Sans qu'un remord ne me vienne

      «Я знаю, что Феб не умер!» - набатом гремело в ушах архидьякона, едва ли не бегом возвращавшегося в свою келью после неудачного покушения на цыганку. Каждое слово раз за разом ударяло нестерпимо звенящим металлом, а колоколом была его голова, которая, казалось, сейчас разорвется, не выдержав объявшего ее болезненного жара.       Неудовлетворенное желание и жгучий стыд обернулись неконтролируемой яростью, что сродни помешательству. Клод и не ведал прежде, что умеет так ненавидеть. От бессилия хотелось кричать, хотелось вернуться и до смерти избить урода, который посмел вмешаться, который охраняет ее, будто пес!.. Которому позволено спать рядом с ее кельей, смотреть украдкой сквозь щель, как предрассветный луч невесомой белёсой ладонью нежно ложится на смуглую щечку…       Фролло вдруг замер, застыв на ступенях, точно каменный истукан. С усилием сглотнул и облизал вмиг пересохшие губы. Злость по-прежнему клокотала в сердце, опаляя нутро не находящим выхода черным ядом, однако чувство более мощное уже властно теснило ее, грозя бросить несчастного из огня да в полымя. Распятый между Сциллой и Харибдой, мужчина чувствовал, как новая волна любовной горячки подхватывает его, омывает соленой горечью, уносит в бушующий океан страстей. Как захлебывается он, беспомощный, обессиленный; задыхается в объятиях штормящего моря, ни на минуту не выпускающего свою жертву, не позволяющего сделать хоть глоток живительного кислорода.       «Я знаю, что Феб не умер!» - жестокая!.. Ей было ведомо, что каждое слово каленым железом отпечатается в душе, и она нисколько не жалела его!.. О, что за пытка, что за мучение – право, лучше бы она и дальше осыпала его ударами, только бы не слышать этих слов. Девчонка! Девчонка, влюбленная в солдатский мундир… Отвергнуть такую любовь!.. Ведь он все готов кинуть к ее ногам, все, что имеет! К черту проклятую должность, к черту науку, к черту непутевого брата – давно ему пора вставать на собственные ноги! Бежать, бежать вместе с этой язычницей, забыв Бога, Родину, самого себя – пусть, лишь бы рядом с ней.       Священник медленно продолжил подъем по крутой лестнице, не заботясь о позабытой в келье лампадке; едва ли он вообще заметил, что бредет в кромешной тьме, ощупью ступая знакомым путем. Сотни мыслей и образов бились в голове, и смятенный разум, не в силах осветить все разом, выхватывал из сонма то один, то другой рваный образ. Вот Эсмеральда проходит мимо него в тот злополучный вечер, когда он посчитал ее призраком… Вот Квазимодо заносит свой огромный тесак… Только из тех нескольких минут, что он провел в ее келье, архидьякон, как ни бился, не мог вспомнить ничего. Он знал, что сжимал ее в своих объятиях, опалял горячими поцелуями шелк мягкой кожи, но – и только. Кажется, чувства его в тот момент были настолько обострены, а разум находился в таком смятении, что память просто не в состоянии воспроизвести этот эпизод.       Клод сам не заметил, как очутился в своей башне, где просидел взаперти несколько последних недель. Все, хватит!.. Следует признать, что он проиграл эту неравную схватку с дьяволом. Довольно с него изнуряющей борьбы, довольно этой невозможной, невыносимой пытки! Даже для горбуна у малютки находится доброе слово, и лишь он, несчастный грешник, вынужден терпеть ее презрение и ненависть. И затянутая на шее петля не заставит ее проявить благосклонность – она скорее умрет, нежели отдастся ему! Но все-таки, все-таки… Проклятье, должен ведь быть какой-то способ заполучить ее!.. И как можно скорее: кажется, даже в стенах монастыря цыганка нашла себе обожателя и защитника. Звонарь, конечно, не соперник, но, как знать… Женщина непредсказуема, она порождение сатаны; в конце концов, полюбила же она пустоголового павлина единственно за его блестящие доспехи! Да еще как полюбила… «Зачем же вы говорите мне о жизни, если Феб умер?» - так, кажется, она вопрошала в темнице…       Стоп. Фролло еще раз прокрутил в голове эту мысль, пока не понимая в точности, чем она так зацепила его. Смутное ощущение, что разгадка скрыта в этой фразе, нарастало. «Я знаю, что Феб не умер!» Она знает. Что ж в этом хорошего? Отчего вдруг так подскочило сердце?.. Какая польза ему в том, что удачливый соперник, будь он проклят, остался жив?!       Живой, в отличие от мертвого, может отправиться на тот свет. А может и не отправиться. Это уж как будет угодно судьбе. А орудием в руках неумолимого рока может стать и он, архидьякон Жозасский, второй викарий епископа.       Мужчина сделал глубокий судорожный вздох. Красавица предпочтет умереть, лишь бы не принадлежать ему, так? А что, если на кону будет не ее жизнь?.. Ее слепое обожание можно обернуть себе на пользу… Вот оно!.. Да, Господь не наделил его животной привлекательностью капитана стрелков; но, по крайней мере, даровал разум, а это оружие будет посильнее!       Священник взволнованно прошелся по тесной комнате, сплошь заставленной алхимическим оборудованием. Все это нужно хорошо обдумать, рассчитать, выгадать момент, чтобы не получилось, как в камере Дворца Правосудия или перед Собором. Она не должна ускользнуть – больше никогда! Довольно Клод молил, довольно понапрасну унижался – он не намерен впредь терпеть отказов. «Феб» - была ее молитва; «Феб» - станет его кнутом и пряником. Губы Фролло искривились в подобии мрачной улыбки. «Если творишь зло, твори его до конца». Плевать, что он поставит маленькую чаровницу перед выбором еще более страшным, нежели в темнице. Плевать, что он подчинит ее силой, а не нежностью. Плевать, что она будет по-прежнему презирать и бояться его. Но он получит, в конце концов, желаемое!.. Разве не была сама она жестока к нему всякий раз, когда он, несчастный, умолял лишь о крохе снисхождения к его любви?.. Нет, она не проявила и капли сочувствия, эта ведьма просто не оставляет выбора! Она не скрывает своей ненависти – что ж, значит, и ему ни к чему церемониться. Неважно, хочет она того или нет – Эсмеральда будет принадлежать ему! Больше никаких просьб: она будет делать то, что он сказал; довольно она властвовала над ним – пришел его черед. Он предлагал ей свое сердце, умолял, мечтал стать преданнейшим из рабов, но был отвергнут: она не приняла его, как покорного слугу – значит, он станет ее господином!       Удовлетворенный собственными мыслями, архидьякон насытил вспыхнувший в свете последней сцены неукротимый гнев зародившимся в помутившемся рассудке грязным планом, детали которого еще предстояло обдумать: как незаметно вывести Эсмеральду из монастыря, где укрыть ее от правосудия, чем оправдывать свои длительные отлучки, когда она, наконец, будет принадлежать ему… От этой мысли сладкая дрожь сотрясла все тело. Да, потребуется некоторое время, чтобы все подготовить, однако теперь она уж точно не ускользнет!       Успокоенный, священник погрузился в приятные размышления о предстоящих хлопотах. Много всего предстояло сделать, разузнать, подготовить, но награда того стоила. Мужчина ни на миг не сомневался в успехе своего предприятия: как все одержимые, он быстро загорался новой идеей, мало беспокоясь о том, что на деле та может оказаться вовсе не столь хороша, как в воображении. Клод настолько уверился, что на сей раз не позволит судьбе сыграть с ним злую шутку, а сам выступит в роли всемогущего рока, что впервые за много дней беспробудно спал до самой утренней звонницы, не терзаемый сладострастными видениями и не балансируя на тонкой грани между сном и мороком.