Ночь

      — Я не понимаю, зачем всё сводить именно к этому, — ворчит Гавриил, методично застёгивая пуговицы на рубашке.       Вельзевул сидит на краю кровати, завернувшись в простыню, спиной к архангелу. Ему совершенно необязательно видеть её чересчур бледное лицо и опухшие глаза. Она не плакала, но иногда Вельзевул кажется, что из них сочится кровь. Она вытирает тонкую струйку со щеки и не смотрит на руки. В груди жжёт.       — Потому что мне нужно компенсировать твои излучения благодати, иначе я з-здохну, — хочет сказать Вельзевул, но закусывает губу и мрачно жужжит: — Потому что я демон. И разве тебе не нравится?       Она оборачивается, игриво улыбается, заставляя Гавриила густо покраснеть.       — Н… нравится, — выдавливает он и тепло улыбается, повязывая галстук. Так тепло, что Вельзевул снова вынуждена отвернуться, чтобы скрыть пылающие щёки. И пылают они вовсе не от смущения и уж тем более не от стыда.       Кровь стучит в висках, подбирается к глотке и заполняет рот. Вельзевул закрывает глаза и сглатывает. Все эти абсолютно не злостные объятия и целомудренные поцелуи ей тоже нравятся.       Гавриил садится на кровать, демон чувствует, как проминается под ним матрац, и вздрагивает. Дальше следует прикосновение к оголённой коже, лёгкий поцелуй в плечо и долгие, крепкие объятия. Прощальные. Вельзевул задыхается, она чувствует кровь в носу, чувствует, как святая вода разливается по венам, и пытается насладиться последними секундами. Больно, да, но без этого ещё хуже.       Вельзевул выгибает шею, подставляя её под ласковые поцелуи, целует сама в идеально выбритую щёку, зарывается пальцами в мягкие волосы. Гавриил такой правильный, такой весь идеальный, что у Вельзевул сводит зубы от раздражения. Она кусается, и на щеке архангела остаются еле заметные следы крови. Не его крови. Вельзевул всё ещё не открывает глаза, отдаваясь на волю ощущениям. Пальцы Гавриила слишком горячи и колючи, жар наполняет её изнутри, сжигает, и Вельзевул жужжит от удовольствия. Она демон, она привыкла к боли.       — Ты похожа на наркоманку, — с неуловимой горечью говорит Гавриил, отстраняясь.       Вельзевул по малейшим вибрациям воздуха, по ударам сердца и многолетнему — тысячелетнему — опыту понимает, что архангел стряхивает невидимые пылинки с рубашки, потому что Вельзевул всегда несёт с собой Адскую грязь, надевает пиджак и поправляет лацканы, карманы, хотя на Гаврииле одежда сидит всегда идеально без лишних усилий. Вельзевул подозревает, что дело в небольшом чуде.       — И ты мой личный сорт героина, — шепчет Вельзевул, подтягивая дрожащие ноги и прижимая их к груди.       Он совершенно точно не героин, он что-то очень синтетическое и очень вредное. Он с его бессмысленными букетами элегантных цветов — иначе Вельзевул и описать не может — заставляют её забывать о собственной безопасности. Он с его совершенно нездоровой тягой заботиться и защищать просто напрашивается, подлизывается и не оставляет шанса на спасение. Вельзевул уже и не думает, что оно ей так необходимо. Он абсолютно невинен и так соблазнителен — но она совсем не хочет портить его, совсем нет — с этими глупыми предложениями прогуляться по парку или берегу озера, найти какое-нибудь уж очень удалённое от людей местечко в горах или лесах и сидеть там, наслаждаясь звуками девственной природы, ещё сохранившей в себе частицы Божетвенного света, ещё помнившей зарю времён.       Вельзевул уже ничего не помнит, и ничего Божественного в ней не осталось. Выбили, вырвали, лишили так грубо. И так несправедливо, потому что оно всё ещё нужно, потому что теперь оно так опасно. И иди ты попробуй объяснить этому чёртовому архангелу, что он убивает тебя, давай скажи, а потом действительно з-здохни, пока твои кости выворачивает из суставов. Он же ничего не понимает.       Гавриил её, кажется, и не слышит и мысли читать уж точно не умеет. Она надеется. Он замирает на какое-то мгновение, поправляет теперь галстук и движется к двери.       — Я люблю тебя, — грустно улыбается он напоследок и выходит в коридор, тихо затворяя дверь, только её стук о дверной косяк отдаётся в голове демона ударом в гонг.       Потом Гавриил и вовсе исчезает, возвращаясь на Небеса, Вельзевул чувствует. Следом она чувствует голод и ярость, и становится похожа на комок острых и злых иголок.       Она позволяет мухам скопиться вокруг неё, позволяет им ползать по своему телу и вгрызаться в плоть. Она позволяет старым ранам раскрыться, появиться новым, позволяет гною течь по лицу вперемешку с кровью — она всё же открывает глаза, и вместо отражения души в них виднеется Адская бездна.       Вместе с демоном неудержимый голод чувствуют все постояльцы небольшого отеля в пригороде Лондона. Её огромная, мощная аура покрывает здание и всех в нём находящихся, проникает глубоко в их души, чтобы поселиться там до самой смерти и привести после в Ад, грубо толкая в спину. Уголки губ Вельзевул подрагивают в жалком подобии улыбки, пока она представляет себе их будущие страдания.