***
Прошел почти год с того дня, как мы с Борисом обнялись на прощание в холодном аэропорту Амстердама. Он долго не хотел расцеплять рук, словно боялся отпускать меня, и всё твердил: — У нас будет хорошая жизнь, Поттер. Нам ведь было хорошо вместе, так? А будет еще лучше, обещаю! Борис всё тискал, тормошил меня, а я, находясь под властью его чар, молча улыбался и кивал. Но стоило мне подняться в самолет, как в сердце больно кольнуло. Я почему-то вспомнил другое наше прощание — в Вегасе, и то как униженно я умолял его приехать ко мне. "Только не говори нет" — просил я тогда. Увидев этого маленького растерянного мальчика перед своим внутренним взором, я почувствовал, как у меня от жалости сжимается сердце. Этот мальчик еще не знал, какая жизнь его ждет, и до последнего верил, что его друг приедет. Но Борис пропал на восемь долгих мучительных лет. Как он мог, зная, что я люблю его? Он точно знал, не мог не знать. Он обманул меня, украл картину, исчез на долгие годы, а объявился лишь затем, чтобы втянуть в смертельно опасную авантюру. Из-за него я совершил убийство и окончательно перешел черту, отделяющую меня от того человека, каким я хотел бы быть. А сейчас он говорит, что у нас есть будущее, спокойная нормальная жизнь? Неужели я такой дурак, что снова поверю ему?***
Передо мной стояла сложная задача — выкупить все подделки, проданные мной как подлинники, обратно. Дело деликатное, и требует вдумчивого терпеливого подхода. Эта миссия затянулась почти на целый год. Каждая встреча с клиентом, на которой я подписывал чек, делала меня еще беднее. Каждая удачно выкупленная вещь стирала для меня еще одну связь с миром. Я снова и снова задавался вопросом — ради чего жить дальше? Все это время я старался не употреблять, разве только немного спиртного. За ужином у Барбуров якобы случайно упомянули при мне имя неплохого врача, который мог бы мне понадобится. Обратившись к нему, получил рецепт на хорошие антидепрессанты. Но если бы кто-то спросил стало ли мне легче — я бы ответил: ни на минуту. Всё это время, я ломал голову, почему я такой? Почему Борис такой какой есть? Несмотря на то, что видели мои глаза, когда я смотрел на Бориса, больного, исхудавшего, опутанного трубками на больничной койке, мое сердце видело совсем другое — единственную любовь всей моей жизни. Самая большая трагедия заключается в том, что нам не дано выбирать того, какие мы. Как и тех, с кем мы. Он — тот, которого мне не надо. Но он тот, без которого я не могу. Это случилось спустя полгода с того дня, как я вернулся из Амстердама. Я был на встрече с важным клиентом — довольно напряженный разговор на званом ужине, где мне пришлось пустить в ход все свое обаяние и красноречие, чтобы убедить их продать мне обратно купленный у меня стол. Нужно было действовать аккуратно, не сболтнуть лишнее, я бледнел, улыбался жене хозяина, как вдруг почувствовал настойчивое жужжание телефона у себя в кармане. Любезно извинившись, я, не глядя, сбросил звонок, и отключил его. Сделка прошла не то, чтобы гладко, но в итоге всё закончилось хорошо — удалось сговориться о цене. Вспомнил я о телефоне только поздно вечером, сидя в своем гостиничном номере. Развалившись прямо в костюме на кровати, я потягивал заслуженный стакан виски со льдом. Включил телефон и на меня тут же посыпалось множество уведомлений о звонках и одно сообщение: «Это Юрий. Перезвони срочно, как сможешь». Руки у меня затряслись так сильно, что я не мог удержать бокал. Меня прошиб холодный пот. Еще не известно ничего, но сразу понятно, что случилось что-то страшное, в противном случае Юрий никогда бы не стал меня искать. Что-то с Борисом. Было ощущение абсолютной нереальности происходящего, но хуже было то, что, что-то внутри меня всегда знало, что однажды это произойдет. Такое же чувство было с отцом — когда узнал о его гибели, даже не удивился. Дрожащими руками я раскопал у себя в сумке припрятанные несколько таблеток ксанакса на крайний случай — вообще-то я пытался слезть с любых колес, но вынести это на трезвую голову был не в состоянии. Залпом запив пилюли виски, сразу же набрал Юрию. Я вылетел в Нью-Йорк первым рейсом и, сидя в самолете, снова прокручивал в голове слова Пиппы. Она не раз говорила, что мы с ней похожи своей травмой, и нам обоим нужен сильный и надёжный человек рядом. После ночи, проведенной с Борисом, я почему-то возомнил, что таким человеком для меня может стать он. Моя страсть затмила мне глаза, и какое-то время я искреннее верил его обещаниям. Почему же я позволил себе забыть, что он подлый, что он вор, что он едва не погубил нас обоих. Зная его жизнь, его детство, как я мог забыть, что Борис тоже травмирован, нестабилен, весь соткан из зависимостей и противоречий. Нас поэтому и притянуло сразу же друг к другу, примагнитило намертво — мы были трагически похожи — одинокие, заброшенные дети, потерявшие своих матерей, обиженные жестокими отцами. Борис многое мне не рассказывал, но того, что я слышал от него, мне хватило, чтобы иметь некоторое представление. Даже когда отец избил его до кровавых соплей, Борис продолжал улыбаться: с одной стороны, потому что, привык скрывать за смехом свою боль, а с другой стороны — потому что он знавал и намного худшую жизнь. Чего стоит только одна его вскользь рассказанная история о том, что в детстве его едва не продали в сексуальное рабство, когда он побирался на вокзале. Борис всегда говорил, как благодарен отцу, который забрал его из Украины, как он благодарен моему отцу — за то, что дал ему приют. Бездомный, нелюбимый ребенок, он был благодарен всем, кто мог подарить ему хотя бы толику человеческого тепла. Поэтому он и прилип ко мне, а я потянулся в ответ — оба сходили с ума от одиночества, оба искали друг в друге спасения пьяными жаркими ночами в Вегасе. Тогда, стоя у кровати Бориса в госпитале, я подумал: может это Я смогу стать поддержкой? Может, пришла пора мне, наконец, измениться, повзрослеть, и взять на себя ответственность? Разве не могу я сам стать опорой для Бориса? Почему нет? Несмотря на свою решимость, я чувствовал — опасность в том, что всё могло в один миг перемениться для каждого из нас. Один неверный шаг, и мы оба летим в пропасть, потому что, оступившись, один из нас и второго утянет за собой на дно. Мысль о том, что Борис утянет меня за собой, меня не пугала. Меня пугало другое — я не смогу пережить потерю любимого человека еще раз. Я вдруг осознал, что всю жизнь бегал от близости, не пускал никого в свое сердце, лишь бы не испытать мучительную боль потери снова, как было с мамой. Быть может, Борис чувствовал это тогда, в Вегасе и поэтому отпустил меня? Быть может, зная себя, он не хотел тащить и меня на дно, а предпочел расстаться, пока не стало слишком поздно, и дать мне шанс построить нормальную жизнь с нормальными людьми? Я вспомнил его лицо, полное надежды, когда он спросил меня в баре: — Ты счастлив? Нет, Борис, у меня так ничего и не вышло. Теперь я смотрел на его осунувшееся, страдающее лицо, и осознал как факт, что для нас всё закончится плохо. Я всегда знал, что лучше было бы не рождаться вовсе, чем появиться на свет в этом мире, полном больничных кроватей, гробов и разбитых сердец, но полагал, что за всем этим стоит какой-то высший замысел. Но в тот момент, уходя от Бориса, балансирующего на грани между жизнью и смертью, я понял, что совершенно безнадежно искать в этом хоть какой-нибудь смысл. Юрий бросился за мной из палаты, когда я вышел, схватил и больно сжал плечо, останавливая. — Не уходи. Ты нужен ему. Я попробовал стряхнуть руку, но он не собирался меня отпускать. Меня затрясло от злости. «Если бы я был ему нужен — он бы завязал с наркотиками, как обещал!» — хотелось крикнуть, но я молчал, таращась на Юрия пустыми, стеклянными от горя глазами. — Он меня наебал. Опять, — только и смог я из себя выдавить, язык меня совсем не слушался, а губы начали неметь, видимо от смеси всех таблеток, что я выпил, пока ехал сюда. — Ты должен знать, что он пытался завязать, он был чистым. Но ты… Я не знаю, почему ты мучаешь его, если ты такой замечательный друг, как он говорил. Мне хотелось ударить Юрия и попросить не лезть. Интересно, что ему Борис наговорил, и насколько он в курсе. — Вы встретились после долгой разлуки, так? Он решил все дела с картиной, верно? Почему ты не хотел с ним видеться? Ты же приезжал в Нью-Йорк, но никогда, никогда ему не звонил. Я уже пытался вырваться из его цепких лап, но Юрий держал меня двумя руками за лацканы пальто и немного потрясывал. Его глаза метали искры, мне даже показалось, что еще секунда, и он меня ударит. Но он разжал кулаки и легонько оттолкнул меня. — Давай, беги. Убегай опять. Но я застыл, опустив голову. — Не было ведь ни единой причины вам не видеться, верно? — мне нечего было возразить, это было не в бровь, а в глаз, и некоторое время мы молча стояли рядом. Юрий продолжил: — Он был чистым какое-то время, но тебя ведь никогда не было рядом…. Были дела поважнее. И… у него начались серьезные проблемы в бизнесе. Просто говорю, чтобы ты был в курсе… Я кивнул. Об этом можно было догадаться — на лице Бориса красовались свежие синяки и ссадины. — Когда он пришел в себя, он только два слова сказал. Твое имя. И… попросил отправить его в рехаб. Он действительно этого хочет. Завязать со всем. И с бизнесом. Но ему нужна помощь. Я еще раз кивнул и попятился назад, надеясь, что на этом разговор окончен. Но не тут-то было — Юрий шагнул ко мне, положил тяжелые ручищи на плечи и зашептал: — Ты помнишь, когда я катал вас на машине — в ту, первую встречу, я рассказал про Вадима. Мой друг, мой брат…. Как вы с Борей. Я никогда себе не прощу, что не смог уберечь его. Проходят месяцы, годы, а я каждый день и каждую ночь горюю и ничего не могу поделать. Об одном только прошу у Бога — чтобы мы с Вадимом встретились на том свете. Потому что только эта надежда у меня и осталось. От его слов повеяло таким отчаяньем, таким могильным холодом, что я весь сжался. — Мне жаль, Юрий. — Ты понял, о чем я? Ты понял? — он с отчаяньем всматривался в мои глаза — Да… Мне пора… — мне хотелось бежать без оглядки — Ну, иди… С Богом.