Ночь

      Вельзевул была слишком близко, но не её губы — из-за разницы в росте, такой ощутимой и неприятной сейчас. У неё под мутной пеленой плясали искры в глазах, она чуть приподнимала брови. Сейчас Гавриилу не нужно было спрашивать себя, что он делает и почему, он просто наклонился к Вельзевул ближе, касаясь своим кончиком носа её, и приоткрывает губы, приглашая. Она привстаёт на мыски, целуя его почти целомудренно, моментально обвивает его шею руками и тесно прижимается к груди; Гавриил обнимает её за талию, отвечая на поцелуй с большой охотой. Он целует — как дышит, жадно, боясь прекратить; сминает её губы своими, поддаётся, передавая инициативу, а потом вновь забирая; выходит смазано, почти неловко, будто целуются впервые в жизни; зубы бьются раз об зубы, язык касается губы и тут же прячется обратно. А жаль…       Вельзевул отстраняется первой, шумно дыша. Искры в её глазах мрачнеют, тяжелеет взгляд, словно ей приходится сдерживать нечто внутри себя.       Гавриил шестым чувством догадывается, о чём она хочет спросить, и не позволяет: впивается снова в её губы, одной рукой скользит ниже: к поясу джинс и пальцами едва касается кожи поясницы под кофтой. Вельзевул его не отталкивает, дёргается ему навстречу, но спустя долгие мгновения делает шаг назад, и Гавриил идёт за ней; она убирает руки, но он перехватывает их, тянет Вельзевул на себя — в сторону спальни. Он не хочет думать ни о чём, ни о ком, кроме неё — он хочет её так сильно, как, казалось, никого и никогда в этой жизни.        Десять тяжёлых, неуклюжих шагов, короткие поцелуи в щеки, губы и отрывистые ласки рук: по плечам, шее и талии, не разрывая контакта. Гавриил валится на кровать, руки Вельзевул упираются ему в грудь; он отползает к подушке, заставляя её следовать за собой; откидывается, и она оказывается у него на бёдрах. Смотрит всё ещё тяжело, почти с укором и совершенно нескрываемым возбуждением.        — А как же Азирафаэль? — шепчет.        Вопрос оседает внутри Гавриила непосильной тяжестью и тошнотой.        Ведь с Азирафаэлем всё по-другому, не остро, не ярко — сладко и нежно, приторно медленно… Гавриилу не хочется сейчас останавливаться — чтобы рано или поздно вернуться к тому, что опостылело. Не хочется поддаваться этому отравляющему чувству — ему хочется целоваться с Вельзевул до боли в губах, хочется мешать её махито с его коньяком на языках, хочется попробовать её кожу на ощупь и вкус… хочется узнать, как звучит её голос перед оргазмом, и как она улыбается после.        Хочется сказать: «К чёрту Азирафаэля», «Он не важен», «Я хочу тебя», «Потом»… но всё это будет неправильным, содранным с правды. Гавриил не может подобрать нужные слова, не может снова заткнуть Вельзевул поцелуем.        — Я устал думать о нём, — выдыхает и только потом осознаёт, что сказал больше, чем нужно, возможно, больше, чем есть на самом деле. — Я бы не зашёл так далеко, чтобы остановиться и сказать: «Прости, оказывается, у меня есть парень».        — Не хочу быть разлучницей в этой драме.        Гавриил усмехается:        — Это у меня — роль мудака.        — Ты можешь сказать, что был пьян, — она качает головой в сторону кухни. Гавриил садится, оказываясь к Вельзевул лицом к лицу — и никаких больше неудобных пятнадцати сантиметров. Он видит, как она сглатывает, её дыхание вдруг обжигает кожу.        — Я не пьян. А если пьян, то скажу, что не был.        Он целует её, обнимая обеими руками — слишком крепко, до её сдавленного полу-выдоха-полу-стона, и ложится обратно, утягивая за собой. Её волосы щекочут лицо; согнутые в локтях руки упираются в матрац по обе стороны от его головы.        — Ты… когда-нибудь был… с девушкой? — спрашивает между поцелуями.        — А ты? — Гавриил смеётся. Вельзевул кусает его за губу — ощутимо больно, и только потом улыбается — он чувствует, не видит. Она склоняется к его уху, прижимается на секунду губами к коже, определённо, усмехается.        — Да, — на выдохе. — Они не задают глупых вопросов в неподходящие моменты.        — Неужели? — Гавриил снимает с неё кофту. Из-за этого она отстраняется, и он занимается застёжкой лифчика. Расцепить крючки получается с третьего раза, и Вельзевул поводит плечами, помогая ему снять бельё совсем. Он нежно гладит её от плеча до кистей, и скидывает лифчик на пол. — Был. Несколько раз, если тебе станет спокойнее от осознания моего опыта.        Она фыркает, но не выглядит раздражённой. Гавриил тянется руками к её ремню, возится совсем недолго. Это заставляет Вельзевул замереть в ожидании. Она ничего не говорит, и он только приспускает джинсы до бёдер, лишний раз не касаясь ягодиц. Потом резко меняет позицию, выбивая из Вельзевул отрывистый выдох, нависает над ней — в её глазах читается замешательство пополам с предвкушением. От её полуобнажённого вида у него что–то плывёт в голове; темнота комнаты будто бы сгущается, обнимая их двоих.        Гавриил не пьян. Он выцеловывает шею Вельзевул, прикусывает кожу и посасывает, гладит её по бокам и рёбрам, сжимает грудь, меж пальцев — сосок, прокручивает, и Вельзевул дёргается, шумно выдыхая. Гавриил меняет пальцы на губы; Вельзевул выгибается под ним то ли от удовольствия, то ли в попытке снять с себя джинсы. Она стаскивает с Гавриила футболку, ненадолго прерывая ласку, руками шарит по его спине, сжимает плечи, скребёт их короткими ногтями, считает рёбра пальцами — сзади и спереди, прощупывает мышцы, на шее — вены и артерии. На секунду Гавриилу кажется, что она хочет запустить пальцы внутрь, погрузить их в тёплую плоть, но она только зарывается ими в его волосы, массирует кожу, притягивает ближе. Гавриил спускается к животу, ускользая от её опасных рук; свои перемещает на её бёдра, стаскивая наконец джинсы вместе с бельём.        Он не может не сравнивать с тем, что было с другими девушками, что было с Азирафаэлем, — и хочет выбросить эти воспоминания из головы, потому что ни одно не стоит рядом. Каждый первый раз он думал как сейчас: думал, что последующие будут лучше, старался и получал желаемое; он думает, что никогда ещё не доходил до вершины — и дойдёт не сегодня.        — Ты вроде трахаться хотел, — встревает Вельзевул, цепляется ногой за его бедро и ведёт к паху, кривит губы в разочаровании — Гавриил в джинсах.        — Ты красивая, — выдыхает с полуулыбкой, занимаясь ремнём. Не отрывает от Вельзевул мутно-возбуждённого взгляда.        — Когда раздетая?        — Особенно.        У него не хватает времени, чтобы придумать, как сказать о том, что сейчас она выглядит честной, искренней, что едва ли он восхищается ею из-за возможности переспать, что ни один художник, писатель или режиссёр не смог бы запечатлеть её превосходство, её ауру и вид не то богини, не то демона. Он надеется, что она всё понимает по его глазам.        Вельзевул садится, возвращая ему обожание через поцелуй, и он не хочет выяснять что это: большое и светлое, алкоголь или похоть. Пока достаточно её прикосновений, её губ, тепла и запаха, чтобы быть удовлетворённым. Она валит его на спину, помогая раздеться, и любовно водит пальцами по впадинам-выступам костей и мышц. У Гавриила прерывает дыхание, когда она несильно сжимает напряжённый член, гладит осторожно вверх-вниз.        Отмечает, что нужно находить время и силы для душа, держать лубрикант при себе и презервативы. Чёрт. Вельзевул усаживается ему на бёдра — слишком остро, кожа к коже — перекрывая в сердце Гавриила какой-то важный клапан.        — У тебя есть контрацепция? — шепчет он, заставляя её наклониться, прижаться телом к телу сильнее.        — Таблетки, — она целует его в подбородок, в щёку, руки скользят по груди и животу — ещё ближе. Чуть покачивается, трётся о член, и Гавриил чувствует её горячую влагу; она выдыхает ему в губы, словно тайну: — Не люблю преграды, — и поводит бёдрами, тяжело дыша, как доказательство.        В собственном теле становится слишком тесно, и думать связанно всё сложнее, когда под пальцами будто сам огонь, заключённый в нежность, не подчинённый, но ласковый; когда пряди щекочут лицо, когда губы касаются губ дразняще; когда тела доверчивы до болезненного.        Вельзевул не безответственна, и, несмотря на то, что они друг про друга знают все подробности, Гавриил чувствует в этом что-то безмерно доверительное. Будто их обнажённых тел всё ещё недостаточно.        Он направляет в неё член, насаживает на себя аккуратно; их руки путаются, мышцы сладостно сводит на мгновение от волны нового удовольствия. Вельзевул жмурится, Гавриил смотрит, подаётся навстречу — врезается без привычки, вырывая сдавленный стон, и выходит, чтобы подняться. Увлекает Вельзевул поцелуем, пытаясь оказаться сверху — она не даёт, валит на бок, ноги переплетаются.        — Вер-ни об-рат-но… — мычит, то ли отползая, то ли прижимаясь сильнее.        — Верни сама.        Гавриил ухмыляется, распалённый незатейливой игрой. У Вельзевул не хватит сил его побороть, но упёртость с разочарованными рыками, короткими укусами и цепкими касаниями рук кружит голову до потери рассудка — чтобы сжать тонкие запястья до синяков, вдавить хрупкое тело в матрац и выцеловывать протестующие стоны. Гавриил поддаётся больше, не желая ломать и заканчивать, терять чувство равенства. Уже знает, что однажды позволит взять над собой полный контроль — и будет рад сдаться в эти руки, сумеющие его удержать.        Они всё ищут удобную позу, пытаясь сочетать и остроту ощущений, и жар тел с объятиями, и необходимость смотреть в глаза — зачем-то видеть душу на дне зрачка сейчас, в момент маленького безумия, почти греховного, момент близости — в сумраке ночи и шлейфе алкоголя. Едва не падают с кровати и сходятся на том, что Вельзевул устраивается у Гавриила на коленях. Обнимает крепко, утыкаясь лицом в шею, а двигается непомерно быстро, словно хочет сбежать, дышит судорожно, цепляется за плечи. Гавриил не пытается её сдерживать, крепко сжимает руками маленькое горячее тело. Чувствует приближение разрядки — как соль и сахар на языке, и хочется сильнее поцеловать Вельзевул, спрятать её в себе, и спрятаться самому в ней, чтобы не отпускать, чтобы почувствовать себя легче — как никогда раньше. Хочется шептать ей на ухо об этом и о том, как восхитительна она внутри, как сыпятся искры из глаза и взрывается под сердцем, когда они сжимается вокруг члена — вверх, по нарастающей, и позже расслабляясь — и как сжимается он сам оттого, заполняет её и упивается стонами-вздохами, слабыми царапинами на спине, щекоткой волос по щеке и запахом духов и алкоголя. Гавриил кладёт ладонь ей на щёку, отстраняя от себя, заглядывая в глаза. Водит большим пальцем по скуле; Вельзевул улыбается пьяно рассеянно, абсолютно счастливо. Обхватывает голову Гавриила руками, чтобы притянуть, поцеловать — долго и нежно, почти целомудренно, а потом выпить досуха, в попытке утолить жажду — Гавриил чувствует, что они никогда не напьются друг другом, никогда не насытятся.        Вельзевул ёрзает у него на коленях, потом встаёт и падает на подушки, не разжимая объятий. Сегодня они ни на что больше не способны — только замереть, переплетя тела, и закрыть глаза.        — А как же мыться? — бормочет Гавриил, осознавая, что пошевелиться хоть как-то сможет только утром. В обед.        — К чёрту, — сонно отвечает Вельзевул. — За ночь плесень не вырастет.        Смешок вырывается сам по себе. Вельзевул всё ещё улыбается. Чуть приоткрывает губы, словно что-то хочет сказать, выпустить из груди, но молчит, только слабо поводит рукой по плечу; у Гавриила колят губы. Он очерчивает контур её маленькой ладони большим пальцем, проваливаясь в самую блаженную темноту.        Сегодня ему не снятся сны, хотя он надеялся увидеть в них Вельзевул — увидеть то, на что в реальности пока не хватило ни смелости, ни сил, ни времени. Но под веками кружит посеребренная тьма и развеивается лучами солнца. Первое, что Гавриил видит, проснувшись, — голубые глаза Вельзевул. Она смотрит на него долго, тяжело, уже без улыбки, но с чем-то большим за душой. Он смотрит в ответ светло, не решаясь поцеловать в лоб или нос, или провести пальцами по щеке, запутаться в волосах, как часто делал Азирафаэль.        — Доброго утра, — всё же улыбается, и Вельзевул дёргает уголками губ:        — Утра. Я в душ.        И она скатывается с кровати, разминает затёкшее тело по дороге из комнаты. Гавриил не может оторвать взгляда от её плоских бёдер и покачивающихся маленьких грудей — и чувствует, что совсем не прочь догнать её, а утренняя эрекция становится проблемой. Вельзевул ничем не намекает ни на продолжение, ни на то, что вчерашнее не было досадной, хоть и приятной, но случайностью, поселяя в груди чувство чего-то испорченного. Смывая с себя сон, Гавриил перебирает тысячу вариантов, что вчера он сделал не так. Ведь не в Азирафаэле же дело? — и решает просто спросить.       Вельзевул варит на кухне кофе, уже одетая в растянутую футболку с выцветшим принтом мухи и короткие шорты, слишком нежная.        — Будешь? — спрашивает, едва замечая его краем глаза. — Ещё есть тосты и, если покопаешься в холодильнике, то найдёшь джем или колбасу. Мне джем.        — Мне только кофе, — усмехается он и ищет для Вельзевул джем в холодильнике.        Вчера как-будто не было, и она снова превратилась в отчуждённую, закрытую и тайно ядовитую, свернулась в клубок из иголок. Гавриил не понимает почему и зачем, не знает, должно ли так быть. Вельзевул разливает кофе по чашкам, он подходит совсем близко.        — Всё в порядке?        Она замирает на несколько мгновений, выпадает из реальности, собирая в голове мысли, подбирая слова.        — Я хочу быть уверенной в тебе, — выдыхает, пристально смотрит Гавриилу в глаза. — Я не отпускаю или бью первой очень больно, — «Чтобы не было больно мне», — читается между слов, а Вельзевул продолжает: — Я хочу быть уверена в себе, хочу быть уверена в нас.        «Если, или когда они будут».        Она не скажет вслух, что боится того, что произойдёт как с Азирафаэлем. И с Люцифером. Вельзевул знает, как легко одно чувство на время подменяет другое, знает, к каким катастрофам это может привести. Она устала ошибаться.        — Ты понимаешь меня?        — Не уверен, что полностью. Но я согласен с тобой: нам нужно время.        Вельзевул кивает. Проводит рукой по торсу Гавриила: от ремня до груди по подключичным ямкам, целует в ярёмную впадину и коротко улыбается.        — Тогда до понедельника.        Гавриил чуть наклоняется, чтобы поцеловать её в лоб, но осекается, сглатывает, потому что хочет поцеловать в губы. Не самое лучшее время.        — До понедельника.