неторопливо, без видимой — по крайней мере Тилю — цели. Мостовая под ногами даже сквозь подошвы туфель обдавала накопленным за день теплом. Анвил ложился рано — по крайней мере его чинный, степенный центр; с окраин и из мрачных переулков доносились звуки обычной ночной жизни. Хотя на главные улицы эта жизнь выползать — слава Девяти — не спешила.       — Я думал, что легендарный ясень будет как-то величественнее, — вздохнул Велвин (поддерживающий разговор за двоих), когда они дошли до старинного дерева в центре города. — А он оказался… Ну, обычным. Мелким и — после даггерфолльских садов — совсем невзрачным.       Тиль внезапно почувствовал с беднягой ясенем сильное душевное родство.       — Между прочим, из отвара ясеневой коры можно делать отличную основу для укрепляющих зелий, — с чего-то завёлся он. — А сушёные листья, измельчённые с льняным семенем, помогают при запорах! И вообще…       Велвин — от удивления, видимо, — остановился, замолк и пристально посмотрел на Тиля. Так, словно с ним этот самый ясень заговорил.       Впрочем, улыбнулся он искренне и светло, хоть и немного растерянно.       — Простите, Тильдрамион, — беззаботно откликнулся он. — Хотите, я извинюсь перед ясенем?       — И никакой он не невзрачный, — Тиль был готов откусить себе язык, но его уже несло. — А этот экземпляр вообще очень даже ничего. Если присмотреться к нему повнимательней. И не мелкий он вовсе…       Велвин вдруг посмотрел неожиданно серьёзно, прищурившись. Масляная лампа на крыльце массивного, коренастого здания бойцовской гильдии расчертила его безупречное лицо резкими тенями — и это оказалось почти жутко, но и прекрасно.       Тиль смущённо отвернулся, вообразив, как нелепо и смешно выглядит он сам в этом желтушном зыбком свете.       — А вы, Тильдрамион, уже, я смотрю, стали настоящим анвильским патриотом, — сказал Велвин вроде бы шутя, но голос звучал напряжённо. — Не думали о том, чтобы остаться тут навсегда?       «Стоять и любоваться тобой — навсегда? Бродить по улицам и слушать твой голос? Смотреть в глаза и даже — может быть, когда-нибудь — взять за руку? Изучить все свойства твоей улыбки и разобраться уже, что за алхимия со мной творится от одного твоего присутствия рядом?»       — Угу.       Велвин замолчал, о чём-то задумавшись. Тиль представил, что у него всё-таки есть несуществующий разговорник с самыми точными переводами пары дюжин разных «угу», и сейчас он поймёт весь тот путаный бред, который едва не сорвался с губ…       Неловко.       Очень-очень неловко.       — А вы уже русалку успели увидеть? — спросил наконец Велвин, деликатно сделав вид, что никакой неловкости не было.       Тиль вздохнул, едва скрывая облегчение — ждал, настраивал себя, что этот невероятный идеальный имперец сбежит под благовидным предлогом, поняв, что связался с сумасшедшим защитником ясеней.       — Русалку? — переспросил он.       Это, конечно, не тянуло на эталон красноречия и велеречивости, но привычное «угу» не подходило, а страх опять сболтнуть какую-то ерунду противно холодил нутро, и пришлось говорить хоть что-то.       — Да, русалку, — Велвин снова улыбнулся. — Не настоящую, конечно. Статую. Очень древнюю и загадочную…       Велвин вдохновенно рассказывал сказки — Тиль не сомневался, что половину он сам придумал — про статую морской девы, храм Дибеллы, городской пруд и знаменитый маяк; легко перескакивал на архитектуру, на нравы и быт Анвила, на портовые байки и вкус местного вина… Отличная экскурсия получилась. Вот только города Тиль толком и не видел: увлёкшийся, живой и непосредственный Велвин Бенирус был для него куда интереснее шпилей, колоннад и урожайности винограда.       Возможно, он был даже интересней неизученных свойств эндемических растений Золотого берега.       У него было не меньше дюжины разных, на все случаи жизни, улыбок: мечтательная, со слегка поднятыми уголками губ; широкая и открытая, белозубо-яркая; кривая, ироничная — хотя, пожалуй, самоироничная, мелькающая, когда говорит о чём-то личном, детском, трогательном и наивном. Задумавшись, он чуть морщит свой ровный нос, словно принюхиваясь к ночным запахам, и склоняет голову к левому плечу, когда собирается шутить…       Тиль вздохнул: его любимая тетрадь, бесценное сокровище, осталась в «Графском гербе». Там всё, что нашёл, открыл, выпытал за годы — от угла наклона реторты, при котором зелья выходят самыми чистыми, и до никем не описанных прежде свойств корней чертополоха.       Тиль бы, пожалуй, поменял бы свою тетрадь с алхимическими записями на столь же подробные и надёжные исследования всех свойств Велвина Бенируса. Или, ещё лучше, самому провести все эксперименты, каталогизировать реакции…       — А там, кстати, за углом, — Велвин кивнул небрежно, не догадываясь, какие мысли бродят в голове у его спутника, — мой родовой особняк. Прекрасное место… могло бы быть, окажись он в надёжных руках. Жаль, что мне он не нужен, но и продать первому встречному — как-то неправильно. Хотя кому-то надёжному я мог бы даже сделать хорошую скидку…       Однажды, не так давно, но в прошлой жизни, Тилю повезло заполучить партию редких морровиндских трав. Товар был контрабандный, горячий — Вварденфелл хранил свои тайны, — но отдавал его ушлый одноглазый данмер задёшево. Правда, пытался в нагрузку вручить ещё какую-то жутковатую статую, дескать, сувенир с надеждой на дальнейшее сотрудничество. Тиль отказываться не стал, но спихнул подозрительно приметный подарок в ближайшую выгребную яму, едва расставшись с контрабандистом, и забыл бы о нём навсегда… Но ингредиенты, которые немедленно кинулся проверять — запомнил.       Они все вели себя неправильно. Неуловимо, почти незаметно, но эта неправильность раздражала. Порошок коды растворялся чуть хуже, чем должен был, коммуничный сок пах слишком резко, нежные лепестки пыльника исчертили, как вены, странные тёмные полосы. В дело Тиль ту партию пустить не решился: поверил смутному предчувствию, хоть объяснения странностям не нашёл.       О Море тогда ещё мало кто слышал даже на самом Вварденфелле.       Тиль мял в пальцах острый ясеневый лист, поглядывал на Велвина Бенируса и не мог понять, с чего вспомнил те больные, неправильные, заражённые Мором травы. Но и избавиться от знакомого тревожащего ощущения неправильности не мог.       Велвин Бенирус, рассказывая о фамильном особняке, улыбался слишком широко. Слишком часто отводил взгляд, глядя мимо Тиля — и отнюдь не на мрачную громадину запущенного, но всё ещё впечатляющего дома. Почесал кончик носа; приложил руку к губам на миг, запустил пальцы в волосы…       — Да что я всё о доме да о доме? — спохватился он вдруг. — Смотрите, Тильдрамион, вон там, у воды, с резными листьями… Никогда прежде не видел таких растений. Не расскажете, что это?       — Угу, — откликнулся Тиль, не сразу сообразив, что от него хотят. — У воды? Это же!.. Не может быть!       Велвин Бенирус, улыбаясь, слушал путаную, полную то невнятных гипотез, то ещё более невнятных терминов лекцию о корнях Нирна.       А Тиль, конечно, и думать забыл о каких-то там неправильностях.