Sans qu'un remord ne me vienne

      Лето 1482 года выдалось, прямо скажем, не самым счастливым периодом в жизни Жеана Фролло. После неудачной попытки достучаться до брата архидьякона минуло уже три дюжины дней, и юноша был не то что на мели, а в совершенно отчаянном положении. Чтобы описать всю степень мрачной безысходности, завладевшей сердцем школяра, достаточно сказать, что за минувшие пять дней он не пропустил ни одной лекции и в колледже Торши проводил времени больше, чем в кабаках, не отлучаясь даже по ночам. Да и был ли смысл просиживать штаны в тавернах, если в долг ему не верили ни в одной, а денег все равно не было. Бедняга уже месяц как волей-неволей вел себя целомудреннее брата: Изабо-ла-Тьери из Валь-д'Амур, хоть и нравился ей этот румяный, белокурый юноша, все же была дамой с принципами и отдаваться за «спасибо» не собиралась. Жеан пробовал, было, занять денег у приятелей, но те, хотя и охотно пропивали в былые дни наличность его старшего брата, давать в долг не торопились: репутация у младшего Фролло была не самая безупречная.       - Qui non laborat, non manducet ¹, - проворчал Жеан, останавливаясь на мосту Менял и задумчиво глядя в воду, прикидывая, насколько живописно смотрелось бы его тело, выловленное пару дней спустя, и как сильно братец сожалел бы о своем опрометчивом решении лишить его содержания. – И вздумалось же Филиппу де Комину, чтоб ему пусто было, вышивать чертов девиз на попоне своей старой клячи!.. Однако так свихнуться можно: клянусь душой, эти науки выпивают из меня все соки. Кажется, и после самой жаркой ночи с малышкой Изабо я так не уставал, как после этих бесконечных латыни, греческого, истории, метафизики… О, пропади все пропадом, нет больше решительно никаких сил смотреть на постные лица учителей и выслушивать никому не нужные лекции!       Юноша в сердцах плюнул в воду и сердито отвернулся, направляясь обратно в сторону ненавистного учебного заведения, пробормотав себе под нос:       - Ладно, дорогая Изабо, только ради твоих белых грудей я потерплю эту муку еще несколько дней. Но если братец и тогда не соизволит обеспечить меня средствами к существованию, придется порвать со всем разом. Стану бродягой, и дело с концом! Право слово, чудесные ребята эти нищие. Шкура их так дешево стоит, что они, кажется, не слишком-то о ней пекутся. Что ж, думаю, и для меня во Дворе Чудес отыщется занятие и пара полных грудей, на которые я мог бы преклонить голову вместо подушки. Это, уж во всяком случае, куда как интереснее, чем становиться каким-нибудь помощником наставника в колледже… Ах, милый братец, как же вы можете быть так жестоки с несчастным Жеаном Мельником?!       Произнося эту фразу, юный шалопай возвел к небу укоризненный взгляд, точно ища на нем ответа. Вообще Фролло-младший не был склонен к пространственным рассуждениям и длинным монологам, но пустое брюхо и претерпеваемые лишения кого угодно в кратчайшие сроки превратят в философа.       Небо, к несчастью, безмолвствовало, а привлекать внимание своей патетической позой с воздетыми кверху руками Жеану быстро надоело. Оглядевшись, он уж хотел было вернуться в свою мрачную «тюрьму», озаренную в это время суток единственно светом знаний, как неожиданно внимание его привлек мужчина, спешащий на муле к мосту, оставшемуся позади Жеана. «Неужто Провидение все же услышало и сжалилось надо мной?» - весело подумал школяр и крикнул:       - Братец! Клод!..       Однако архидьякон был настолько погружен в собственные мысли, что кажется, не слышал вообще ничего вокруг: он не остановился, не обернулся, уверенно двигаясь в противоположную от мальчишки сторону.       - Будь я проклят, если тут нет чего-то поинтереснее алхимии и герметики! – тихо сказал сам себе Жеан, резко меняя направление движения и увязываясь за священником. – Сначала бормочет что-то в своей башне и клеймит стены греческим, потом месяц и носа не кажет из кельи, оставляя меня без средств к существованию, а теперь вдруг так спешит, что и родного брата не замечает!.. Ну нет, уж я выясню, что тут за тайна и нельзя ли извлечь из нее сколько-нибудь практической пользы.       Движимый любопытством, тем самым, что заставило его подслушивать у дверей башенной кельи, школяр последовал за архидьяконом. Не сказать, чтобы его действительно терзали размышления о переменах, произошедших в Клоде, которые юноша не мог не заметить – скорее это был обыкновенный интерес, к тому же уважительный повод пропустить лекцию по античной литературе.       Младший Фролло преследовал священника добрых полчаса: они давно вышли за городские ворота и теперь двигались по не слишком оживленной дороге на запад. Жеан уже подумывал бросить свою затею, догнать брата и прямо спросить, намерен ли тот сделать из него лиценциата или бродягу. Конечно же, Клод не захочет толкнуть несчастного, оголодавшего любимца в клоаку, которую представлял собой Двор Чудес, и снабдит хоть какой-нибудь наличностью. Однако стоило парнишке ускорить шаг, как всадник остановился и резко оглянулся. Замер на несколько секунд, а потом лицо его приняло столь недовольное выражение, что школяр невольно забеспокоился об успехе своего предприятия и, приняв самый беспечный вид, приблизился к архидьякону:       - Братец! Как же я рад, наконец, повидаться с вами!       - Жеан, ты следил за мной? – не ответив на приветствие, спросил Клод, подозрительно вглядываясь в совершенно невинное лицо юного повесы.       - Как можно! – оскорбился тот, с удивлением отметив про себя, что остановился Фролло-старший вовсе не посреди дороги, как ему поначалу показалось, а возле неприметной, убегающей влево тропинки. – Я заприметил вас не далее, как минут пять назад, и сразу окликнул. Оклик мой, однако, остался без ответа, и я поспешил вас догнать, потому что очень соскучился. Вы, смею надеяться, тоже, раз уж почувствовали мое присутствие и остановились.       От лукавого взгляда школяра не укрылось, как едва заметно дрогнули губы его собеседника на последней фразе, после чего тот с видимым усилием произнес:       - Конечно, Жеан. Я очень рад тебя видеть. Но что ты здесь делаешь?       - Учу древнегреческую поэзию, - не моргнув глазом, ответил юноша. – Здесь, за городом, атмосфера куда как больше располагает к стихам, не правда ли?       - Ну… да. Что же ты учишь?       - Нам задали подготовить к декламации стихотворение Алкея.       - О, это один из величайших поэтов той эпохи! – одобрительно кивнул Клод. – Сам Гораций позже будет подражать ему. В свое время я, как и ты, был заворожен его творчеством и декламировал «Гимн Митиленам»; кажется, довольно неплохо. Прочти, что ты уже выучил.       - Увы, братец, я пока ничего не выучил, - белокурый бесенок сокрушенно развел руками. – Ведь я не могу даже переписать эти прекрасные строки, поскольку чернила мои высохли, а старые перья уже никуда не годятся. Конечно, вы можете справедливо заметить, что я мог бы занять эти принадлежности у товарищей, но вынужден признаться, что не имею даже собственной бумаги.       Архидьякон Жозасский нахмурился.       - Значит, ты все-таки шел за мной из самого Парижа, - констатировал священник, - с тем, чтобы снова просить денег. Отчего же не окликнул?       - Клянусь душой, дорогой братец, это первое, что я сделал! Но вы были так погружены в собственные мысли, что я не осмелился отвлекать вас и пошел следом в надежде, что вы сами вскоре приметите меня. Так оно и случилось. Вы очень вовремя остановились у этой тропки и дали шанс догнать вас, таким образом…       - Довольно!.. – прервал Клод. – Что ж, Жеан, я очень надеюсь, что ты, наконец, возьмешься за ум и начнешь интересоваться хоть чем-то, помимо уличных девок и выпивки… А вдруг меня не станет, что ты тогда будешь делать, на что будешь жить? Ты думал об этом?       - Фи, братец, да ведь вам всего тридцать три; думаю, у меня еще куча времени, чтобы подумать об этом. К тому же, мнится мне, суровые и сдержанные во всем аскеты, подобные вам, живут куда как дольше таких охочих до развлечений разгильдяев, как я. Не исключено, что именно вам придется однажды хоронить меня, а вовсе не наоборот.       - Жеан, что ты говоришь?! – ужаснулся старший Фролло, но тут же лицо его вновь приняло строгое выражение. – Мне уже тридцать шесть, мой дорогой, и всякое может случиться.       - Погоди, Клод, уж не связано ли это как-то с твоей болезнью?.. – школяру, кажется, впервые в жизни пришла в голову мысль, что со старшим братом действительно может что-то приключиться. – Когда я заходил в монастырь последний раз, болтали, будто ты серьезно болен.       - Может быть, - архидьякон неопределенно дернул плечом и потянулся к висящему на поясе кошельку. – Итак, Жеан, я даю вам сорок лиардов, а вы поразмыслите на досуге, чем собираетесь жить, если Господь призовет меня. И кстати, в ближайший месяц можете больше не являться ко мне за деньгами: вы их не получите. Но ты всегда можешь обратиться ко мне за советом или помощью.       - Сорок лиардов на месяц?.. Братец, ведь вы обрекаете меня прозябать в нищете! Мне придется выбирать между письменными принадлежностями и хлебом насущным. А я вовсе не уверен, что голод не одержит, в конце концов, верх над моей жаждой знаний.       - Я пришлю тебе бумагу и чернила, как только вернусь в Париж. Приходские дела вынуждают меня оставить на несколько дней столицу, но сразу же по возвращении ты получишь и перья, и все прочее.       - Спасибо, мой добрый братец, но к чему вам утруждаться? – заюлил находчивый повеса. – Если бы вы дали мне еще десять су, я бы и сам купил, что требуется, и прямо сегодня…       - Нет, Жеан. Повторяю: я пришлю все необходимое через несколько дней, но денег сверх этой суммы ты не получишь. Теперь возвращайся в колледж, а мне следует поспешить: нужно успеть попасть в церковь до вечерней службы.       С этими словами священник развернул мула и поехал дальше. Клод был рад повидать брата, однако одновременно и очень досадовал на эту встречу: теперь ему не придется пообедать в компании цыганки. Лишь бы только Жеан ничего не заподозрил!.. Впрочем, этот чертенок наверняка прямо сейчас кинется в кабак, и думать забыв про заветную тропинку. Наверняка.       ***       Школяр, довольный своей удачей, направился в обратную сторону, беззаботно насвистывая под нос незатейливую мелодию. Однако не прошел и десяти арпанов ², как круто развернулся и поспешил вернуться к месту прощания с братом. Клод уже скрылся из виду, и нужды прятаться не возникло. Веселые чертики заплясали в глазах Жеана, когда он двинулся по поросшей травой тропинке: она, очевидно, была долгое время почти совсем заброшена, однако сейчас зелень казалась примятой. Что же за тайну прячет его брат-святоша, из которого обычно с трудом удается вытянуть и пару парижских солей, коли даже откупился, лишь бы не вызвать подозрений?.. Может, здесь у него тоже что-то вроде научной лаборатории, как и в башенной келье? Интересно, не там ли он хранит финансы…       Через несколько минут юноша вышел к Сене. На самом берегу расположилась ветхая рыбацкая хижина.       «Эге, а вот и логово чернокнижника, как болтают про него старухи, - весело подумал мальчишка, направляясь прямехонько ко входу. – Уж конечно, заперто на семь замков, но, может, хоть в окно удастся заглянуть…».       Подойдя к двери, он дернул со всей силы, не надеясь на успех, только лишь для галочки, однако та неожиданно легко поддалась. Пошатнувшись и едва не свалившись, Жеан замер на секунду, а потом просунул свой любопытный нос внутрь.       - Ба, вот так сюрприз! – расхохотался сорванец. – Клянусь, я ожидал встретить здесь скорее самого Вельзевула, нежели девицу!.. Право, уж не ошибся ли я дверью?.. Скажи, красавица, не Клода ли Фролло, архидьякона Жозасского, ты ждешь?       Школяр не переставал удивленно посмеиваться, с интересом разглядывая сжавшуюся в темном углу фигурку. Огромные глаза настороженно следили за ним, однако девушка молчала.       - Не бойся, малютка, я тебя не обижу! – не дождавшись ответа, юноша вошел в дом. – И тайну твою никому не выдам: если тебе и впрямь удалось сбить с пути истинного моего брата, ты, должно быть, необыкновенная женщина…       - Брата?! – подскочила Эсмеральда и подбежала к своему нежданному визитеру.       В первый момент она подумала, что то вернулся священник. Увидев же вместо него незнакомца, посчитала, что поп все-таки решил отдать ее палачу и донес страже об убежище. Однако эта последняя фраза подействовала на цыганку так же, как на самого Жеана – мысль о том, что у Клода есть любовница.       - Постой, да ведь ты та цыганка, Эсмеральда!? – воскликнул мальчишка, пораженный, стоило ему разглядеть личико прелестной незнакомки. – Разве не ты забавляла зимой парижан фокусами с козой и танцами?..       Девушка потупилась и сделала шаг назад. Он узнал ее!.. Кто бы ни был этот человек, ничто не помешает ему тотчас отправиться к городской страже и рассказать, где прячется осужденная на казнь ведьма. И тогда за ней придут…       - Это точно ты, я не могу ошибиться! Но я слышал, будто ты нашла приют в Соборе Парижской Богоматери и не можешь покинуть его под страхом смерти?..       - Так и есть, сударь, - чуть слышно прошептала плясунья, не смея поднять глаз.       - В таком случае как ты здесь очутилась? Да ведь тебя повесят, если только узнают!       - Да, сударь, - еще тише ответила несчастная.       - Решительно, я ничего не понимаю! – констатировал школяр и уселся на скамье. – Уж не знаю, правда ли ты пыталась заколоть капитана Феба, моего приятеля, но, поскольку он все-таки жив, то и тебе вовсе не дело болтаться между небом и землей. Что ты здесь делаешь?       - Капитан Феб – ваш друг?! – цыганка встрепенулась и метнулась к Жеану, падая пред ним на колени и заглядывая в глаза. – О, молю вас, сударь, передайте, что ему грозит опасность! Священник, который едва не заколол его в прошлый раз, все еще жаждет его крови. Он притащил меня сюда силой, угрозами удерживает в этом доме, заставляет делить с ним ложе… Заклинаю вас, сударь, если только вы друг, помогите моему Фебу, предупредите его, скажите, где меня искать!.. Он придет за мной, спасет, я знаю.       Мальчишка молчал, озадаченно глядя на прекрасную собеседницу с горящим взором. Может, бедняжка лишилась разума от всех этих ужасов?.. Что она несет? Священник – это Клод?.. Но это не может быть он: едва не заколол, угрожал, принуждал… Братец?! Этого. Просто. Не может. Быть.       - Кто этот священник, что преследует тебя?       - Архидьякон Собора Богоматери, где я нашла убежище, - Эсмеральда опустила глаза, словно стыдясь чужих грехов. – Это по его вине я угодила в темницу: он напал в ту ночь на моего возлюбленного. Из-за него меня пытками вынудили признаться в преступлении, которого не совершала!.. О, господин, скажите же Фебу, что не моя рука держала тот злополучный кинжал, что я готова сотню раз умереть за него! Это все ужасный монах! Скажите ему, что он приходил ко мне в ночь перед казнью и умолял бежать с ним, но я предпочла умереть; что перед воротами собора он вновь предлагал мне спасение, и вновь я предпочла виселицу. Он пытался даже взять меня силой, но вмешался звонарь. И тогда – тогда поп пообещал, что убьет Феба, если только я не соглашусь принадлежать ему… Но он, к счастью, не успел еще надругаться надо мной, я все еще достойна моего прекрасного Солнца!.. Пожалуйста, сударь, поспешите же, приведите его ко мне!       По мере повествования глаза школяра все больше округлялись; он пытался уловить нотки безумия в тоне исповедовавшейся девушки, однако подрагивающий голосок ее был умоляющим и решительным одновременно, а рассказ – хоть и совершенно невероятным, но вполне связным. Однако у Жеана все равно никак не укладывалось в голове, как мог его брат-праведник быть причастным хотя бы к одному из перечисленных деяний. Все это совершенно никак не вязалось у школяра с образом сурового и угрюмого аскета, увлеченного наукой ученого и медика, строгих нравов служителя церкви - того образа, который давно и прочно утвердился в его голове.       - Я… я попробую тебе помочь, малютка, - решился, наконец, парнишка. – Скажи только, ты уверена, что твой гонитель – именно архидьякон Жозасский, священник Собора Парижской Богоматери, Клод Фролло? С лысым лбом, высокий, довольно крупный; хозяин горбуна Квазимодо?.. Выражение лица у него обыкновенно вот такое.       Школяр скорчил максимально постную мину, сурово поджал губы, устремил ясные очи долу; потом задумчиво провел рукой по несуществующей лысине и напоследок свысока одарил Эсмеральду холодным, строгим взглядом. Та замерла на мгновение, а потом невольно прыснула – настолько комично и в то же время точно скопировал белокурый озорник вечно хмурого брата.       - Да-да, это определенно он! – закивала плясунья, все еще улыбаясь. – Он… он правда ваш брат?       - Увы, сударыня, это так, - кивнул Жеан, скидывая маску и невольно отвечая на очаровательную улыбку. – И, признаюсь откровенно, малышка, я бы ни за что не поверил ни одному из сказанному тобой слов, но факты пока что говорят против Клода. Что ж, я поговорю с Шатопером: думаю, этот счастливчик будет рад получить весточку от такой красотки и скоро я приведу его к тебе. Но остальное не моя забота: ссориться с братом мне совсем не с руки.       - О, я вам так благодарна, господин!.. – девушка сжала широкую ладонь обаятельного повесы. – Только молю вас, поспешите! Поп дал мне только три дня: в праздник Богородицы он осуществит свою угрозу, и Феб никогда больше и не взглянет на меня. Пожалуйста, сударь, не медлите, не медлите ни секунды!..       - Обещаю, малютка, что тотчас отправлюсь на его поиски. Я понимаю, тебе опасно самой появляться на улицах Парижа и даже в предместьях: твоя яркая красота непременно выдаст тебя. Что ж, в таком случае я немедленно возвращаюсь в столицу!       С этими словами школяр быстро наклонился и звонко чмокнул в губы опешившую цыганку, после чего резко вскочил с лавки и крикнул уже из дверей:       - Прости, Эсмеральда, но я не мог не воспользоваться шансом! Раз уж мне не повезло, как капитану де Шатоперу, быть любимым тобой, то придется довольствоваться украденным поцелуем. Не грусти, я успею найти и привести твоего возлюбленного до праздника Вознесения. Теперь прощай! Да, только, чур, братцу ни слова о моем визите, а не то загубишь все свои надежды. Ну я пошел, малютка; выше нос, Жеан Мельник все устроит!       После его ухода девушка еще некоторое время в волнении ходила по комнате, судорожно сжимая ручки. Радостное возбуждение охватило все ее существо: о, неужели она спасена!.. Феб, дорогой Феб придет за ней, увезет далеко-далеко, спрячет и навсегда сделает своей! Теперь главное не выдать ненароком своих чаяний монаху, не спровоцировать его на очередную жестокость. Нужно просто немного потерпеть, меньше трех дней, и все, наконец, наладится. Судьба сжалилась над несчастной и послала ей избавление. Только бы священник ни о чем не догадался!..