***
Несколько часов, Эмма просто бродила по городу. В ее голове царил полный хаос. Она разрывалась между размышлениями об опасности, о которой так и не успел рассказать Август, чьи слова из-за усталости и глупости она изначально отмела в сторону, и мыслями о том, что родители, даже не спросив ее мнения, уже, кажется, решили вернутся в Заколдованный лес. А она-то решила, что хоть на семейном фронте все более или менее устаканилось… Наивная. Да еще и Нил со своей невестой. Что им того Грега, который все никак не покинет Сторибрук, было мало? Вот зачем он ее сюда притащил, а? Не город, а лунапарк какой-то. Так ничего и не надумав, Эмма, чувствуя, как в висках стала нарастать боль, да усталость уже давала о себе знать, как и зверский голод, с которым, казалось, была согласна ее доча, судя по пинкам, потопала к закусочной. Войдя внутрь, Эмма села за столик, что стоял около окна, и стала наблюдать за закатом. Отвлекшись ненадолго на подошедшую Руби, чтобы сделать заказ, она вновь уставилась в окно тоскливым взглядом. В конце концов, солнце село и Сторибрук окутали сумерки. Эмма, наконец оторвав взгляд от окна, сделала глоток уже остывшего шоколада, достала из кармана телефон и поняла, что он отключился. В слабой надежде, что хоть ненадолго она сможет его оживить, чтобы глянуть нет ли пропущенных, Эмма попыталась его включить. Удача, хотя бы в этом, была на ее стороне, и она смогла его реанимировать. У нее, и вправду, было пару сообщений: одно от Нила, где он написал, что доставил Генри домой в целости и сохранности, пару от Мэри Маргарет, с которой Эмме все еще не хотелось разговаривать. А еще была куча пропущенных, два все от того же Нила, четыре от матери, три от отца, и с десяток от… Голда? «Черт! Я же обещала к нему зайти!» — вспомнила Эмма и на секунду зажмурилась от досады. Ну и как она могла забыть? Хотя она подозревала как, вспомнив ту прекрасную пору, когда будучи беременной Генри, она на ровном месте бывало забывала, что делала буквально пару минут назад. А с учетом стрессов и постоянного калейдоскопа событий, которые происходили с ней за последние полгода, она поражалась, как вообще еще может ясно соображать. Да, ладно? И поэтому за пару месяцев так и не сообразила, что пора сменить гардеробчик? Ехидство внутреннего голоса было последние, что ей сейчас нужно, несмотря на правдивость слов, и поэтому, встряхнув головой, она с надеждой, что ей хватит зарядки, позвонила Голду. Он поднял трубку после первого же гудка.***
— Да неужели ты, душа моя, решила вспомнить, как пользоваться телефоном? Или я успел что-то натворить, и ты персонально меня игнорировала весь день? — с сарказмом спросил Голд, отвечая на звонок, едва телефон успел издать первую трель. Он успел весь известись из-за того, что эта несносная блондинка так и не удосужилась явиться. Учитывая талант этой невыносимой женщины влипать в неприятности, к тому времени, как стемнело, он уже начал предполагать худшее и отправился в квартиру к Прекрасным, которые тоже, кажется, вдруг забыли, что существуют телефоны, чтобы все выяснить, когда Эмма наконец решила его благословить своим вниманием. — Ну? Я слушаю. — Не злись, я просто не заметила, как телефон отключился, а к тебе… я просто забыла зайти, прости, — жалобным голосом ответила Эмма. — Я не могу долго говорить, зарядка вот-вот окончательно сдохнет, и… Голд тяжело вздохнул и устало спросил: — Где ты? — В закусочной. Сразу после этого телефон Эммы вновь отключился, вероятно, окончательно разрядившись. Вот что мне с ней делать? Румпельштильцхен взмахнул рукой, и его тут же окутал фиолетовый дым. А уже через пару минут он зашел в закусочную и сел напротив Эммы со словами: — Надеюсь, ты будешь рада знать, что благодаря тебе на моей голове прибавилось седины. — Я же уже извинилась, — пробурчала блондинка и с тоскливым вздохом, посмотрела в окно. — Мне уже нужно переживать из-за того, что ты даже смотреть на меня не хочешь? — подняв бровь, спросил он, сцепив руки перед собой. — Да причем здесь ты… — все-так же несчастно ответила Эмма, продолжая смотреть в окно. — У меня просто был сегодня какой-то паршивый день… И вновь вздохнув, она еще более тоскливо уставилась на улицу вечернего Сторибрука. Голд прищурился. Ему совсем не нравилось настроение Эммы, как и то, что она его игнорировала. Но, судя по всему, разговорами ее сейчас не растормошишь, поэтому… Взяв ее руку, он поднес ее к губам и поцеловал тыльную сторону ладони. Эмма инстинктивно отдернула руку, но ее взгляд по-прежнему не дрогнул. Снова потянувшись к ее руке, он снова поднес ее ко рту и, отчаянно желая расшевелить ее, начал целовать каждый палец. Когда и это не подействовало, он хитро прищурился и глубоко засунул указательный палец в рот, обхватив его языком и наслаждаясь длиной ее пальца. Эмма тут же встрепенулась, и ее глаза сверкнули, как зеленая молния. Она устремила грозный взгляд на его лицо, теперь полностью сосредоточенная на нем, блондинка отдернула руку назад, и ее палец выскочил из его рта. — Прости, душа моя, — с притворной искренностью сказал он, приложив руку к груди для пущего эффекта и облизнув губы. — Это был единственный способ привлечь твое внимание. — Молодец, — с сарказмом сказала Эмма и, оглянувшись, добавила: — Но ты не только мое внимание привлек. Он тоже оглянулся, почти все посетители смотрели на на них круглыми глазами, в которых плескалось любопытство напополам с ужасом. Но увидев, что Темный тоже заметил их взгляды, почти все тут же отвернулись. Внезапно Голд понял, что это первый раз, когда они с Эммой были вместе на публике, и что они только что невольно открыли свои отношения для всего Сторибрука, ведь, несмотря на то, что проклятие пало, Руби Лукас аки Красная шапочка отнюдь не утратила свою склонность к сплетням. С замершим сердцем он робко вновь посмотрел на Эмму с каким-то странным ужасом, ожидая, когда она осознает тоже самое и отреагирует. Почему-то он испугался, какова будет ее реакции. Нет, он давно хотел, чтобы все знали о том, что Эмма Свон — его любимая женщина, но они, как-то это не обсуждали, и теперь его охватила тревога. Вдруг она не хочет, чтобы все знали, вдруг ей, не дай бог, стыдно встречаться с таким чудовищем, как он? То, что о них знает ее семья — это одно, а весь город совсем… — Прекрати, — прервал ход его пессимистичных мыслей голос Эммы. — Что? — едва слышно спросил он, немного растерявшись. Эмма выразительно на него посмотрела. — Думать, что меня волнует чужое мнение, — сказала она, сразу поняв по его лицу, что Голд опять начинает впадать в самобичевание. С ним такое бывало, и она терпеть этого не могла. Не то чтобы ее бесила эта его привычка, скорее ей не нравилось то, что тот частенько начинал думать, что он ничего, кроме страданий, не заслужил. Как по ней, так он более чем настрадался за свою довольно долгую жизнь. И вообще, если чье мнение ее хоть немного и волновало, так это мнение ее сына, родителей и его самого, а на остальных было плевать, как бы эгоистично это не звучало. Эмма вздохнула и, встав со своего места, села рядом с ним. Она положила ладонь на одну из его рук и немного сжала. — Ты меня любишь? — резко спросила она. Голд пару раз моргнул, удивленный таким вопросом, но почти сразу ответил: — Да… — И я тебя. Поэтому прекращай думать, что я вдруг тебя брошу. Я же уже не раз говорила, что я прекрасно знаю, какой ты, и бросать тебя я не собираюсь. Понял? — твердо сказала Эмма. Он усмехнулся и немного дразняще сказал: — Понял. Просто ты забыла мне об этом напомнить. Помнишь, в больнице ты обещала мне напоминать каждый день? Так вот, ты пропустила пару… недель… Эмма закатила глаза. — Ох, извините, мистер Голд. Я и впрямь запамятовала, — с сарказмом ответила она, а потом наклонилась и поцеловала его в угол губ. — Я постараюсь исправиться… — Я надеюсь, — хрипло сказал он, смотря на нее горящим взглядом. — Ты неисправим… — ласково сказала Эмма, погладив его по щеке, но тут нахмурилась и добавила: — Кстати, зачем ты хотел, чтобы я пришла в ломбард? — Хотел тебе кое-что показать, — ответил Голд. Вообще-то он хотел ей подарить одну вещь, а точнее их дочери. Может, Эмма еще и не решила, переедет ли она к нему или нет, но почему-то он был уверен, что она непременно захочет, чтобы его подарок был у их малышки. — Что? — с любопытством спросила Эмма. — Нууу… — протянул он, посмотрев в потолок. Эмма стукнула его по плечу, на что он лишь рассмеялся и, подняв руки, сказал: — Ладно, ладно, женщина, прекращай меня бить… А если хочешь узнать, то пошли со мной, — и протянул ей руку, которую она тут же взяла.***
Войдя в темное помещение ломбарда, Эмма огляделась. В последний раз, когда она была здесь, Голд истекал кровью и чуть не умер. Против воли она поежилась и обхватила плечи руками. Ей все еще снились кошмары о том, что она все же не смогла его спасти, и только то, что каждое утро после этого она посыпалась в объятиях Румпельштильцхена, спасало ее и всех обитателей квартиры от панических криков. — Со мной все в порядке, моя хорошая, не бойся, — подойдя сзади к Эмме, тихо сказал Голд, утешительно сжав ее плечи и целуя в затылок. Он сразу заметил, как она съежилась, едва войдя в лавку. Тут уже не осталось следов недавней битвы, но блондинке явно все еще было не по себе. Еще раз сжав ее плечи, он взмахом руки включил свет и, попросив ее закрыть глаза, повел в дальний угол зала. — Открывай, — сказал он, поцеловав Эмму в висок. Эмма медленно открыла глаза и в восхищение замерла. Перед ней свисали с потолка красивые, переливающееся на свету хрустальные единороги. Каждая фигурка была словно отдельное произведение искусства, свет падающий от ламп падали на них, отчего единороги начинали мерцать, как бриллианты. Она зачарованно вытянула руку и слегка коснулась одной из фигурок, и та, слегка ударившись, о соседнюю фигурку издала тихий звон. — Как красиво… — прошептала она. Румпельштильцхен тоже очаровано замер, но не из-за хрустальных фигурок, а из-за выражения ее лица. Зеленые глаза Эммы были широко распахнуты, и переливы от фигурок отражались в ее глазах. Ее лицо, обычно невозмутимое, сейчас было наполнено каким-то детским восторгом, а губы были изогнуты в мягкой улыбке. Она была прекрасна… — Откуда они у тебя? — Вообще-то они должны были быть твоими, — положив подбородок на ее плече и обняв живот, где мирно дремала их девочка, сказал Голд. Эмма моргнула и наконец оторвала взгляд от единорогов. — То есть? — Они должны были висеть над твоей колыбелью, ну… ну, а потом случилась Реджина. Когда проклятие было наложено, большая часть значимых вещей, оказались здесь, включая их, — сказал Голд. — Над колыбелью?.. — тихо прошептала Эмма, наконец понимая, что это не просто красивые игрушки. — Да. Я подумал, что ты можешь захотеть, чтобы они висели над кроваткой нашей дочери, где бы ты не решила жить, — негромко сказал он, погладив ее живот. — Они прекрасны, и я бы очень хотела, чтобы они были у нее… Но, Румпель… Насчет переезда… — развернувшись к нему, нерешительно начала Эмма, погладив его по груди. — Ты же понимаешь, что даже если я соглашусь переехать к тебе… — То ты сделаешь это только с Генри? — закончил за нее он и, слегка улыбнувшись, добавил: — Я и так это знал. И когда просил тебя переехать, с самого начала подразумевал вас обоих, ну… — и вновь погладив ее живот, закончил: — Точнее троих. — Мне нужно поговорить с ним, ты же понимаешь?.. — едва слышно сказала она, прикоснувшись к его волосам. — Конечно. Она благодарно улыбнулась и, развернувшись, чтобы еще раз полюбоваться фигурками, наклонилась к нему, положив ладони поверх его рук, которые он вновь положил на ее живот. Маленькая семья стояла в уютном молчании, пока свет продолжал отражаться от хрустальных фигурок.