Любите Кэти

      Кэти Белл. Кэ-ти.       Когда мать рожала меня, она решила особо не париться с именем, наобум произнесла два слога и, наверное, вырубилась. Даже не Кэтрин, а Кэти. Словно тебя обрубили в самом начале, когда ты ещё не мог ни на что повлиять, и назвали именем корма для котов.       Моя мать — Элсбет Лив Белл — родила меня в юные и прекрасные девятнадцать лет. Вы понимаете, что беременность не была запланированной и, честно говоря, не знаю, какие мысли побудили Элсбет оставить ребенка.       В девятнадцать лет твои ровесницы выбирают самый модный фасон мантии в каталоге, обсуждают достоинства и недостатки будущего мужа и бросают кокетливые улыбки проходящим мимо министерским клеркам. А у тебя в это время болит от тяжести спина, и живот по непривычке врезается в край стола.       Одним словом — говно.       Элсбет Белл умела плавить мозги и сердца противоположному полу. Оттенок её красной помады идеально подходил к фарфоровой коже и тёмно-шоколадным волосам, уложенным волнами. Редко, кто оценив по достоинству красоту и изящный внешний вид Элсбет, пытался заглянуть глубже оболочки.       В серых глазах ведь не увидишь расчётливый ум, а от складок мантии не разит холодом снежного сердца, не привыкшего любить.       Карьере в Министерстве моё рождение не помешало. Это была лишь единовременная трудность, от которой Элсбет быстро оправилась, привела размер талии в первоначальный вид и рванула покорять вершины политической лестницы. Во время обуздания вершин, а заодно формирования моих первичных привязанностей и мировоззрения, я жила у тётушки Джины. Невысокая полная женщина со всегда румяными щеками. Добрых персонажей в сказках часто так описывают, однако тётушка была ворчливой и всё время пугала меня тем, что за мои любопытные ручонки запрёт меня в кладовой.       Тогда Элсбет была абсолютным и безусловным солнцем, редко одаривающим меня своими лучами. Но я всегда ждала своё солнце.       Проблема детей в том, что они взрослеют и в определенный миг начинают видеть объективную сторону мира.       Любовь иссякла, вышел последний воздух из маггловского надувного шарика, когда мать прислала совой поздравительную открытку на мой день рождения с сожалением о том, что не смогла освободиться от работы. В день рождения мама — часть праздника, а не один из приглашённых гостей.       Я громко выла в грудь тётушки Джины. От неё пахло сладким тыквенным пирогом, который она испекла в тот вечер. Именно этот запах и привкус слёз с тех пор ассоциировались у меня со всеми семейными праздниками.       Об отце я ничего не знаю. В медицинской карте в графе «отец» стоит кривоватый прочерк. Все робкие вопросы о нем, встречались холодным: «Он умер, детка, так случается».       Сейчас мы с Элсбет варимся в разных мирах, как-то так. Она член Международного совета по стандартизации магии, у неё молодой парень. И новая дочка.       Я же играю за школьную команду по квиддичу, варюсь вблизи главной тусовки Гриффиндора и слишком часто понимаю, что что-то идёт не так.       Такие дела.

***

      Соседки по комнате ещё в гостиной. Проторенными шагами в темноте я прохожу к своей кровати. Ноги еле держат. Еще чуть-чуть и моя неудачливая тушка навернётся, падая в темноту.        — Кэти, — голос Алисии заставляет поднять взгляд со страниц учебника, — тебе нужен парень.       Ха, это даже не вопрос.        — Лисс, перестань, — из вежливости одергивает Алисию Анджелина.       Мы сидим на привычных местах в гостиной: я, Алисия, Джордж, Анджелина, Фред и Ли, застрявший неподалеку с моими хохочущими одногруппницами. Сегодня последний учебный день семестра, с завтрашнего дня — отбывающий поезд из Хогсмида и начало Пасхальных каникул.        — Что «Алисия»? У нас остался один чёртов семестр, а мы так и не увидим, как наша крошка Кэти целуется взасос с каким-нибудь парнем? Это нечестно, как минимум.       Алисия по-хозяйски облокотилась на Джорджа. Анджелина и Фред сидели рядом, периодически соприкасаясь локтями или коленями, не боясь задержать свои части тела в контакте друг с другом.       Я наполнила лёгкие воздухом. Наверняка они уже трахались, не скрывай это от себя, Кэти.        — Ну да, если этого не случится, то наш диплом можно будет считать неполноценным, — говорит как совершенную истину Джордж.        — Эй, я серьёзно.        — А я нет, Лисс.       Алисия деланно нахмурила брови, вынуждая Джорджа приобнять ее и громко чмокнуть в щеку.        — А как максимум? — спросила я.       Притворяться, что моё душевное равновесие не качается, как корабль во время шторма, — с недавних пор любимая игра, которой я добиваю себя.       Алисия уже успела переключить внимание на Джорджа, и с непониманием уставилась на меня.        — Как минимум, это нечестно? А в чём максимум? — повторила я.       Вряд ли у Алисии подразумевался максимум, но иногда я не могла отказать себе в удовольствии поймать Алисию на её недальновидности.        — А как максимум… Ну, мы хотим, чтобы ты была счастлива, чтобы нашла свою вторую половинку.        — Признаться честно, я полагала, что женщина рождается полноценной, а не становится таковой с появлением мужчины в её жизни.        — Полностью поддерживаю, — оживилась Анджелина, глянув на Фреда в ожидании его реакции.       Невольно я тоже метнула взгляд в его сторону. На мгновение наши глаза встретились, но потом Фред повернулся к Анджелине, а я уставилась на половик.       Да, окей, чего книззла за яйца тянуть. Я влюблена в одного из придурков Уизли.       Что бы ни лежало в этом пресловутом «влюблена».        — Если мы и рождаемся половинчатыми, то чувство юмора и ещё кое-что я отобрал у Джорджи, — сказал Фред.        — Это ты про свою родинку на пол задницы?       Алисия и Анджелина осведомленно засмеялись, оторвав меня от разглядывания ковра.        — Кэти, извини. Мы думали, что может ты чувствуешь себя одинокой и хочешь тепла и всякого такого, — пожав плечами, сказала Алисия.       Можно ляпнуть херню и отделаться обычным «извини». Это же та самая «своя в доску» Кэти.        — Предпочитаю греться от камина, но извинения приняты.       Ли с улыбкой на пол лица завалился на диван к Анджелине и Фреду, и принялся рассказывать последние байки. Я сглотнула. Иногда, среди друзей я чувствовала одиночество острее, чем наедине с собой.       Ссылаясь на шум и сложный день, я ушла в комнату из этого праздника жизни. Нащупав кровать, я опустилась на нее.       Мокро. Солёно. Гадко.       Мерлин, я же могла просто сказать «Люмос» и не шарахаться в потёмках.       Я усмехнулась этой мысли, но слёзы текли сами по себе. Иногда, в плохие моменты, голову посещают самые разные несуразные мысли. Мозг, завлекая и заманивая, словно торгаш на рынке, пытается перекинуть внимание на что-то другое.       Может я не включала свет, чтобы мои эмоции не было видно. Обман не удался.       Всегда возникала зависть к тем людям, у которых решения вопросов складывались сами собой и сопровождались фирменным щелчком. Мой щелчок, похоже, был знатно размазан в пространстве.        — Люмос!       На конце палочки появилось яркое желтоватое сияние, из-за чего я сщурила привыкшие к темноте глаза.       Достаю пергамент и перо из ящика под столом.        — Гаратуито!       Взмах палочкой и выведенные скачущие строчки на желтоватой бумаге превращаются в бумажного журавлика. Он непонимающе трепещет крылышками, как недавно оперившийся птенец.        — Для Лианы Роуз, — произношу я, поднимаясь и отворяя створку окна.       Я провожаю взглядом и журавлика, и фантомное спокойствие, которым я характеризовала свою жизнь до настоящего момента.