***
В этот раз Румпельштильцхен решил не испытывать терпение ее отца и просто исчез в фиолетовой дымке, напоследок попросив ее через пару часов заглянуть к нему в ломбард. Мистер Таинственность, блин… Быстро спустившись вниз, где уже витал потрясающий запах блинчиков, она сбегала в душ, на ходу пожелав всем доброго утра, и пошла наверх переодеваться, прежде чем приступить наконец к завтраку. Но ее ждало внезапное разочарование. Попытка влезть в брюки оказалась фатальной, даже эластичный пояс был уже слишком туг для ее живота, который в последнее время стал стремительно расти. Что и неудивительно, в конце концов брюки были не для беременных. Если еще буквально пару недель назад живот было почти не видно, то теперь он стал уже заметен под всеми ее свитерами и водолазками. Лишь пару свободных рубашек, да и одно единственное вязаное платье, что у нее было, могли скрыть живот, но не только он за это время вырос. Все бюстгальтера тоже стали ей малы, и теперь на ее увеличившийся и ставший довольно чувствительным бюст налазил только спортивный топ, в котором она обычно спала, когда было жарко. Эмма, конечно давно знала, что пора обновить гардероб, нижнее белье уже давно начало жать во всех неудобных местах, но все как-то времени не было, и вот теперь она за это расплачивается. Ну и что ей теперь-то делать? Голой, что ли, идти? Она могла бы надеть платье, но на улице было холодно, а колготки тоже, как выяснилось безбожно давили. Совсем отчаявшись, Эмма решила все же сначала поесть, а потом окончательно распрощаться со своим гардеробом. — Эмма, ты почему еще не переоделась? — нахмурившись, спросила Мэри Маргарет, когда ее дочь спустилась, все еще нося штаны для йоги и майку, в которой вышла из душа. Эмма застонала и уронила голову на стол, тихо пробурчав себе под нос: — Мне нечего надеть. Дэвид, который как раз расставлял на стол тарелки, поднял бровь и иронично спросил: — А ты куда-то собралась, что тебе срочно понадобился красивый наряд? Эмма подняла голову и хмуро на него посмотрела. — Нет. Мне в принципе нечего надеть. Потому что твоя внучка стала расти не по дням, а по часам. Дэвид резко поставил тарелку, а точнее уронил, и, плюхнувшись на стул, прошептал: — Внучка? Тут Эмма поняла, что ее отец, похоже, не знает о том, что у нее будет девочка. Она посмотрела на мать, которая, как она думала рассказала Дэвиду об этом, но та лишь начала хлопать расширившимися глазами и, ошарашенно глядя на супруга, воскликнула: — Ой! Я забыла тебе сказать… Дэвид несколько обиженно посмотрел на жену, а потом перевел взгляд на дочь. — Так вы знали и не сказали мне? Мэри Маргарет подошла к нему и, положив руку ему на плечо, с раскаянием в голосе сказала: — Не переживай. Мы сами только вчера узнали… — Да, Дэвид, не расстраивайся… Мы, и правда, просто замотались и забыли сказать, — сочувственно сказала Эмма и потрепала его по руке. Дэвид поджал губы, но быстро оттаял. Потом вдруг вскочил и, подхватив не ожидавшего такого дочь на руки, закружил ее и радостно воскликнул: — Внучка! У меня будет внучка! Эмма сначала против воли вскрикнула, а потом засмеялась, обняв за плечи отца. Трудно было не заразиться таким энтузиазмом. — Дедушка сошел с ума? — тихо спросил вышедший из ванной Генри у бабушки, что счастливыми глазами наблюдала за мужем и дочерью. Та тихо засмеялась и, посмотрев на внука, с улыбкой на губах сказала: — Да, немного, но это по хорошему поводу. — Значит, он рад, что у мамы будет девочка? — хитро сказал Генри, прекрасно слышавший радостные вопли деда. Мэри Маргарет подняла бровь. — Точно. А ты, молодой человек, откуда знаешь об этом, или Эмма тебе вчера… — Да неее, — прервал ее внук, махнув рукой, и самодовольно добавил: — Я просто всегда знал, что у меня будет сестра. Мэри Маргарет закатила глаза и, потрепав внука по макушке, не без иронии подумала, что он весь в деда, отнюдь при этом не имея в виду своего мужа. Но тут радостный момент прервал стук в дверь. Дэвид бережно поставил на место дочь и, переглянувшись с женой, подошел к двери. Резко распахнув ее, он с трудом подавил желание захлопнуть ее обратно и, сжав ручку, так крепко, что костяшки на руке побелели, рявкнул: — Что ты здесь делаешь? Реджина, а это была именно она, невольно вздрогнула. Женщине больших усилий стоил приход сюда. Она всю ночь не спала, обдумывая все то, что произошло за последнее время, а особенно разговор, что не так давно у нее состоялся с Голдом. Дедом, кровным дедом, ее сына, как выяснилось. И чем больше она размышляла, тем отчетливее понимала, что, как ей это не нравится, но он прав. «Как и в большинстве случаев», — горько подумала она. Заклинанием она сына не вернет, да и толпа его новоявленных родственников, как ехидно ей на это указал Темный, быстро с ней расправится, если она попробует его наложить. Но Реджина, правда, любила сына, и не хотела его потерять. И зачем ему она теперь?.. Как заметил все тот же невыносимый бес, у Генри теперь есть настоящая мать, дедушки, бабушка, а не так давно еще и отец нарисовался. И все из них связаны с ним кровной связью, а она?.. Так, лишь… Злая Королева. И раз уж ей сына в полное свое распоряжение не вернуть, то хоть изредка, но она хотела его видеть, ведь он — единственное, что у нее осталось. Поэтому собрав все мужество, что у нее было, и запихнув подальше все свои обиды и ненависть, пошла в квартиру, где проживало семейство Прекрасных. И вот теперь, стоя перед разъяренным принцем, она отказывалась отступать. — Я хочу увидеть сына, — гордо вскинув голову, сказала Реджина. — А больше вы ничего не хотите? — ехидно сказал Дэвид, краем глаза заметив, как его внук метнулся к Эмме и прижался к ее боку. — Слушай, — опустив плечи, тихо сказала Реджина. — Я просто хочу ему кое-что сказать, а потом я уйду. Дэвид стиснул челюсть и вновь посмотрел на внука. Тот крепче обхватил Эмму за талию, но робко кивнул на вопросительный взгляд деда. — У вас есть пять минут. Но если вы только вздумаете… — угрожающе начал Дэвид, но Реджина лишь закатила глаза и закончила за него: — ...То ты меня убьешь. Да, да, я поняла. Глубоко вздохнув, женщина вошла в квартиру, чтобы впервые за многие недели столкнуться с сыном лицом к лицу, так сказать. Едва положив взгляд на любимое личико, она почувствовала, как ее сердце пронзила боль. Генри настороженно смотрел на нее, обнимая свою родную мать, смотрел так, словно она ему… чужая. …не пройдет много времени, прежде чем он окончательно выкинет вас из своей жизни! Слова Голда, как молния, пронеслись в ее голове, вновь подтверждая болезненную правду того, что сына она потеряла. — Генри… — тихо сказала Реджина, делая неуверенный шаг к нему. — Что ты здесь делаешь? — хмуро спросил ее мальчик, не отпуская Эмму. — Пришла меня заколдовать? Реджина закусила губу и со страданием в голосе сказала: — Нет, Генри. Я… я просто соскучилась по тебе. Чтобы ты не думал и что бы кто не говорил, ты очень мне дорог. Генри поджал губы. — Но магия тебе явно дороже. Я знаю, что ты хотела меня околдовать, чтобы я тебя любил, но это было бы лишь иллюзией… Реджина присела перед сыном и печально сказала: — Я просто хотела тебя вернуть… — Но теперь я лишь сильнее тебя боюсь! Ты хотела убить мою бабушку! — наконец, отойдя от Эммы, воскликнул мальчик, сжимая кулаки. — Генри… — протянула к нему руки Реджина, но тот только отступил от нее. — Хватит! Мне не нужна твоя очередная ложь! Реджина сглотнула, опустила руки и встала. — Возможно, я не могу убедить тебя, что не лгу, но кое-что я могу сделать, — сказала она и достала из кармана свиток с тем самым заклинанием, которое хотела наложить на Генри. Потом она зажгла в руке огненный шар и подожгла пергамент. — Вот. Клянусь, я больше не буду пытаться тебя околдовать. Генри знал, что ей потребовалось много сил, чтобы разрушить заклинание и, посмотрев ей в глаза, он тихо сказал: — Спасибо. После чего он слегка улыбнулся Реджине, опять подошел к Эмме, обнял за талию и крепко прижался к ней. Он надеялся, что его приемная мать поймет, почему он все еще не может находиться рядом с ней, и сделает что-нибудь, чтобы исправить это. Если она действительно любит его, он знал, что она может это сделать…***
После ухода Реджины в квартире повисла напряженная тишина, вновь нарушенная теперь уже звонком телефона. Это был Нил. Он хотел провести день с Генри и заодно познакомить того с Тамарой, которая, как выяснилось, приехала еще вчера днем, раньше, чем он изначально говорил. Генри был в восторге от идеи и тут же убежал собираться. Как только мальчик исчез из поля зрения, к Эмме с загадочными лицами подошли родители и сказали, что они хотят ей кое-что показать. «Что-то сегодня все больно загадочные…» — подумала Эмма и хотела было подняться наверх, чтобы переодеться, но замерла возле лестницы, вспомнив свою утреннюю дилемму. — Надеть-то мне все еще нечего, — хмуро сказала Эмма, обернувшись к родителям и уперев руки в боки. Дэвид с Мэри Маргарет озадаченно переглянулись. Следующий час в квартире творился хаос. Генри от греха подальше сбежал, торопливо сказав, что отца на улице подождет. Предатель. В конце концов, отыскав среди вещей матери достаточно удобный брюки, не давящие на живот, и взяв одну из фланелевых рубашек отца, которую она накинула поверх водолазки, которая меньше всех задиралась, Эмма кое-как наконец собралась. К счастью, с пальто проблем не возникло. Пока. Мэри Маргарет, в которой проснулся синдром наседки, еще и шапку на нее натянула. Ну да плевать. К тому моменту все чего она хотела — это уже выйти из квартиры! Весь путь до места назначения Дэвид с Мэри Маргарет молчали, продолжая делать загадочные лица. Откинувшись на спинку сидения, Эмма, поняв, что узнать куда они едут от родителей не получится, переключилась мыслями на другой волнующий ее вопрос. Переезд. Она любила Румпеля, а он ее, но переезд… «У вас скоро ребенок родится, дурында. Как ты думаешь, он захочет стать приходящим отцом?» — съехидничал ее внутренний голос. Ей и гадать было не нужно, она и так знала, что не захочет. Они уже безмерно любили свою девочку. И в какой-то мере, они оба видели в этом столь неожиданном, но уже желанном ребенке, свой шанс. Шанс любить и вырастить свою дочь, дать то, чего сами были лишены: дом, детство, любящих родителей… К тому же это был шанс испытать все то, что они не смогли пережить со своими первенцами. Эмма была уверена, что Румпельштильцхен, как и она, захочет пройти каждый шаг, пережить каждую минуту на этом долгом, но желанном пути. И жизнь в разных домах этому вряд ли будет способствовать. Но… Она не уверена, что сможет так скоро расстаться с родителями, которых только обрела… «Но и жить с ними ты же не сможешь вечно. А когда ребенок родится? Вы что все будете ютится в уже становящейся тесной квартирке? Да и они же еще не стары, и, давай будем честными, они могут тоже захотеть еще одного ребенка, еще один шанс, как дан был тебе. Наверстать все то, что они потеряли с тобой…» — вновь дал о себе знать ее внутренний голос. И как бы ей не было больно, при мысли, что ее родители так скоро могут захотеть еще одно дитя, в глубине души она знала, просто чувствовала, что рано или поздно это случится. Слишком много в ее родителях осталось нерастраченной любви, которую на нее изливать уже было поздно, так же как в ней самой было море чувств по отношению к Генри. Но если у нее еще есть время наверстать хоть что-то, ведь он еще ребенок, то у ее родителей в случае с ней… Время было безвозвратно утрачено. А сам Генри… Как же он? Она больше в жизни не отпустит этого ребенка. Хватит. Она уже однажды совершила эту ошибку, больше этого не повторится. Без него Эмма и шагу не ступит, и точка. «На том и порешу. Пока не узнаю, что думает Румпель насчет того, что помимо меня к нему переедет еще и мой сын, и не узнаю мнение самого Генри, больше и думать об этом не буду…» — решительно подумала Эмма и, натянув шапку, вышла из как раз остановившейся машины.