Sans qu'un remord ne me vienne

      Непонятная обида на грани ярости постепенно уступала место тоске. Ступая быстро и тяжело, Клод стремительно приближался к Парижу. Отрешенный взгляд устремлен под ноги. Он снова был погружен в собственные мысли, снова искал ответ на казавшуюся неразрешимой задачу. Архидьякон не мог понять, что помешало ему на этот раз: не было Квазимодо с тесаком, не было проклятого капитана на коне… Не было никаких иллюзий касательно отношения к нему этой ведьмы! И все-таки единственная ее фраза свела на нет все желание!.. Похоть по-прежнему терзала, но удовлетворять ее любой ценой уже не хотелось. Проклятье!..       Глупо ждать от нее сострадания теперь: она не проявила милосердия тогда, в темнице, когда он ползал на коленях – жгучий стыд, смешанный с бессильным гневом, наполнил все существо при этом унизительном воспоминании, – тем более не проявит его сейчас, когда он заставил ее уступить подобным образом. Фролло вполне отдавал теперь себе отчет в том, что он натворил. Ситуация была патовая, но отступать некуда. Он устал видеть в любимых глазах отвращение, устал слышать сквозящую в каждом слове ненависть, устал осознавать себя самым страшным ее кошмаром. Цыганка, однако, никогда уже не простит его – после всего, он еще и угрозой вынудил ее покинуть убежище… Нет, невозможно, бессмысленно молить о снисхождении – она останется глуха к любым уговорам, к самым искренним признаниям. Это тупик. Тупик, в который он сам себя загнал своей «гениальной» идеей!..       Но должен же, черт побери, быть выход!.. Что-то, что заставит ее забыть павлина в роскошном мундире и полюбить его, священника, монаха в черной сутане! Он готов уже, кажется, и душу продать, лишь бы увидеть хоть крохотный лучик надежды… Должно быть средство, не может не быть!.. Прельстить ее щедрыми посулами?.. Цыганки ведь любят золото. Или, может, приворожить? Дать любовное зелье?..       Погруженный в эти мысли, мужчина достиг наконец собора. Проклятье!.. Монастырь давно проснулся, и вскоре даже последний служка будет знать, что второй викарий епископа положил конец своему добровольному затворничеству. Хлопоты по обустройству дома заняли три дня; тогда он покинул монастырь глухой ночью и возвратился по завершении дел в тот же темный час, поэтому до сего дня братия по-прежнему считала его заточенным в келье. Содрогнувшись при мысли о том, сколько забот может обрушиться на него теперь, Клод спешно поднялся в башню и запер дверь. Несмотря на все душевные терзания, этот человек по-прежнему оставался ученым, и потому надеялся, что наука даст ответ на его непростой вопрос. К тому же, к Господу, Богоматери и чуть ли не всему сонму святых он уже взывал неоднократно, то умоляя вернуть покой в растревоженную душу, то заклиная вдохнуть любовь в сердце цыганской девчонки. Небеса, однако, безмолвствовали: не то молитвы его были недостаточно усердны, не то все подвизавшиеся у Божьего Престола отвернулись от него разом, проиграв душу несчастного в кости и отдавая ее на растерзание бесам. Итак, архидьякон обратился к книгам.       Сейчас его интересовала исключительно фармакология. Фролло смутно припоминал, что не раз и не два встречал в древнегреческих текстах упоминания о растениях, способных разгонять тоску, дарить покой или даже радость. Конечно, любовные снадобья, которыми тайно приторговывают цыганки и некоторые аптекари – редкостная чушь для вытягивания легких денег из доверчивых горожан. Но к текстам античных философов священник относился с большим уважением и допускал мысль о том, что подобные лекарства существуют. Возможно, если ему удастся создать такое средство, Эсмеральда успокоится, перестанет бояться его, без обычной ненависти выслушает покаянную исповедь и снизойдет наконец до милосердия.       Он начал с трудов одного из самых авторитетных древнеримских авторов – Γαληνός ¹. Кое-что, например, «De simplicium medicamentorum tempeamentis et facultatibus» ², уже давно было переведено на латынь, однако пришлось разбирать и некоторые греческие тексты. Благо, еще будучи студентом, он собственноручно переписывал целые фрагменты из научных трактатов, так что к тридцати шести годам скопилась вполне приличная библиотека, состоящая из трудов самых разных ученых, но, так или иначе, касающаяся фармакологии и, конечно, тесно с ней связанной алхимии.       Вот оно!.. Satíva… «покровитель приподнятого настроения»… В Италии на десерт употребляли пирожные с коноплей... Усиливают жажду… Расслабляют. Это что, шутка?.. Как может помочь ему обыкновенный Cannabis?! Да он только и годится, что клепать веревки для виселиц или канаты. На худой конец, жать масло.       - Отец Клод!.. – вздрогнув, мужчина поднял голову – ну вот, началось!       Спустя три минуты совсем еще юный, едва принявший постриг монах достучался-таки до него. В дверном проеме возник хмурый, донельзя раздосадованный столь несвоевременным визитом священник. Он вперил не предвещавший ничего хорошего взор в незваного гостя и молча ждал, перебирая в голове все возможные варианты, как бы выгадать еще несколько дней покоя.       - П-простите, отец Клод… - забормотал смешавшийся под этим грозным взглядом сурового затворника и, как поговаривали, чернокнижника юнец. – Меня послали узнать… Епископ…       - Передайте Его Превосходительству, что я серьезно болен, - быстро перебил Фролло. – Несколько недель я корпел над медицинскими трактатами и, наконец, нашел, кажется, средство исцелиться. Однако приготовление его займет некоторое время. Кроме того, мне придется иногда отлучаться, чтобы найти недостающие ингредиенты. Прошу вас, любезный брат, передайте Монсеньору мои глубочайшие извинения и скажите, что я непременно нанесу ему визит, как только немного поправлюсь.       С этими словами он нелюбезно захлопнул дверь прямо перед носом только открывшего для ответа рот монаха и вернулся к заваленному книгами и рукописями столу. Луи де Бомон, конечно, не будет ждать вечно, однако несколько дней, как надеялся архидьякон, он себе выгадал. Хоть где-то изможденное и осунувшееся лицо сыграло ему на руку: наверняка, вид у него сейчас достаточно болезненный, чтобы не усомниться в правдивости этой наспех выдуманной истории.       Никто больше не тревожил зарывшегося в бумаги ученого, и вскоре он с удивлением обнаружил еще пару упоминаний о свойствах конопли и даже вполне четкую инструкцию по приготовлению чудо-средства из этого растения, якобы «утоляющего все печали». На этом месте мужчина вдруг вспомнил, что когда-то давно на лекции по истории им рассказывали о трудах Геродота, в одном из которых тот упоминал о странном скифском обычае. Студенты тогда лишь пожали плечами, дескать, и зачем этим чудакам понадобилось бросать семена конопли на раскаленные камни и дышать едким дымом?.. И только сейчас, двадцать лет спустя, мужчина провел параллель между трансом, в который вводили себя языческие шаманы, и каннабисом. Неужели это правда?       Когда все заметки по интересующему вопросу были тщательнейшим образом пересмотрены, а рецепт – аккуратно переписан, архидьякон вдруг осознал, что ужасно голоден. Ну да, со вчерашнего дня у него во рту маковой росинки не было, а день, между тем, клонился к закату. Мысль о том, чтобы спуститься в трапезную, где вскоре должны были подавать ужин, вызвала отвращение – достаточно лишь представить десятки устремленных на него исподлобья любопытных глаз!.. Зато в доме, где осталась Эсмеральда, достаточно припасов. Где осталась она… Священник поднялся так резко, что пошатнувшийся табурет с глухим стуком ударился о каменный пол; его падение, однако, осталось незамеченным. Клод размашистым шагом пересек небольшую комнатку и вышел, не забыв запереть дверь. Полчаса спустя он уже быстро приближался к предместьям Парижа, закутанный в неизменный черный плащ с широким, низко надвинутым капюшоном.