Ночь

      Вааль не может расслабиться. Гавриил тоже напряжён, он сжимает её руку слишком сильно, будто опасаясь, что она может исчезнуть, уйти. Она ведь и вправду уйдёт на рассвете. Гавриил не знает, но не может не догадываться; он же такой умный. Наверное, именно поэтому он и остаётся на Небесах, закованный в Веру, но в безопасности и в любви. Вааль ставит свободу выше всего прочего. Абсолютно всего.       Она хочет забрать воспоминания Гавриила об этом. Знает, как тяготится он этими чувствами, не имеющими ничего общего с Божественным: эгоистичными, затмевающими собой всё остальное, будто бы поломанными, но поделённые пополам между двумя трепещущими душами. Гавриил не раз говорил, как неправильно это, как странно, но пробовал кожу Вааль губами, дарил ей свои объятия и долгие полёты под небосводом, смотрел на неё так, как не смотрел даже на саму Богиню.       Вааль думала о том, что однажды всё закончится. И когда всё закончится, Гавриил будет очень расстроен.       Она поворачивает голову и упирается взглядом в глаза архангела, переполненные отчаянием.       — Скажи, что ты не собираешься уходить. Что завтра тебя не будет подле Самаэля.       Вааль может только вздохнуть и закрыть глаза. У них остаётся всего лишь одна ночь, и серафим не знает, что сделать, чтобы суть под оболочкой не сжималась так болезненно. Ответственность за решения как никогда давит на плечи, сминает под собой, но Вааль должна выстоять.       — Это не окончится добром, ты же понимаешь, — Гавриил садится, смотрит на неё сверху вниз. В его глазах нет упрёка, Вааль знает, но они полны сожаления и тревоги. Он говорит что-то ещё, убеждает остаться, она пропускает слова мимо ушей.       — Если Самаэль не придёт, Она же всё равно его накажет, — утверждает, не спрашивает.       — Его мышление недопустимо. Слишком опасно, — соглашается Гавриил.       Вааль поднимается, смотрит на архангела: «Так какой тогда смысл?». Ей хочется поделиться своими мыслями, вздохнуть свободно, но ни к чему хорошему это не приведёт. Поэтому она просто целует Гавриила в губы, обнимает его сильно, кладёт ладонь на затылок, не позволяя отстраниться, но он и не пытается. Не совсем понимает резкого порыва, но откладывает все опасения; прижимает Вааль к себе крепко-крепко.       — Проведи эту ночь со мной так, как будто мы хотим создать что-то новое, — быстро шепчет прямо в поцелуй. Отстраняется, серьёзно заглядывая в глаза.       Гавриил хмурится:       — Мы не должны этим заниматься.       — Она дала нам тела, способные сделать это.       — Но Она не говорила…       — Она вообще ничего не говорит, — в голосе сквозит обида, но Вааль не даёт Гавриилу возразить: целует снова. Он отвечает, прикрывает глаза от удовольствия. Весь мир меркнет в ночной тьме, и только меж их тел горит безумный огонь.       Гавриил тянется к сути Вааль, хочет открыться полностью, но серафим вкладывает всё лишь в прикосновения, опасаясь, что он прочтёт её мысли — впервые за своё недолгое существование; не даёт сплестись их истинным формам, как было в самом Начале, когда мир представлялся чем-то интересным и прекрасным. Сейчас всё прекрасное сосредотачивается в глазах напротив, в пульсации горящей сути. Гавриил на действия Вааль не обижается, не может просто-напросто. Он скользит руками под её одеждами, изучает хрупкое, маленькое тело, и сердце щемит от переполняющей его нежности. Избавляет её от хитона и обнажается сам.       — Люблю тебя, — шепчет на ухо, укладывая её на спину. — Люблю, — молит, выцеловывая шею и грудь.       Вааль жмурится и запрокидывает голову, разрываемая тоской. Знание о конце отравляет любовь Гавриила, от которой кружит голову, стягивает внутренности в тяжёлый ком. Она подаётся архангелу навстречу, желая забыться, ощущать только его — его всего, на сколько можно. Дышать становится невозможно, и прикосновения, призванные успокоить, обжигают кожу. Вааль кажется, что она летит вниз, падает из самого поднебесья, а внизу — родные объятия, тёплые и сильные, жар которых сжигает до самого основания.       На короткое мгновение мир застывает, и Вааль теряется между мукой и эйфорией. В уголках глаз скапливаются слёзы, и суть готова разорвать оболочку.       Гавриил ложится рядом, не выпуская Вааль из своих рук. По его лицу совершенно невозможно понять, о чём он думает. Сейчас он выглядит таким уязвимым.       — Останься со мной. Ради меня, — тихо просит. Но не ждёт ответа. Вся боль, что ожидает мир, скапливается в его глазах, рвёт Вааль на части. В них больше нет надежды, и серафим не в силах её дать. Не в силах спасти их любовь. Скоро придут тьма и холод, они поглотят Вааль, утащат её в бездну, и Гавриила не будет рядом. Никак не должно быть.       Он засыпает, прижав Вааль к своей груди. Даже теперь его не покидает беспокойство — она чувствует и, пытаясь совладать со своими эмоциями, рассеяно водит пальцем по его плечу. Перебирается на шею, подбородок, очерчивает линию губ, гладит ладонью по щеке. Вааль поднимается, аккуратно выскальзывая из объятий архангела, и прижимается своим лбом к его, осторожно пробираясь в его сознание. Забирает себя из него. По щекам катятся горячие слёзы, и сердце бьётся через раз: так много в Гаврииле любви, и вся — для неё одной. Такая большая и такая сильная даже для архангела. Вот и не мог он с ней совладать.       Вааль же не ценит этого; она уходит, оставив мимолётный поцелуй на губах Гавриила — своё сожаление. Он вздрагивает и хмурится, и кажется совсем-совсем чужим. Теперь его сердце свободно и открыто, и когда-нибудь он впустит в него кого-то более достойного, более преданного. Кого-то, кто не предаст и не бросит, кто не расколет Небеса пополам, став частью великого зла. Кого-то, кто будет любить его так же, как и он сам.

And I'm sorry to my unknown lover Sorry that I can't believe Тhat anybody ever really Starts to fall in love with me Sorry to my unknown lover Sorry I could be so blind Didn't mean to leave you And all of the things that we had behind And someone will love you Someone will love you Someone will love you But someone isn't me