Солнечный мир: Путь в сумраке

      Между сереющих в сумерках дюн один всадник стремительно догонял другого.       Зоркое на свету и в темноте зрение не помогало преследователю в полумраке, и он полагался только на своего ящера. Тот чётко видел впереди и отчаянно мотающийся хвост зверя поменьше, и силуэт плотно закутанного в жёсткий плащ беглеца. Огромный двуногий ящер нёс своего полуслепого всадника, который полностью покорился его глазам.       Ветер швырял в лицо колкий песок, мешая погоне. Бесполезные сейчас глаза с расширенным во всю радужку зрачком защищало лишь третье веко. Песок забивался везде: под наскоро накинутый капюшон, под развевающийся плащ, который преследователь не успел застегнуть, ринувшись в погоню. Песок скрипел на зубах и неистово щекотал горло.       Радовало одно: если этот песок так же мешает и беглецу, можно и потерпеть. И поднажать.       Преследователь ударил ездового зверя пятками в чешуйчатые бока. Ящер издал короткий рык и длинно прыгнул вперёд, сократив расстояние на треть.       Беглец обернулся. Сверкнули подслеповатые в сумерках глаза.       Его страх волной захлестнул преследователя, обрушился колкой лавиной, сильнее чем песок. Обострённая интуиция значила сейчас больше, чем глаза, и этот испуг подписал тому, кто дал ему волю, приговор.       Но не смертный — он нужен живым.       По песку вились маленькие следы ящера беглеца. Их нещадно затаптывал крупный зверь, следующий по пятам. Три луча разделяет их. Это — один длинный прыжок.       Раздался короткий свист, и большой ящер резко отшатнулся вправо. Звук был знакомым: дротик. Наверняка отравленный. Из-за ветра, брызжущего песком, он пролетел в доле луча от звериного глаза. Расслабляться нельзя: беглец — боец опытный, и следующий дротик уже попадёт в цель.       Сейчас не время рассуждать о подлости оружия дальнего боя, когда оно, оружие это, свистит над ухом — твоим и твоего зверя. Ладонь легла на рукоять верного меча. Нужен один прыжок, пока второй дротик не полетел следом за первым.       Снова удар в кожистые бока. Ящер взревел, оттолкнулся мощными задними лапами и покрыл оставшиеся три луча. Хвост более мелкого зверя теперь метался перед самой его мордой.       Беглец припал к спине своего ящера, звонко отдал команду. Но животное, как и его наездник, было обречено.       На мечущемся хвосте сомкнулись сильные челюсти. Мелкий ящер взвизгнул, встал на задние лапы и замахал передними в воздухе.       Из ножен преследователя с шипением вырвался зазубренный меч. Но не для того, чтобы убить, по крайней мере, пока. А вот тонкий клинок беглеца нёс смерть.       Стараясь удержаться на ящере, чей хвост тянули и грызли, беглец развернулся корпусом и, полагаясь на чутьё и слух, вслепую полоснул клинком серый воздух.       Лезвие вошло в зазубрину на чужом мече. Его потащило, начало закручивать, беглец схватился второй рукой за вывернутую кисть и тонко вскрикнул. Большой ящер ещё раз дёрнул мелкого, бьющегося в агонии, за хвост, тот потерял равновесие и начал падать вместе с наездником.       Бросив клинок, он соскочил со спины зверя и, кувырнувшись через голову, побежал прочь, в бесконечные дюны. О том, что этот серый мир конечен, говорил лишь массив чёрных скал на горизонте, острыми поломанными клыками впивавшийся в мрачное небо. Оно начинало темнеть: скоро опустится ночь.       А в темноте уже нельзя будет спрятаться — в темноте видят глаза. И беглец это понимал. Должен был понимать.       Большой ящер отшвырнул мелкого сородича прочь легко, как недоразумение, и, фыркая чужой кровью, прыжками последовал за скрывающейся в дюнах фигурой.       Преследователь осадил возбуждённого первой кровью зверя. Нужно получить беглеца живым. Любой ценой.       Поравнявшись с беглецом, преследователь спрыгнул с ящера прямо на него. Сшиб с ног, прокатил по песку, запутался в его и своём плотных плащах. Уложил на спину, поставив колено ему на грудь. Остриё меча упёрлось в воротник там, где под ним пульсировала жила.       Капюшон беглеца сбился, и в наступившей темноте преследователь увидел половину его лица. Только ночное зрение было лишено цвета, и он не мог определить, какого цвета глаза: если зелёные, то они земляки. Скорее всего зелёные. Но даже в сером мире было видно, что эти глаза по-женски тёмные, хотя преследователь был уверен, что наверняка увидит мужские светлые.       Женщина.       Он сорвал с жертвы маску, несмотря на протестующее мычание, и увидел изящный остренький нос и тонкие губы, сжатые так плотно, что от них отлила краска.       — Я ожидал увидеть твоего брата, а не тебя, — тяжело дыша, прохрипел преследовавший её мужчина. — Но над тобой всё равно будет суд.       Женщина молчала, глядя на него полубезумными глазами. Зрачки почти скрыли тёмную радужку. Длинные тонкие уши подрагивали, выдавая её страх. Страх, но одновременно и решимость.       — Твоё наказание не будет таким страшным, если не была в тот роковой день у ворот Эрвендэла. И если расскажешь, где найти твоего брата. И вашу мать.       Она чувствовала, что мужчина ощупывает её интуицией, и закрылась. Зажмурилась, отгоняя его, выстраивая мысленно твёрдую стену. Ему стоило признаться, что получилось у неё хорошо. Но он всё равно успел понять, что дни её сочтены. И что он скорее всего её уже упустил.       — Ты не могла убегать в никуда. У банды Заката тут убежище. Выдай его, и я дам шанс вашим детям.       Глаза женщины распахнулись, а зрачки резко сузились до щёлочек. Брови образовали глубокую складку на лбу, испуганно подавшись вверх. Грудь под коленом преследователя вздымалась и опускалась тяжело, но очень быстро.       — Где базируется банда Заката? Говори! — прорычал он, и остриё меча глубже впилось в ткань воротника, всё ещё спасавшего шею.       Вдруг женщина широко улыбнулась, разомкнула губы, и он увидел то, что спасло (спасло ли?) больше половины заговорщиков от каддского суда. И от этого самого меча, которым ему предстояло вершить казнь.       Пузырёк с ядом был зажат между её клыками. Теперь на него смотрели глаза того, кто уже стоит на пороге чертогов Сумрака, нужно лишь сделать последний шаг.       Он не успеет её остановить.       Пузырёк треснул у неё во рту, она резко вдохнула в себя яд вместе с осколками. Вытаращила глаза от боли, когда они забили ей горло.       — Сумрак! — заорал мужчина и схватил её за грудки, будто это отсрочит её смерть.       Вдруг налитые кровью глаза женщины осмысленно уставились на него. Она приоткрыла рот, словно собиралась что-то сказать, но вместо этого плюнула ему в лицо.       Мужчина в последний момент увернулся от ядовитой слюны. Он не поворачивался до тех пор, пока не услышал, как женщина забилась в предсмертной агонии.       Яд быстро всосался в её язык, нёбо, дёсны, проник в кровь и принёс безболезненную смерть.       Шаг через порог Сумеречного чертога был сделан.       Мужчина убрал колено с её груди, тяжело опустился на песок рядом и швырнул меч себе под ноги.       Да, ещё один член банды Заката мёртв, но не совсем от его рук. И снова придётся докладывать Просвещённейшим о древнем, но до Сумрака надёжном способе уйти от расправы и суда, к которому прибегнул очередной заговорщик.       После погони ему казалось, что песок у него везде. Если глаза ещё более-менее защищало вовремя наползшее третье веко, то нос за время длительной скачки успел вдохнуть миллион-другой песчинок. И от песка безумно першило в горле.       Впрочем, эта проблема тоже решалась проверенным способом.       Из сумки под плащом он достал флягу и вожделенно к ней приложился.       Сделав десяток глотков, он наконец оторвался от фляги и утёр губы. В темноте цвета видно не было, но он знал, что на тыльной стороне ладони остался оранжевый след. Закупорив флягу, он наконец посмотрел на труп.       Тело женщины под ветром и песком стремительно ссыхалось. Из глаз пропала влага, они сморщились и на ощупь наверняка стали жёсткими как стеклянные шарики. Кожа на щеках натянулась, губы пошли трещинами. Требовалось едва больше суток, чтобы тело превратилось в ссохшуюся мумию. В пустыне мёртвые долго не залёживались.       — Эй! Оставь его! — бросил он через плечо, слыша, как его ящер чавкает мясом ещё живого, пищащего и трепыхающегося зверя поменьше. — Твою мать, Катхэт!       Ящер вопросительно проурчал и повернул к хозяину окровавленную морду. Тот не видел, но готов был поклясться, что сейчас из его пасти свисает чужая кишка.       — А впрочем, ешь, Сумрак с тобой, — отмахнулся его наездник и, нетерпеливо откупорив флягу, вновь несколько раз из неё глотнул.       Гадливое ощущение не прогнал даже алкоголь. Мужчина, так долго преследовавший женщину из банды Заката, осознавал, откуда оно. Это было страстное желание мести, такое, от которого горело и затягивалось в тугой узел что-то внизу живота, отчего застилало глаза кровавой пеленой, а полоска волос вдоль позвоночника вставала дыбом. Он называл это по-всякому, прижимая к полу, стене, земле или свешивая с обрыва, окна или лестницы ублюдков из банды Заката, — «долгом перед Каддой и честью Дайериэлов», «правосудием, что вершится над убийцами монархов из великого рода» и много чем ещё. Но под всем этим он подразумевал месть лишь за единственного монарха из этого самого великого рода.       Королеву Эрну, пустынную воительницу, сражавшуюся до последнего, пока её сердце не пронзила предательская стрела.       Он сделал последний, самый большой глоток и поморщился. Когда он совершил свой самый первый в жизни глоток, нещадно жарило Старшее Солнце и ему было десять, а теперь ему вчетверо больше и вокруг сгущаются непроглядные сумерки. А рядом лежит мёртвая женщина в куче тряпок.       Он не собирался зарывать её. Пусть полакомятся пустынные звери, пока плоть ещё не совсем засохла.       На дне фляги оставалось совсем чуть-чуть, когда на горизонте наконец показался всадник. Мужчина, поглощённый мрачными думами, сперва почувствовал его, затем повернул к нему ухо и, услышав шаги ящера по песку, посмотрел в его сторону.       Увлечённый внезапной трапезой, Катхэт не обратил внимание ни на приближающегося незнакомца, ни на хозяина.       — Сумрак тебя забери! — воскликнул новоприбывший, на ходу спрыгивая в песок и ведя своего ящера под уздцы. — Будьте прокляты информаторы, пускающие по ложному следу! — Он с жаром сплюнул. — Пришлось мчаться из самого Гхар-Эрана! Ты-то как узнал, что он направляется в Адрос?       — Не узнал. Почувствовал, — ответил почти равнодушно.       — Я тоже что-то ощутил, но привык доверять фактам больше, чем интуиции. И нá тебе... Что?! Женщина?..       Он заглянул ей в лицо, цокнул языком, загнул уши назад. Затем повернул одно к собеседнику:       — Каддчанка. Лесная, причём. До этого я видел в банде только пустынниц. И то, двух или трёх.       — Я — десять. И только с двумя не ложился в постель. Но даже после всего те умудрялись успеть раскусить яд.       Преследователь помолчал.       — Ничего не замечаешь? Приглядись.       Новоприбывший наклонился к сморщенному лицу женщины и, узнав попортившиеся черты, ошарашенно произнёс, растягивая слова:       — Ничего-о-о себе-е! Анатэль Аирэ собственной персоной!       Он смотрел то на неё, то на товарища, который снова приложился к фляге и не ответил на вопросительный взгляд.       — Скажи, ведь не ты убил её? Она приняла яд, так?       Всё ещё хлебая из фляги, преследователь покосился на него.       — Без обид: я знаю, что ты терзаешься чувством мести. Вдруг ты...       Тот не ответил. Допив из фляги, убрал её в сумку, поправил плащ, чтобы песок не забился под одежду, и вернул меч в ножны.       — Поблизости должно быть убежище банды Заката. Иначе зачем ей бежать в пустыню, если негде по-быстрому скрыться. Нужно будет прислать сюда отряд и прочесать всё.       — Но... почему всё-таки именно Адрос? — спросил второй, когда тот отводил Катхэта от места пиршества. — С чего ты решил, что искать надо здесь, если все наводки были на Гхар-Эран?       Наездник Катхэта наконец устроился в седле. Он обернулся в ту сторону, куда зашло Старшее Солнце, увидел угрожающие чёрные зубья гор, режущие небеса. Там издавна погибало множество смельчаков, пока остальные не решались войти, но куда его послала королева Эрна перед тем, как принять свою смерть.       Когда вся банда Заката будет поймана и призвана к ответу, он доберётся туда, он обещал королеве и самому себе.       Западные горы.