Только сегодня

Чонин останавливается перед пошарпанной черной дверью, топчется, не решаясь поднять руку, но затем коротко выдыхает, наплевав на все, и громко стучит, отступая на шаг и замирая в ожидании, пока хозяин соизволит распахнуть дверь квартиры. На душе муторно от того, что он собирается сделать, от того, о чем вновь решил попытаться попросить, наплевав на все свои принципы, но твердо решив добиться желаемого. Сухо появляется ровно через минуту, на мгновение зависая на пороге и разглядывая гостя явно недовольным, цепким взглядом, отходя обратно в крохотную прихожую, пропуская Чонина внутрь, и идет в небольшую гостиную, плотно занавешенную шторами, не оборачиваясь, где усаживается в мягкое бежевое кресло с едва заметными пятнами кофе на обивке, скрещивает руки на груди, вопросительно поднимая брови на прошедшего следом за ним парня: — Зачем ты опять пришел? — Ты знаешь причину, — Чонин дергает край длинного темного свитера, не сводя напряженного взгляда с Сухо, мажет по неизменному шраму под глазом и ярко-красным прядкам, тяжело выдыхает, опускает голову в пол. — Мне нужно. — Что тебе нужно? — Сухо скалится, задумчиво касаясь пальцем губ, и закатывает глаза, когда Чонин уверенно подходит вплотную, сдергивая свитер на пол одним резким движением. — Детка, сколько раз тебе нужно повторить, чтобы дошло, что ты мне не интересен. Ты не он. Как и я не твой Чунмен. — Я знаю, — коротко бросает Чонин, улыбаясь самыми кончиками губ, когда замечает, как в противовес сказанным словам темнеет взгляд Сухо, жадно облизывая каждую линию на теле, каждый кусочек открытой бронзовой кожи. — Мне и не нужно им быть, как и тебе. Я просто хочу… чувствовать. — Признайся, ты хочешь просто хорошего быстрого перепихона, — Сухо громко хмыкает, притягивая за запястье к себе, горячо выдыхая в искусанные губы. — Потому что иного я и не могу тебе предложить. Повторяю, ты — не он. Парень отстраняется, смаргивая с ресниц выступившую влагу и убирая со лба каштановые прядки, поднимает глаза на Сухо, так и не выпустившего его ладонь из железной хватки. — А так? — Чонин криво ухмыляется и со всей силы отвешивает пощечину, с наслаждением наблюдая, как дергается в сторону чужая голова, а на щеке мгновенно проявляется тонкая алая царапина. — Так больше похоже? — Дрянь, — скалится Сухо, перехватывая Чонина поперек талии и швыряя на диван у ближайшей стены, прижимаясь грудью к спине, болезненно заламывая руки и влажно проезжаясь языком по шее, оставляя яркую метку, выдыхает, зло и внезапно надломленно: — Сам напросился, детка. Я не стану сдерживать себя, как твой… бойфренд. — Не сдерживайся, — рвано, сквозь зубы шепчет Чонин, покорно выгибаясь под чужими жесткими, нещадными прикосновениями, оставляющими некрасивые синяки на бедрах, едва ли похожими на привычные, мягкие ласки Чунмена, и тихо стонет, кривя приоткрытые губы в обреченной улыбке. Он вновь чувствует себя живым впервые за долгое время. Хоть как-то.