Из газет, распространяемых в университетах Леса Кадды
— Мне жарко, Ардарэн. Я хочу пить. — Сейчас, поищу воды... — Дай мне вот это. — Э, нет, мой король. И не тяни руку. Не дам, и ты знаешь, почему. — Никто не увидит! — Я сказал, нет. Король Мэйриадок не убрал руки, которую настойчиво тянул к фляге с настоем из ваэнны. Ардарэн рьяно её защищал, отводя в сторону. — Как ты со мной разговариваешь? Я король! Дай мне попить. — Тебе положена вода. Настой я тебе не дам, даже если ты прикажешь подвергнуть меня всем пыткам Сумрака. Ты ещё мал, хоть и правитель, и не вздумай это отрицать. — Ардарэн сделал большой глоток, поморщился и фыркнул. — И вообще, знаешь, сей напиток — сущая дрянь. — Ты врёшь! Настой из ваэнны — лучший напиток во всей Кадде. И говоришь ты это, чтобы отбить у меня охоту пить его. Мэйриадок оскалился и откинулся на мягкую спинку сиденья, скрестив руки на груди. — Вовсе нет, мой король, — Ардарэн утёр губы, закупорил флягу и убрал подальше с глаз короля. — Истинная гадость, поверь мне. Потому что, попробовав однажды, ты уже вряд ли когда-нибудь захочешь прекратить. Они помолчали. Мэйриадок глядел в окошко на стражников, сопровождавших повозку верхом на рапторах. Выслать бы туда же Ардарэна, но нельзя, и это раздражало. — Держи, мой король. — Генерал протянул ему воды. — Отстань, — буркнул Мэйриадок. Ардарэн пожал плечами и выпил сам. От воды он поморщился ещё яростнее. — О Солнца, с юных лет никак не привыкну к воде из Пограничья, — посетовал он. — Её слишком сильно фильтруют. Вот в Пустыне достаточно, чтобы песок на зубах не хрустел и никакая живность на поверхности не плавала. А так — всё живое, природное... — Да замолчи же ты, Ардарэн! — рявкнул Мэйриадок. — Прошло время, когда меня забавляли твои россказни. Не думай, что мне в одиннадцать лет будет интересно то же, что и в пять. Улыбка действительно сошла с лица Ардарэна. Брови сдвинулись, кончики ушей согнулись параллельно земле. — Знаешь... Прости меня, — вдруг заговорил молодой король, расцепляя руки и кладя ладони себе на колени. — Я не чувствую, когда нужно соблюдать грань... — Да что ты, мой король, вот ещё. Всё нормально. — Ардарэн отмахнулся. — Ну уж нет! — снова взвился Мэйриадок. — Вы все так говорите мне лишь потому, что я король! Но это не так. Я знаю, что могу вас оскорбить и не заметить вовремя. Вам неприятно, вы сердитесь на меня. И каждый из вас говорит одно и то же. Раньше... Он отвернулся к окну, чтобы не видеть озадаченного и внимательного взгляда Ардарэна. — ...Раньше я ощущал, что на самом деле чувствуют окружающие. Злю я их или нет, нравится им моё поведение или нет. Люди были для меня чисты и понятны — все эти министры, дворянские дети... С трёх лет я ничего не чувствую. Не ощущаю никого. Стараюсь ловить взгляды, вслушиваться в интонации — но не всегда получается. Да почти никогда не получается! Ардарэн молча взял руку Мэйриадока в свою и погладил шершавы ми пальцами. — Я рядом. Чувствуешь? — произнёс он тихо, наклоняясь к лицу короля. — Ну... Ты меня зачем-то трогаешь, — буркнул тот, не поворачиваясь. — Но это значит, что я рядом. Когда люди касаются тебя вот так, это значит, что верят в тебя, а если ты позволяешь им, то и ты им доверяешь. Почувствуй тепло. Оно должно разлиться по твоему телу. Мэйриадок попытался. Он сосредоточился на этом странном ощущении чужого тепла и шероховатости кожи другого человека. Чужие пальцы держали его ладонь, и он чувствовал, какие они жёсткие, истёртые и огрубевшие. И больше ничего. — Ничего я не чувствую, Ардарэн. — Рука Мэйриадока выскользнула из его. — Не делай этого со мной больше. Это заставляет меня ощущать себя хуже, чем в Сумраке. Король спрятал руки в рукава, насколько мог, ведь те были плотно стянуты на запястьях, и поёжился. — Этот мой гнев... Ты ведь знаешь, что он ненастоящий. Так? — Мэйриадок долго не поднимал на генерала глаз. А когда посмотрел на него, встретил серьёзный, хмурый взгляд. — Я решил, что это лучше, чем страх. Не хочу показывать, как сильно я на самом деле всего боюсь. Повести себя не так, сказать не то. Глядя на окружающих, я понимаю, что им не требуется так много слов, чтобы взаимодействовать. А у меня так не получается. Я учусь копировать некоторые жесты и взгляды, но выходит так плохо... — Ну... Мой король, для юноши твоего возраста это абсолютно нормаль... — Это не потому, что я ещё слишком мал! — взвился Мэйриадок. — Как раз когда я был мал, я умел чувствовать! Я помню, что это было, но не помню, каково это. Так что дурацкие у тебя утешения! И тут же Мэйриадок успокоился, откинулся на сиденье, глубоко вдохнул несколько раз. — Вот, снова... Ардарэн, я не хотел. Каждый раз не хочу срываться таким образом. — Ерунда. — Нет, не ерунда. Мне тяжело общаться с теми, кто не знает о моём недуге. Там, куда мы направляемся, наверняка не знают. Не должны знать. И что они ожидают увидеть? Нервного мальчишку, каким я и являюсь? Если бы я только знал, как все вы это делаете... Оба смущённо помолчали. Король — потому что ощущал себя очень неловко после таких откровений, Ардарэн — потому что любая попытка убедить короля в обратном была бесполезна. — Эй, Ардарэн! И всё же... — Да, мой король? — Подай мне воды. Почти обрадовавшись, что тот наконец сдался, генерал подал ему воды в простенькой жестяной чашке. Мэйриадок лишь пригубил, а затем покрутил чашку в руках, ковыряя вмятинки аккуратным ногтем. — Ты хочешь что-то спросить, мой король? — настороженно прижав уши к голове, спросил Ардарэн. Мэйриадок взглянул на него внимательно суженными зрачками. — Откуда ты знаешь? — Я рядом с тобой с самого твоего детства. — Да нет. Интуиция. Молодой король помолчал, а затем на выдохе выпалил: — Где ты был, когда не стало моей бабушки? Смуглая кожа Ардарэна вмиг показалась не сильно темнее белой копны его волос. Уши встали торчком и обратились к Мэйриадоку. — Мой король?.. — Ты слышал, Ардарэн. Скажи мне, где ты был, когда это произошло. Я не обвиняю тебя ни в чём, — но генерал видел, как напряжены длинные пальцы, сжавшие чашку, — просто ответь мне. Пустынный воин медленно достал флягу с настоем и долго крутил пробку, пока она не выскочила с характерным звуком, а затем медленно сделал три больших глотка. — Я был в Западных горах, — тихо произнёс он, прикрыв глаза и раздув ноздри широкого носа. — Что ты там делал? — допытывался Мэйриадок. Ногти ритмично звякали о жестяную поверхность. — Проводил ревизию, — Ардарэн коротко кашлянул, словно настой попал ему не в то горло. — Ревизию в Западных горах? На западе находится Адрос. А там много своих славных воинов. В Адросе есть кого отправить на осмотр этих безжизненных скал. А тебя послали из самого Пограничья, да ещё и в должности министра... — Мэйриадок смотрел в чашку. — Почему именно ты? Почему именно туда? Когда он поднял глаза на генерала, зрачки были сужены до щёлочек. — Мой король... Как министр, я должен был... — Не ври, Ардарэн! — прикрикнул Мэйриадок. Снаружи взволнованно зашептались стражники — чуткие уши короля уловили их голоса. — Не ври мне, — сказал он уже тише. — Не смей мне врать, — почти неслышно прошипел он, едва шевеля губами. — Это не было разовой ревизией. После смерти королевы Эрны тебя постоянно, до сих пор, так и тянет в Адрос и в эти проклятые Западные горы! По дрогнувшим ушам Ардарэна Мэйриадок понял, что попал в цель. — Почему ты врёшь мне? Почему не доверяешь? Ты же знаешь, как я всегда доверял тебе, как я бесконечно верил в твою преданность роду Дайериэлов. Моя бабушка любила тебя... Ардарэн вздрогнул. Нервно дёрнул плечом, потянулся за флягой с настоем, но Мэйриадок резко вскочил с сиденья, подался вперёд и перехватил его руку. Чашка упала на пол повозки, расплескав воду. — Не вздумай соврать мне снова. Уж твою ложь я почувствую. Пальцы Мэйриадока едва ли смыкались на его запястье: от него до локтя рука генерала была покрыта плотной защитой. Ладонь короля чувствовала лишь металлические вставки на плотной рапторской коже. — Повергни меня своим проклятием хоть во все бескрайние чертоги Сумрака после моей смерти, повели измучить меня в южных застенках или сгноить на рудниках, мой король, — произнёс Ардарэн спокойно, встречаясь с ним взглядом, исполненным достоинства, — но я всего лишь искал логово разбойников в Западных горах. — Рука Мэйриадока сильнее стиснула кожаную защиту на его руке. — Это был приказ твоей покойной бабушки, да осветите Солнца её путь в Лучшем мире... — Не смей прикрываться приказом Светлой королевы! Она никогда бы не послала тебя туда, в ловушки банды Заката! Это самоубийство! Как ты вообще смеешь, прикрываясь именем королевы Эрны, прятать что-то от её семьи?! Король стремительно наклонился к Ардарэну, и его длинные пряди, увешанные тяжёлыми заколками, сильно ударили генерала по лицу. — Она вообще оказала тебе честь, взяв в эту семью и воспитав тебя как равного себе! — процедил Мэйриадок, глядя на него с яростью. — Она не простила бы тебе такой лжи, которой ты пытаешься умаслить мой слух! На губе Ардарэна выступила кровь — заколка рассекла ему нижнюю губу. — Прекрати, — прорычал он, вырывая руку из пальцев короля. Мэйриадок подался назад и упал на сиденье — Ардарэн был силён, а сейчас он уже не старался сдерживаться. — Об этом тебе тоже пока рановато судить. И знаешь, для чего я здесь? Для чего твоя бабушка, наша Светлая королева, взяла и вырастила меня, помогла встать на ноги, подготовила к Пограничью? Он вытер кровь тыльной стороной ладони. Мэйриадок стыдливо опустил уши и отвёл глаза, чтобы не смотреть на красный след на его руке. — Чтобы я сохранил твою жизнь, твоё благополучие. Я не стану врать королю, которого я призван защищать. Ардарэн опустошил флягу, облизнул губы и кончик носа. Мэйриадок не решался поднять глаза. — За одно я ненавижу себя, за одно корю, что задержался там, в Западных горах, — медленно произнёс Ардарэн, откидываясь на сиденье. Король молчал, не задавая ожидаемого вопроса, и генерал продолжил лишь после невыносимо долгой паузы. Во время этого тягостного молчания король слушал, повернув ухо, как стражники беспокоятся, как бы министр не перебрал и королю не понадобилась их помощь, чтобы уберечь юного монарха от... Прилагательное Мэйриадок не разобрал, но оно точно относилось к «этому пустыннику», и во дворце таких выражений юный король не слышал. — Корю себя за то, что не успел вернуться. Я потратил слишком много времени на обратный путь, меня застала буря — та, когда Старшее Солнце сходится на небосводе с Младшим. «Ярость Тхаймара». Двое суток я укрывался в Адросе, сидя без дела и, как подобает пустынникам во время бурь, пил, много пил... Ардарэн горестно хохотнул. Это был глухой звук, вырвавшийся из самой его груди. — Я опоздал ровно на двое суток. За два дня до моего возвращения Светлая королева была убита стрелой на въезде в Эрвендэл. — Ардарэн... — Мэйриадок сцеплял и расцеплял пальцы, оставляя на них следы своих острых ногтей. — Это точно не были пустынники. Они не стреляют. Пустынники бы бросили вызов моей бабушке, выйдя против неё с мечом. Это был не бой! Это было убийство! В его глазах заблестели слёзы. — Потому я и не смог оставить всё так, — произнёс Ардарэн: страшный, с прижатыми к голове ушами, с будто бы ввалившимися глазами. — Я выследил тех, кто был причастен к убийству твоих родителей и бабушки, и, видят Солнца, им воздастся по полной. Тебя это не утешит, мой король, но враги Дайериэлов будут мертвы от моей руки. И если остатки банды Заката всё же залижут раны... если старуха из рода Аирэ так и не успокоится и велит им напасть на тебя во время твоей ревизии... да если приблизятся к тебе на расстояние полёта дротика — они умрут от адросского меча в этой же самой руке. — Род Аирэ поклялся отомстить всем Дайериэлам, которые являются потомками королевы Эрны. Вспомни, Ардарэн, до скольких они уже добрались! — Голос Мэйриадока дрожал, но он смотрел прямо, со зрачками во всю радужку. — До дедушки, ведь он отказал невесте из рода Аирэ и выбрал мою бабушку, пустынницу. Он ведь, по сути, предал Аирэ, нарушив все обещания! Добрались и до моего отца, ведь он был плодом их любви, кровь от крови Аргэнда. Все его потомки отныне навечно прокляты родом Аирэ и обречены существовать в Сумраке. — Мой король, их проклятия не имеют никакой силы!.. — А как же моя мать, которая умерла ровно через семь дней после случившегося? Конечно, ты не веришь, ведь ты всего этого не видел! — Но я знаю, кто в этом виноват. Это не проклятье, мой король, это — реальные люди, которые желают зла Дайериэлам. А следовательно, и всей Кадде. Ведь ты — последний из рода королей. Ардарэн протянул к Мэйриадоку руку, но тут же отдёрнул её, словно обжёгся. — Сможешь ли ты быть рядом всегда, Ардарэн? Мог ли ты быть всегда рядом до этого?.. — Да, однажды мои Солнца зайдут для меня навсегда, — тихо заговорил он, — но ты будешь в безопасности. Я не остановлюсь, пока не буду уверен, что все заговорщики мертвы. Я продолжу ловить их, и я залью всю Пустыню их кровью, но не дам им добраться до тебя. Для этого им придётся пройти через Вечный Сумрак, а это невозможно. Мстительный вымирающий род больше никогда не посмеет навредить Дайериэлам. — Скажи честно, Ардарэн, — стиснув зубы, спросил Мэйриадок, — каждый день, каждый луч, каждую долю луча я всё ещё в опасности, так? Ты чувствуешь это, как когда-то чувствовала бабушка? Пусть я не могу чувствовать — но ты-то это знаешь?.. Ардарэн молчал. Молчал, глядя в глаза своему правителю, внуку великой королевы Эрны. «Сможешь ли ты сберечь последнего Дайериэла, генерал? — думал молодой король. — Сможешь?..»***
Будущая королева Кадды с идеально прямой спиной сидела на мягком сиденье кареты, сложив руки на коленях. Рядом с ней в той же позе сидела ещё дюжина девушек, и отличало их от неё только отсутствие трезубчатой заколки у левого виска. Все девушки тянули шейку, приподнимая подбородок, губы держали напряжёнными в лёгкой полуулыбке, а кончики ушей чуть загибали вниз, создавая впечатление непринуждённости. Вертеть ушами вообще считалось вульгарным и недостойным девушки поведением, и стоило огромных усилий обуздать самый естественный из всех рефлексов — поворачивать уши на звук. Требовалось, не опуская подбородка, повернуть голову в сторону звука, и только тогда можно было навострить ухо, стараясь, чтобы длинные серьги не звякали слишком громко. Звяканье серёг — похабный и грубый жест распутниц из Нидэма или мужиковатых воительниц Пустыни, не подобающий благородной деве, воспитанной в Пограничье при дворе у Дайериэлов. Карета мягко шла по лесной дороге, слегка качаясь, и стройный стан каждой из девушек покачивался вместе с ней. Будущая королева улыбнулась и начала кивать головой в такт, заставляя многочисленные серёжки звенеть друг о друга. Девушки покосились на неё, но их лица не поменяли своего выражения. Только воспитательница с тугим пучком белых волос и серёжками-капельками шикнула: — Нимарэль! Прекрати! Та повернулась к ней с улыбкой и, обнажая клычки, ответила мягким голосом: — Что такое, матерь Эллаи? Я ведь королева. — Пока ещё не королева, — одёрнула её воспитательница, но голос её зазвучал менее уверенно. — Но я ей буду. А что значит быть королевой при короле из рода Дайериэлов? Значит, знать себе цену и делать то, что считаешь нужным. Когда же мне этому научиться? А главное — как? Не разъезжая же по музеям Леса от Высокой школы! И Нимарэль рассмеялась. Девушки склонились друг к другу своими аккуратными причёсками и зашептались. Будущая королева Кадды чувствовала, как трепещет их аура. Всех — и матери Эллаи тоже. Потому что в ней уже сейчас зреет достоинство королевы, без которой правление станет королю в тягость. И воспитателям из Пограничья стоит увидеть в ней именно это, а не вечно приглушённую ауру и покорный взгляд из-под идеально подведённых бровей. — Но сейчас отнюдь не то время, Нимарэль. День поминовения был совсем недавно, и в этот час стоит быть смиренным перед предками... — Думаю, предки предпочли бы видеть меня счастливой и свободной, пока я не взошла на престол и не взвалила на свои плечи бремя правления Каддой. Нимарэль победоносно улыбалась. Ей понравилась произнесённая тирада, и она осталась горда собой, наконец высказав что-то вслух. В дни поминовения усопших ветви деревьев в Лесу обвешивали лентами тех цветов, что символизировали умерших. Небесно-голубые означали, что в Свет ушёл великий учёный ум; зелёный — тот, благодаря кому собираются богатые урожаи и берегутся древние рощи; белый — что покинул Солнечный мир мудрый политик, оберегающий Лес как свой собственный дом. — Они ведь не встретятся, — вдруг сказала Нимарэль, мотнув головой. Звякнули её серьги. — Не встретятся — кто? — удивлённо спросила матерь Эллаи. — Король и королева во втором поколении. Дедушка и бабушка короля Мэйриадока. Она ведь пустынница. — Свет и Лучший мир, Нимарэль, две ипостаси одного и того же, — терпеливо пояснила матерь Эллаи. — Вовсе нет. Я не думаю, что после смерти попаду в место, где собираются сгинувшие в кровавой бойне пустынники. — Ты можешь оскорбить память королевы Эрны, Нимарэль, — тихо сказала матерь Эллаи, напряжённо загнув уши назад. — Хоть ты и без пары лучей королева, тебе стоит воздержаться от резких высказываний. Будущей правительнице это и вовсе не к лицу. — А разве бывшей правительнице было к лицу бороздить Пустыню верхом, а не в карете, бить разбойников и идти на смерть наравне с простолюдинами? Разве такой образ жизни мог привести к иной кончине? — Нимарэль! — ахнула матерь Эллаи. — Что? Она стала королевой вместо той, кому это было предписано, и поплатилась за это. — Ты не должна так говорить о Светлой королеве! — зашипела воспитательница. — Что, если об этом узнает король Мэйриадок?! — Он и узнает. Я сама скажу ему. Скажу, что Пустыня опасна для монарха из рода Дайериэлов. Что угроза расправы за выбор короля Аргэнда в пользу Эрны всегда будет висеть над её потомками. Матерь Эллаи хотела сказать что-то ещё, но Нимарэль вскинула вверх ладонь, останавливая её. — Я ведь тоже обещана королю из рода Дайериэлов. И прекрасно представляю, что чувствует женщина, которую отвергли. И что чувствует весь её род. Не хочу, чтобы мои потомки из поколения в поколение жили только местью. Матерь Эллаи не ответила. Она не могла ничего сказать от испуга, который охватил её, когда запылала аура Нимарэль. Будущая королева едва успела утомиться от езды, как карета остановилась. Девочки по очереди сходили вниз, поддерживая длинные платья, и наклоняли головы, чтобы не задеть высокой причёской потолка экипажа. Нимарэль сошла последней. — По сторонам не глазеть! — строго велела матерь Эллаи за спиной Нимарэль, но юная принцесса всё равно ослушалась. Каблучки девушек застучали по деревянному настилу, уберегающему от вытаптывания трáвы и ростки будущих деревьев. Дорожка утопала в бирюзово-зелёном море, на «волнах» которого покачивались светящиеся головки звездоцвета. В приятном полумраке аллеи, образованной переплетёнными кронами деревьев, эти растения-светлячки и правда напоминали звёзды. Нимарэль наклонилась, протянула руку и коснулась невесомых пушистых головок. От прикосновений её пальцев белый шарик света внутри увеличился и засветился ярче. Остальные девушки смущённо жались под острым взглядом воспитательницы. Они вовсю глазели на Нимарэль, которая победоносно улыбалась самой себе. — Прикажу высадить такие на балконе наших с королём покоев, когда мы поженимся, — сообщила она в пространство. Навстречу, стуча по настилу, шёл немолодой лесной каддец в длинном голубом одеянии. — Нимарэль! Встань! — зашипела матерь Эллаи. Принцесса поднялась и поклонилась каддцу, опередив однокашниц. — Добро пожаловать в славный город Эмерон, дочери Высокой школы, — поприветствовал он. — Я Вэзерин Таэдин, хранитель музея. Пожалуйте за мной. По дороге к зданию, устремившему свои своды выше древесных крон, тянущихся к Солнцам, Вэзерин рассказывал девушкам о том, как в Лесу был основан музей ещё три века назад, что его архитектура полностью отражает самобытность Леса и что многие архитекторы Пограничья переняли этот стиль для пристроек к королевскому дворцу. Девушки делали заинтересованный вид, ахали и изредка вставляли: «Правда?». Нимарэль видела лишь пустоту в их подведённых зелёных глазках. «Какое им дело до стиля эпохи шестых королей? Разве им не плевать на труды архитекторов, скульпторов, живописцев? — Нимарэль отвернулась от них и устремила взгляд вверх, на уходящие в небо шпили. — Плевать. Абсолютно плевать. Они носа из Пограничья не высунут, как только выскочат замуж за министерских сыновей. Я не хочу этого. Я не буду просто женой короля. Я буду королевой — правительницей Кадды». Просторный зал музея встретил девушек эхом их шагов. — С особым благоговением поминаем мы героев Леса, павших в битве при Адросе, — торжественно возвестил хранитель музея, — городе на самом севере Пустыни. Они храбро сражались за ценнейшие ресурсы Кадды, и мы должны позаботиться о том, чтобы их смерть не была напрасной. Полотна на стене, мимо которой семенили девушки, сливались в единое рыжее пятно пустынного пейзажа. Нимарэль остановилась, чтобы разглядеть. Вот тут, на первой картине в плетёной раме, большая группа людей в светло-синих костюмах на фоне чёрного пятна зловещих Западных гор. По бокам от учёных — несколько коротко стриженых лесных каддцев в чёрно-рыжих нарядах, обнажающих мускулистые плечи. На поясе у каждого — меч: у кого тонкий лесной, у кого — широкий пустынный. Двое — мужчина и женщина — стоят рядом, держат ладони на рукоятях массивных мечей с именными узорами на ножнах. — Супруги Тамиэль, воины Кадды... — произнесла Нимарэль, и хранитель музея повернулся к ней. Девушки тоже стали, поддерживая подолы платьев, и поглядели на картину, около которой она остановилась. — Они променяли благополучие Леса на жизнь в Пустыне. — Они были учёными и воинами. — Хранитель музея подошёл к принцессе и взглянул на полотно, любуясь. — Я хорошо знал несколько поколений семьи Тамиэль и был им близким другом. — Нимарэль! Извинись! — велела матерь Эллаи, но та даже ухом не повела. — Их ценило руководство Адроса, они были великими людьми, — продолжил Вэзерин Таэдин с печальным вздохом. — Они прекрасно понимали, что нужно полагаться и на самих себя, когда враг берёт в кольцо. — Из учёного не выйдет хорошего воина, — отрезала Нимарэль. — Как и солдат никогда не превратится в мыслителя. Я много раз слышала, что пустынники бегут в Лес за лучшей жизнью, но чтобы наоборот — впервые. И считаю, что нет ничего глупее этого. Лесной каддец смутился её дерзостью и покосился на матерь Эллаи. Та развела руками. — Мы лишились их умов, их разработок, и Лес не может компенсировать эти убытки уже несколько лет, — продолжала Нимарэль. — Семьи учёных, работавших в Адросе, всё ещё бедствуют. Но я хочу положить этому конец. Пусть каждый занимается тем, что ему предписано Солнцами по праву рождения в Пустыне или в Лесу. Они никогда не ошибаются. Нимарэль прошла чуть дальше и остановилась перед другим холстом. Клубится песок, мрачное небо вот-вот упадёт на землю. Те же мужчина и женщина с безмолвным криком рвутся вперёд, на острые пики вражеских копий, обнажив зазубренные мечи. — Мне больно за то, что Кадда не бережёт своих подданных. Не бережёт лесных, созданных для жизни здесь, среди деревьев и тени. Песок и пекло не для них. Я почитаю их память, но не хочу, чтобы так было и впредь. Бесплодная земля создаёт воинов — и воины должны охранять нас. Это их стихия. Каждый должен быть на своём месте, в этом — наша гармония. Она вновь взглянула на картину. Нимарэль никогда не бывала в Пустыне, но если она такова, какой изобразил её лесной живописец, то принцесса не хотела бы оказаться там. Среди колючек и многоножек, зная, что где-то далеко остались зелёные кроны, дарующие прохладу, и уютный дом на лесной стороне дворца Пограничья. А ещё в Пустыне — сумеречники. Когда Нимарэль вернётся домой после долгих лет обучения в школе для девочек, когда Мэйриадок вернётся с ревизии в Пустыне — её первыми словами будет то, что она никогда не отпустит в это безумное место своего будущего мужа. Последнего из рода Дайериэлов. — Наступит новая эра, сменив поколение Сумрака, — произнесла Нимарэль тихо, но очень уверенно. — Я позабочусь о том, чтобы каждый оказался на своём месте.***
Энси доковылял до древа Дайериэлов и плюхнулся на скамью, окованную цветочными и древесными мотивами. Он сложил костыли рядом с собой, откинул назад голову и посмотрел в небо сквозь зелёную крону. Когда уехал король Мэйриадок, Энси совсем заскучал — пограничные дети уже даже не дразнили, а попросту отвернулись от него. Угроза короля всё-таки подействовала, и теперь никто даже не приближался к нему. Все только косились, надеясь, что ему не придёт в голову вмешиваться в их игры на своих костылях. «А ведь всё это из-за Мэйриадока...» — каждый раз думал Энси, и каждый раз гнал от себя эту мысль. Вот уже столько лет Мэйриадок оставался рядом, но Энси не знал, почему именно: интересно ли ему с ним по-прежнему или это просто попытка загладить свою вину. Мальчик звал короля своим лучшим другом, но уже начинал сомневаться, знает ли его так хорошо и понимает ли его чувства, чтобы считать его близким. Когда Энси ещё мог ходить сам, они часто устраивали дружеские поединки на деревянных мечах, катались на карликовых рапторах — что, однако, не нравилось смотрителю зоосада — и бегали купаться в пруду, бросаясь в воду с криком и брызгами. Им нравилось караулить ещё совсем маленькую Нимарэль, прячась в прибрежных зарослях, а затем с гоготом выскакивать из воды, пугая её до слёз. За подобную проделку бабушка-королева однажды стегнула Мэйриадока рапторским поводком, и будущий король Кадды перестал пугать девочку, ещё не подозревая о том, что её совсем скоро станут прочить ему в жёны. Однако это Мэйриадока с Нимарэлью не сблизило. Но Энси продолжал ждать её у пруда, и, когда она приходила, вылезал к ней из воды, больше не стараясь испугать. Они сидели рядом на камнях, гуляли по саду, и Энси лазал по древу Дайериэлов, собирая зреющие на самой верхушке кроны цветы — для неё. И всё это до тех пор, пока не приходил Мэйриадок и не утаскивал Энси проказничать вдали от бдительных глаз его бабушки. Затем Нимарэль стала воспитываться матерьми Пограничья сперва как достойнейшая из благородных каддчанок, а после — как будущая жена короля, правительница объединённой Кадды. Так порешил совет Просвещённейших. Энси узнал об этом не от неё самой, а от её отца, казначея Кадды, говорившего с регентом Пимантином. Тогда Энси уже был калекой, прикованным к постели. Перед тем как отправиться в школу для девочек, Нимарэль не зашла к нему. Энси думал, всё потому, что она не вынесет видеть его таким. Энси понимал её чувства и не мог наскрести в своей душе обиды. Он вообще не мог обижаться на своих друзей, даже на Мэйриадока, что бы он ни думал о том случае в моменты отчаяния. Спину его стянули тугими бинтами и навсегда заковали в железную решётку. Энси больше не мог вставать сам, не опираясь на чьё-то плечо или костыли. Их вырезали специально для него из ветви древа Дайериэлов, украсив лесными мотивами — трость с похожим узором носил регент Пимантин. Однако это никак не могло утешить Энси: он понимал, что теперь обречён и его жизнь обратилась в Сумрак. — Здравствуй, Энси, — раздался мягкий голос над его ухом, которое тут же повернулось на звук. — Я присяду? — Министр Пимантин! — Энси улыбнулся и отодвинул костыли, чтобы они не мешали Пимантину сесть на лавочку рядом. — Чувствую, что именно ты хочешь сейчас спросить у меня, — хитро улыбнулся старик, глядя на Энси светло-зелёными глазами. Мальчик покраснел и опустил ушки. — Нимарэль скоро приедет, — сказал Пимантин, не дожидаясь ответа. — Чуть раньше, чем король Мэйриадок. Энси вздохнул. Возможно, когда они вернутся, ему станет не так тоскливо. И он очень надеялся, что Нимарэль захочет видеть его. Он так боялся, что она тоже не захочет больше общаться с калекой... — Выше ушки, Энси! — ободряюще произнёс регент Пимантин. — Ты тоже обязательно съездишь в Лес. Возможно, даже на рапторе. — Министр Пимантин... Мне ведь не запретят общаться с Нимарэль, когда она станет невестой короля? — Разумеется, нет. Вы все можете остаться друзьями. Увы, власть и положение накладывают на людей отпечаток, но это не помеха настоящей дружбе. Они помолчали. Над их головами пролетел крошечный ящер-летун, пища на все лады. — Министр Пимантин, я ведь могу спросить? — произнёс Энси шёпотом. Старик кивнул. — Как будет править король Мэйриадок, если он не чувствует других людей? Пимантин удивлённо взглянул на него. В глазах Энси читалось истинное беспокойство. — Почему ты так думаешь, Энси? Почему считаешь, что король не чувствует других? — Возможно, я ошибаюсь, но... В тот роковой день мне показалось, что король не ощущает того, что мне страшно. Я не верю, что он хотел причинить мне зло. Но когда я показывал ему, как сильно я боюсь, он не отреагировал на это. Совсем. Даже не попытался закрыться от моего страха. Просто... будто бы не ощутил моих эмоций. Они прошли мимо него. Регент Пимантин долго молчал, глядя не на него, но на древо Эрны Дайериэл — молодой росток с едва распустившимися листиками. Он тянулся к древу Дайериэлов, под которым был высажен около года назад. — Я раз за разом убеждаю себя, что это случайность, роковая ошибка, — не получив ответа, продолжил Энси, — что угодно, но не злой умысел того, с кем я провёл всё своё детство! Пимантин погладил рукоять своей трости, глубоко вздохнул. — Король Мэйриадок после этого бывал со мной. Приходил ко мне, когда я лежал. И сейчас пытается общаться со мной, как прежде... Но я не могу знать наверняка, чувствует ли он вину за случившееся. И... регент Пимантин, я не хотел бы и знать! — Энси воскликнул с таким жаром, что министр повернулся к нему. — Не хочу винить его самого ни в чём! — Но что же гложет тебя, Энси? — мягко спросил Пимантин. Мальчик отвёл глаза, понял, что испытывает слишком много чувств, которые могут захлестнуть собеседника. Постарался справиться с собой. — После гибели королевы Эрны, осветите Солнца её путь, — нерешительно начал Энси, — король Мэйриадок переменился ещё больше. Он стал... ещё более закрытым, чем когда-либо. Больше не играет со мной, вот уже год... А ведь я скорблю по королеве Эрне так же, как он. — Ушки Энси зарделись. — Она заменила мне родителей, которых я никогда не знал. Я почти обрёл их в лице короля Аэрика и моей тёти, королевы Аэлы, но ведь они тоже были убиты... Она была очень близка мне. Знаю, моя скорбь не сравнится со скорбью её родного внука, но я чувствую себя... совсем одиноким. Лицо Пимантина помрачнело. Морщины будто бы стали глубже. Он думал тяжкие думы, и Энси, вскинув на него отчаянный взгляд, подумал, что регент скорбит не меньше. — Но всё же это всё ерунда... по сравнению с тем, что король Мэйриадок теперь совершенно ничего не чувствует. Где-то семь лет назад... вроде... когда нам было по четыре-пять, он стал другим. Как быть, регент Пимантин? Я боюсь за него... — Не волнуйся, Энси. — Он наконец глубоко вздохнул и повернулся к нему. — Для этого у него есть мы.***
— Чутьё короля из рода Дайериэлов поразительно. Он сумеет уловить ваши самые мимолётные дурные помыслы, вашу злобу и ненависть. А за это он очень, очень сурово карает. Учитель словесности расхаживал перед сумеречниками, пока Арцэйл, опираясь на верную палку, бдил у входа. Ученики сидели за столами, опасливо держа руки на коленях. — Король должен увидеть покорность и послушание с вашей стороны. Разве он сможет положиться на армию злых, неуклюжих существ? Покажите ему, что вы готовы служить, как надо, и директор щедро угостит вас. Сумеречники оживились. Некоторые шумно втянули обратно выступившие слюни. — А если вы посмеете ослушаться и уж тем более подойти к нему — расправа будет страшнее нагоняя от директора. — Что будет? — вдруг спросил Агэл. Он покосился на Арцэйла, и тот оскалился в его сторону. Агэлу стало не по себе. — Король из рода Дайериэлов не преминет использовать оружие, которым искусно владел его отец и теперь владеет он, — лук. Учитель словесности торжественно замолчал, глядя на учеников свысока. Он очень хотел насладиться произведённым эффектом, только вместо испуга те ощутили интерес и смятение. — Э-э... А чё такое ентот... лук? — спросил наконец сумеречник с бельмом на глазу. — Лук? Ах да, у нас в Пустыне не жалуют луков. О, это оружие, которое разит издалека! Страшная штука в руках умелого стрелка, коим является наш новый король. Мальчишки переглянулись. Кто-то смачно шмыгнул носом. Сумеречник с сильно косыми глазами, очень близко посаженными, вдруг глухо вскрикнул и начал тянуть звук «Э». Монотонно, сопровождая «пение» покачиванием на скрипучем стуле. — О нет, он опять... — пробурчал словесник. — Если он продолжит, придётся кинуть его в подвал. Арцэйл резво прошёл по рядам и грохнул палкой по столу у самого носа косоглазого. — Учитель велел тебе заткнуться! Парень подавился своим «Э» и отчаянно затряс головой. Агэл мрачно смотрел на него, вздрагивая от ударов Арцэйловой палки. Затем поймал взгляд своих братьев — близнецов Эвинов — и кивнул. — И не издавайте при короле этих отвратительных звуков! — брезгливо велел словесник. Опять шмыгнул чей-то нос, и он взорвался: — С этого же мгновения! — Но оно само течёт, — протянул самый сопливый из мальчиков. Его нос был неправильной формы, постоянно тёк и издавал жутковатый свистящий звук. — Попроси лекаря сделать тебе затычки, — отозвался учитель словесности и утомлённо вздохнул. — Если будешь мешать королю своим шмыганьем, он точно тебя пристрелит. — Король такой жуткий? — пискнул самый тщедушный из сумеречников. Даже Тэймарт на его фоне выглядел атлетом. — Не смей так говорить о короле, Аэрон Хэгалл! — угрожающе произнёс словесник. Тот вжался в колченогий стул. — Вообще ничего о нём не говори. Не открывайте свои рты в его присутствии, и поступите как настоящие воины Кадды. — У тебя какие-то сомнения, Агэл Эвин? — проскрипел Арцэйл. Он как раз обернулся, закончив экзекуцию косого мальчика, который теперь только мелко тряс головой. Агэл вскинул на него взгляд, прекратив перемигиваться с братьями. — Не, учитель Арцэйл. — Всё ещё хочешь на место Тэймарта? Агэла передёрнуло. — Не-е-е, учитель Арцэйл. Тогда ты будешь лупить меня по рукам в удвоенном размере. Кто-то из сумеречников даже хохотнул. Арцэйл въедливо посмотрел на старшего сына Эйлленн. — Побереги красноречие для экзамена по словесности, Агэл, — усмехнулся его коллега.***
Арцэйл вышел из учебного класса последним. Уже начинали сгущаться сумерки, и все — как ученики, так и учителя — попрятались в своих комнатах. Только Арцэйл задержался, чтобы глубоко вдохнуть сухой пустынный воздух. Поднимался ветер, как перед песчаной бурей, забивал ноздри колкими песчинками. Неужели совсем скоро ему придётся сидеть взаперти в своей башне, пока король не покинет форт? Взаперти! Форт — в какой-то мере его территория, его обитель. И теперь он — его пленник. Маэдир Грэндан будет лить королю нектар в уши, рассказывая, каких славных воинов увидит Кадда, а Тэймарт, этот позорный ублюдок Тэймарт, займёт место рядом с королём. Эта жизнь знатно потрепала Арцэйла, и продолжает терзать его дальше. Злоба клокотала в нём, и он понял, что сегодня точно уже не уснёт. Подмывало поехать в ближайший город и сбросить скопившееся напряжение. А для этого придётся найти приморку, которая не забьётся в угол при виде его покрытого шрамами тела, когда Арцэйл скинет одежду. Впрочем, всегда можно будет натянуть на её голову мешок и представлять, что в стенах «норы наслаждений» под ним стонет Эйлленн Эвин. Он зашагал к тёмной лестнице в башню, лелея свою внезапную мысль, и тяжело поковылял по ступеням. Он часто хотел, но реже — мог, и сейчас он предвкушал эту ночь, такую редкую, хоть и наедине с собой. Всяко лучше, чем ничего. Только потому, что в его воображении вовсю вскрикивала и стонала Эйлленн, мать Тэймарта и троих сумеречников, Арцэйл не ощутил, что к нему приближаются. На него бросились сверху: учитывая неповоротливость Арцэйла, такой удар неминуемо сулил бы смерть. Проход был узким, и нападавшему хватило бы всего одного прыжка, чтобы сбить Арцэйла с ног. А ведь этого вполне могло хватить, чтобы учитель покатился вниз по ступеням, треснутая кость впилась ему в лёгкое и он захлебнулся собственной кровью. Либо калека упал и сломал шею — и никто в этом не усомнится. Но нападавший вместо того, чтоб толкнуть, схватил Арцэйла за грудки. В нос учителю ударил сумеречный смрад. Мутант только хрипел, бешено вращая косыми глазами. Кажется, он силился что-то сказать, но из горла вырывались лишь нечленораздельные звуки. Это то самое, безумное, изувеченное самой природой лицо — косоглазый слабоумный сумеречник, который вечно стонет в припадках. Всё, на что он годен, — быть на посылках у остальных. Всё произошло в считанные лучи. Левый кулак Арцэйла ткнулся сумеречнику в подбородок, средний палец дотянулся до натёртого до металлического блеска рычажка. Шуршания на этот раз слышно не было. Лишь щелчок и неприятный звук трескающейся челюсти и разрываемого мяса. Безумные косые глаза вот-вот вывалились бы из орбит, но их обладатель был уже мёртв. Он скалил серые зубы в последней гримасе изумления и боли, а из развороченной челюсти по руке Арцэйла, механизмам и ремням стекала возможно отравленная кровь. — Мне ещё рановато в Сумрак, тварь, — тихо произнёс Арцэйл и вытащил клинок из его головы. Он брезгливо разжал сведённые смертной судорогой пальцы мальчишки и наконец сбросил тело с лестницы. Мёртвый сумеречник кубарем скатился вниз и замер в неестественной позе, подмяв под себя руку и под безумным углом вывернув другую. Впрочем, он и так уже ничего не чувствовал. Арцэйл заботливо вытер клинок подолом грязной рубахи сумеречника — всё равно она ему уже не понадобится — и нажатием на всё тот же рычажок спрятал лезвие. — Тупица, — буркнул Арцэйл, залезая свободной рукой под ворот своей рубахи. — Если решил убивать — так убивай, без лишних телодвижений! Он вытащил за шнурок крохотный пузырёк и оставшимися зубами вырвал деревянную пробку. Сплюнул её в ладонь, поднёс пузырёк к губам и уронил на язык несколько синих капель. — Может, ты и не так отравлен, как я беспокоюсь, — Арцэйл сглотнул и обратился к мёртвому сумеречнику у подножия лестницы, — но я не хочу это проверять. Он спрятал пузырёк обратно под рубаху и похлопал, словно убеждаясь, что тот никуда не делся. Затем воздел руки к вершине башни и объявил: — Ну что, выходите! Кто там желает моей смерти? Будь истинным воином, посмотри мне в глаза! Раздался грохот, и одна из бочек у подножия лестницы повалилась набок. Крышка слетела, и драгоценная вода хлынула на песок, превращая его в глину. Два сумеречника выскочили из-за бочек и помчались прочь. Одному из них не повезло: он поскользнулся на образовавшейся луже и рухнул на землю. — Э-э-эй, брат, постой! — позвал он, но второй заговорщик не остановился и исчез в темноте фортовых коридоров. — Близнецы Эвин?.. — прошипел Арцэйл. — Я так и знал. Кишка тонка напасть самим, надо подослать ничего не соображающего болвана? Первый близнец тщетно пытался встать, поскальзывался и снова шлёпался, пока Арцэйл спускался обратно во двор. Он поднял к учителю пересечённое шрамом лицо и что-то непонятно захныкал, размазывая по щекам слёзы и грязь. — Ничего, твоего братишку мы тоже изловим. — Арцэйл схватил его за шиворот и вздёрнул на ноги. — Хотя бы половину Эвинов мне удастся засадить в подвал. Будем считать, это моя маленькая личная победа, идёт? В голосе Арцэйла звучали издевательские слащавые нотки: он чувствовал себя теперь полностью удовлетворённым. Быть может, он даже не станет забавляться с собой, а сразу свалится и уснёт. Он получил свою дозу. Тем временем Агэл переводил дух в нише под лестницей. Арцэйл чудом не заметил и не учуял его, а братья оказались слишком тупы, чтобы сдать своего старшего. Он обливался вонючим потом и вопреки всем запретам для сумеречников обращаться к Солнцам благодарил светила, что избежал расправы. Если близнецы не сообразят выдать его, пока их будут запихивать в темницу, Агэл спасён. Он подождал, когда Арцэйл с близнецом скроются, бесшумно вышел из тени и рванул в комнату для учеников, где прикинется мирно спящим после тяжёлого учебного дня.***
Мэйриадок очень уютно дремал в карете на разложенных сиденьях, когда его разбудил Ардарэн, мягко тронув за плечо. — Мой король, собирается буря. Тот вскочил и завернулся в накидку. На его ещё сонном лице отразился истинный ужас. — Не пугай короля зазря, генерал Ардарэн, — деловито покачал головой командир стражи Кэол, заглянув в повозку. — Нет уж, пусть знает, — возразил тот и вытащил из ящика под сиденьями защиту от песка для рапторов. — Чай, не принц уже, а взрослый король. Мэйриадок отчаянно тёр кулаками глаза. — Куда мы? — спросил он и вгляделся, силясь различить горизонт. Не получилось. Вдалеке небо уже сливалось с землёй крапчатой дымкой. На них надвигался песок. — В тридцати лучах отсюда на запад будет Гхавэр. Если поднажмём — управимся и за десять, — со знанием дела ответил Ардарэн. — Десять? С повозкой?! — возмутился возница. — Мы... Мы угробим Светлого короля! — Никого мы не угробим. Поедет со мной верхом на рапторе. Кэол сердито взглянул на Ардарэна и обеспокоенно — на Мэйриадока. Тот тоскливо поглядел на беспросветный горизонт, вздохнул и решительно поднялся. — Мы теряем время! По местам! Ветер уже немилосердно бросал песок рапторам в глаза, и пришлось поторопиться, чтобы укрыть сеткой их головы. Животные рычали и клацали плоскими сточенными зубами, отворачивались и отмахивались лапами, пока Ардарэн и несколько стражников натягивали защиту им на морды. Пограничные рапторы и так страдали тут: камни кололи им лапы, даже несмотря на то, что перед выездом в Пустыню их плотно затянули в кожу. В сиреневые гривы набился песок и мусор, отчего животные беспрестанно мотали головами, отфыркиваясь и жалобно скуля. Ардарэн возмущался, что в Пустыню отправили именно породу из Пограничья, но стража и возница в ответ на это, как правило, лишь пристыженно молчали, дёргая ушами от раздражения. Теперь им пришлось признать, что организацию стоило бы доверить Ардарэну, как он изначально и просил. Прежде чем Мэйриадок выпрыгнул из кареты, Ардарэн, снова порывшись в ящике под сиденьем, извлёк оттуда прочные кожаные сапоги. Молча, он задрал ноги короля, заставив его плюхнуться обратно на сиденье, и сдёрнул с них лёгкие лесные сандалии. — Ай! А если не налезут? — шипел король, пока генерал менял ему обувь. Мэйриадок хватался за волосы и плечи Ардарэна. — Я же знаю твой размер. Ну, готово. Мэйриадок быстро рассмотрел сапоги, вытянув ноги, и довольно улыбнулся. — Хотел презентовать их тебе в более спокойной обстановке, мой король, — пояснил Ардарэн, помогая ему выбраться из повозки. — До этого всё прятал от министров. Особенно от Эйнури. Ух, она бы не одобрила! Ардарэн усадил на раптора сначала короля, затем сел сам. Обвязал голову плотной тканью — то же сделала и стража. После этого, выстроившись поездом за раптором Ардарэна, стражники соединились верёвкой. Рассевшись на рапторах, завязали себе глаза. — Береги короля, генерал Ардарэн, — произнёс напоследок Кэол, прежде чем обвязать голову. Это прозвучало так торжественно, что Мэйриадок, до этого храбрившийся, начал нервничать. Ардарэн заботливо и осторожно завязал Мэйриадоку глаза. — Пустынники привычны к песку, — глухо сказал он через повязку. — Я поведу процессию. На всякий случай зажмурься, — велел он королю, обхватив Мэйриадока за талию. Король инстинктивно ухватился за седло. Процессия рванула на запад. Сошла с дороги и помчалась вдоль приближающегося песчаного облака. Слышалось хриплое завывание ветра, рвущегося через песок. Ткань хлопала Мэйриадока по ушам. Руки, упрятанные в перчатки, впивались в седло до онемения. Спиной Мэйриадок чувствовал Ардарэна, и через несколько лучей перестал бояться, зная, что его обязательно удержат. Он расслабился, откинулся назад, на Ардарэна, и наконец разжал пальцы. Он чувствовал, как несётся на огромной скорости в никуда, и душу его наполнило мальчишеское ликование. Надо будет обязательно угнать раптора из дворцовых вольеров и выехать в Пустыню. Однажды. И не в бурю. Мэйриадок усмехнулся себе и, медленно подняв руки, наконец раскинул их в стороны. — Сиди смирно! — рыкнул ему в ухо глухой, едва узнаваемый голос Ардарэна. Король тут же вернул руки на седло, но этого хватило, чтобы сердце бешено колотилось от радостного волнения. — Птицы! Пригнись! — вдруг заорал Ардарэн, развернувшись в седле к остальным. Мэйриадок припал к рапторской шее, напоровшись на собственные кулаки. Он чуть не вскрикнул, когда на него навалился Ардарэн. Они врезались в трескучее, пищащее облако. Вокруг хлопало и свистело множество маленьких крыл. Сквозь этот гам Мэйриадок слышал, как их раптор рычит и клацает пастью, отбиваясь от неожиданной напасти. Писк волной прокатился над и под ними, встрепенув плотные плащи и платья, и исчез вдалеке, в противоположной стороне от бури. Мэйриадок не выпрямлялся до самого конца поездки, мёртвой хваткой вцепившись в седло. Он слышал, как им открывают ворота какого-то города, затем спешно запирают за ними. Как Ардарэн спрыгивает и ведёт раптора под уздцы. Как ящеры шуршат лапами по мощёным улицам. Ветер свистел между зданиями, и жители захлопывали окна, прячась от неминуемой природной угрозы. Вокруг переговаривались, повторяли слово «король», но тот не реагировал, замерев в неудобной позе в ожидании, когда всё закончится. Двигались по городу они невыносимо долго. Наконец остановились, и Ардарэн снял Мэйриадока с раптора. Кто-то подбежал навстречу, генерал распорядился спрятать рапторов в стойла. Затем потянул Мэйриадока за собой. Он услышал эхо шагов в просторном холле, и здесь наконец смог снять с лица повязку. Они оказались в здании с куполом, украшенным фресками. По периметру холла на диванах сидели люди и, как только король вошёл, поднялись и поклонились — кто по-пустынному, кто по-пограничному. Среди пустынников Мэйриадок даже разглядел несколько лесных. В окружении стражников Мэйриадок поднялся за Ардарэном по широкой лестнице на третий этаж, и, только очутившись в огромной комнате с плотно закрытыми оконными ставнями, шумно и облегчённо выдохнул. Декор королевских покоев в гхавэрской гостинице создавался, чтобы напоминать монархам о доме круглыми сводами потолка, летящими арками; даже узоры на стенах и резьба на окнах повторяли привычные растительные мотивы. Кровать прятал от чужих глаз тонкий белый полог. Стражники втащили королевские сундуки и поставили у дальней стены. — Кэол, — деловито велел Мэйриадок, не дав никому себя раздевать: он сам принялся выпутываться из тканей, защищавших его от песка, — иди отправь письмо в Пограничье о том, что мы задерживаемся по немилости Солнц. Этот эвфемизм смягчал первобытный ужас перед неумолимой стихией. Оставшись наедине с Ардарэном, Мэйриадок вытолкнул пуговицы из ящериных клыков из петель и стянул плотное платье. Пользуясь случаем, юный король наконец вытянулся на широкой постели и смог отдохнуть от тряски кареты и гонки через пески. Даже несмотря на разложенное сиденье повозки, королю не удалось хорошо отдохнуть. Ардарэн спросил у приморской служанки в почти прозрачном платье кувшин кипятка, и, когда та принесла, как бы случайно коснулся её длинных тонких пальцев своими. Служанка залилась звонким смехом и убежала, сжавшись под скептическим взглядом Мэйриадока. Тем временем Ардарэн извлёк из сумки мешочек, в котором обычно держат приправы, аккуратно положил щепотку в чашку и неуловимым движением спрятал мешочек обратно. Когда по комнате пополз горячий травяной запах, Ардарэн осторожно подал королю готовый отвар. — Эрдан научил бабушку готовить эти травы. Хан-хана считается ядовитой, но, если правильно её высушить и смешать, она помогает спать. — Мэйриадок отхлебнул немного и посмотрел на Ардарэна. — Ты не сказал Пимантину? Генерал заговорщицки улыбнулся. — Нет, мой король. Он бы точно не позволил. — И где ты это раздобыл? — У нидэмских торговцев. В принципе, держать яд при себе не запрещено, а вот давать его королю... ну, не рекомендуется. Оба рассмеялись, глядя друг на друга. — Я больше это не надену, — неожиданно бросил Мэйриадок, кивнув на прикроватный пуф: на нём, готовая к завтрашнему, лежала его привычная одежда. Платье, лента для ног, тройной обруч... Ардарэн вопросительно посмотрел на него, и Мэйриадок взорвался: — Ты вообще видел, как я в этом хожу?! Семеню как девчонка! Нет, даже хуже! Сумрак, эти придворные портные что, хотят, чтобы их король расквасил нос?! — Предполагается, что король не будет бегать сломя голову, — улыбнулся Ардарэн, но взбесил Мэйриадока ещё больше. — Даже не пытайся оправдать их! Не помню, чтобы моя бабушка или мама с папой так ходили. А меня утянули не пойми во что. Будто думают, что я куда-то сбегу! «А может, и думают? Что я сбегу в Пустыню?..» Король сел, ловко скрестив ноги. Именно в такой позе живописцы изображают первого короля Мэйрана, и сейчас, в одной лёгкой рубашке, Мэйриадок был очень на него похож. — Какое же это счастье — владеть собственным телом! — воскликнул он, потягиваясь. — И наконец-то я посплю без одежды! Знаешь, Ардарэн, я начинаю думать, что буря — это не так уж плохо! Ардарэн?.. Глаза генерала показались Мэйриадоку двумя стеклянными бусинами — настолько неживыми они выглядели. — Ох, Сумрак... Прости меня, — примирительно произнёс Мэйриадок. — Ничего, мой король, — ответил немолодой воин. — Сколько же можно бегать от воспоминаний. Бури всё равно продолжат случаться, больно мне от этого или нет, и ни я, ни даже ты не вправе запретить им существовать. Ардарэн отстегнул пояс с ножнами и посмотрел на меч, лежащий на его ладонях. Мэйриадок заинтересованно вытянул шею, чтобы тоже взглянуть. — Меч твой бабушки, генерала Эрны, — сказал Ардарэн. — Сделанный в самом Адросе ей в подарок от короля Аргэнда. Мэйриадок протянул руку и схватился за рукоять. Большая. Он удержит такой меч лишь двумя руками, а взмахнуть не сможет и подавно. Впрочем, его отец, наверное, тоже не смог бы. Здесь надо обладать мощью пустынника, как Ардарэн. Или Эрна. Юный король потянул меч из ножен, которые держал Ардарэн. Вытащил наполовину, взвесил в руках — они задрожали — и задвинул обратно. Но рукоять не отпустил, запоминая ладонью её текстуру. Мэйронитовые вставки — знакомый прохладный металл. — Совсем скоро мои пальцы вытянутся настолько, чтобы увереннее держать подобный меч. — Пока жив я, тебе не придётся это делать, мой король, — покачал головой Ардарэн. — А в случае чего, — он понизил голос до хрипловатого шёпота, — у тебя всегда есть клинок Дайериэлов. — Ага, — Мэйриадок кивнул и незаметно нащупал под исподней рубашкой короткий кинжал. — Только надеюсь, я успею выхватить его из складок всех этих тканей, когда мне приставят нож к горлу. «Или когда в мой кадык вопьются гнилые зубы сумеречника», — подумал он, но вслух не сказал. — Это меч карателя, — вдруг сказал Мэйриадок, убирая руку с рукояти. — Генерал, подчиняясь воле Солнц, обязан отнимать жизни, — поправил Ардарэн. — Так повелось с Первых королей: генералы казнят виновных. — Ты когда-нибудь кого-нибудь казнил? Ардарэн задумался. Опустил взгляд, глубоко вздохнул могучей грудью. — Иногда жалел, что не казнил, а стоило бы. Эрдан и его шайка шарлатанов... — Почему бабушкин меч был у тебя, когда она... когда её?.. — спросил Мэйриадок ещё тише. У Ардарэна в горле встал ком, помешавший ему ответить. Но, к счастью, король передумал получать ответ: у него самого защипало в глазах, и он отвернулся к окну. В прочные ставни врезался ветер, бросался песком и скрипел петлями. Буря шла со стороны Западных гор, а северо-западные ветра всегда самые неистовые. — Я скучаю по бабушке, — сказал Мэйриадок. — По Эрдану и остальным, несмотря на то, что они оказались такими подлецами. Мне бы хотелось, чтобы всего этого не было на самом деле... Я бы хотел, чтобы они помогли мне излечить мой недуг. Он отпил немного, обжигая губы, и передал чашку Ардарэну. Тот непонимающе взглянул на короля. — Выпей. — И повторил, не дождавшись реакции: — Выпей, мой генерал. Это, конечно, не ваэнна, но действует даже лучше. Молодой король протягивал чашку и смотрел на него глазами Эрны Дайериэл. — Только попробуй отказать своему королю, — усмехнулся Мэйриадок, и в этой усмешке Ардарэн увидел его отца, безумного Аэрика. На самом же деле перед ним сидел юный Мэйриадок. Да, потомок Мэйрана, внук Аргэнда и Эрны, сын искусного стрелка Аэрика, хранитель Кадды, наследник Дайериэлов, десятый из рода, которому суждено изменить мир... Но для Ардарэна он — вчерашний ребёнок, у которого едва пух облетел с щёк, дерзкий мальчишка, который, тем не менее, так неуклюже заботлив. Ардарэн принял чашку из его рук, обхватил грубыми ладонями её тёплые бока. Мэйриадок улыбнулся. Это напомнило генералу о доме — он мало знал о том, что это, но был уверен, что «дом» ощущается именно так. Мятежная душа нашла покой в этом тепле, в улыбке единственного по-настоящему близкого человека. Этот напряжённый мальчишка, умеющий вовремя выхватывать фамильный кинжал и постоянно готовый к предательству, — всё, что у него осталось после гибели королевы. И когда тот улыбался, как когда-то в детстве, слишком открыто для обычного человека, груз долга и посмертных обещаний не казался Ардарэну таким тяжёлым. — Твоё здоровье, — сказал он и пригубил настой.***
Уловив в темноте движение, Кэол приоткрыл один глаз, не поменяв позы. Он сидел на диване около двери королевских покоев, скрестив руки на груди, и казалось, что он дремал. Однако пальцы уже сомкнулись на рукояти кинжала. Даже когда ночным зрением Кэол разглядел фигуру генерала Ардарэна, руку с оружия не убрал. — Куда это ты? — вполголоса позвал он. Силуэт Ардарэна замер; судя по блеснувшим глазам, он повернулся на голос. — Спокойно, Кэол, я скоро вернусь. Глава королевской стражи поднялся, наконец отпустив кинжал. — Ты не должен оставлять короля одного. — Но я не оставляю. С ним будешь ты. Ардарэн попытался пройти, но Кэол бесшумно очутился прямо перед ним. На голову ниже генерала, он осуждающе смотрел на него снизу вверх. — Король должен быть в безопасности, — прошипел он. — Разве он не будет в безопасности с тобой? — изумился Ардарэн. — Мне, конечно, льстит доверие пустынного генерала. — Это прозвучало язвительно. — Но я думал, прежние ошибки заставили тебя кое-что переосмыслить. Ты уже однажды не пришёл на помощь представителю королевского рода, потому что был далеко. Кэол чувствовал изменения в ауре генерала. Она стала холодной, словно ветер подул с Южных гор. — Ничего не случится. И я буду не далеко. Кэол всё ещё мешал ему пройти. — Банде Заката хватит и этого. — Мои информаторы доложили, что в Гхавэре всё чисто. А в песчаную бурю никто не сможет прорваться в крепость, даже если очень того захочет. Кэол чувствовал, что Ардарэн говорит правду. Как бы глава стражи ни относился к генералу-пустыннику, он знал, что тот никогда не пожелает королю зла и не пойдёт на полное безрассудство. Однако Кэол был воспитан при короле Аэрике, и также знал, что тот, кто вчера защищал тебя в битве, завтра может нанести удар сам. А причины для этого у каждого свои, и всегда логичные и объяснимые. — Надеюсь, генерал Ардарэн, то, ради чего ты покидаешь короля, того стоит.***
Журчание фонтана доносилось из-за ширмы вместе с перезвоном девичьих голосов. Девушек, судя по этим голосам, было три, и они переговаривались под тихий плеск воды, готовя душистую ванну желанному гостю, который ждал снаружи. Генерал Ардарэн прогнал остатки дурных мыслей, отставил высокий бокал с настоем из ваэнны и потянулся. На обнажённом теле уже осели капельки горячей воды и пота. Совсем скоро ласковые руки смоют их, бегая по его телу... Он зашёл за ширму. Три круглых, желтоватых в пламени свеч женских лица с продолговатыми оранжевыми глазами оборотились к нему. На этих лицах, почти одинаковые, сияли белозубые улыбки. Тёмно-коричневые волосы спадали на едва прикрытые прозрачной тканью плечи и щекотали кончиками выглядывающие из-под неё груди. Кожа девушек лоснилась от жара и масел, чей запах уже дурманил Ардарэна. Когда он погрузился в обжигающий фонтан, шесть одинаково нежных ладоней коснулись его смуглой кожи, изучающе прогладили шрамы от стрел и мечей, потянули вниз, к воде. От горячей воды (от неё ли?) у Ардарэна закружилась голова. — Мы ждали тебя в Гхавэре, генерал! — сильно коверкая каддские слова, воскликнула одна из девушек. Она массировала Ардарэну усталые плечи. — Весь Гхавэр тебя ждал! — засмеялась другая, гладя его колени. Ардарэн сидел в фонтане, и из воды торчали лишь они и голова. — Меня не хватит на весь Гхавэр, — улыбнулся он с ленцой, но вызвал этим у девушек бурный восторг. — О, хватит! Хватит! — заверила третья, сбрасывая и так ничего не прикрывавшее платье. Она залезла в фонтан, рыбой скользнула к Ардарэну и покрыла поцелуями его щёку и скулы. — Здесь ночи очень длинные! Та, что гладила его колени, решительно раздвинула их. Улыбнулась чувственными губами, глубоко вдохнула и опустилась под воду.***
— Много же всё-таки с тобой проблем, Арцэйл. Маэдир отхлебнул прямо из бутыли, убрал её под стол и устало взглянул на подчинённого. Директор уже закрыл ставни, и ветер с песком тяжело бился в них, завывая в щелях. Арцэйл скинул капюшон плотного плаща, под которым прятался от бури, и провёл рукой по остаткам волос. — Это была самозащита, — недовольно объяснил он. — Умалишённого подослали убить меня! — И кто же? — неверяще хохотнул Маэдир. — Эвины. Директор побледнел, вновь схватил с пола бутылку, но замер, так и не сдёрнув пробку. — Как они... Что... И зачем ты им нужен?! Арцэйл каркающе рассмеялся, свистя повреждённым горлом. — Да не эти Эвины. Близнецы-сумеречники. Испуганное выражение сползло с лица Маэдира, и он рявкнул, хватив по столу: — Ты издеваешься?! Ну ты и мразь, Арцэйл. Ведь знаешь же, что ты у меня под особым контролем после того, что ты сделал с рёбрами Тэймарта. — Твоя реакция на имя Эвин для меня бесценна, — ухмыльнулся тот полубеззубым ртом. — Хватит. Выходит, у нас ещё один труп? — И мы не сможем его сжечь прямо сейчас, в бурю. — Это сумеречник! — заорал Маэдир. — Он успеет отравить всё вокруг! Завтра здесь будет сам король Кадды — и как ты ему это объяснишь?! — Нам много чего придётся объяснять, если не почешемся, Грэндан, — мрачно напомнил Арцэйл. — Мы и так будем вынуждены действовать под носом у короля и его пронырливого генерала! По лестнице забýхали тяжёлые шаги, и в кабинет ворвался Кэдис. — Там... — Я в курсе, Кэдис, — отозвался Маэдир. — Заверните его в три плаща и спрячьте в кухонном погребе. — Что?! Отравленное тело среди продуктов? — рявкнул одноглазый учитель. — Я же сказал, обернуть в три слоя! Там хотя бы мясо не портится. Или вы хотите, чтобы он начал разлагаться на солнышке? Арцэйл пошаркал к выходу, поманив Кэдиса за собой. — И что потом? — Тот проигнорировал его, глядя сверху вниз на Маэдира за столом. — Когда король уедет, полыхнут погребальные костры.