Через тернии к счастью

Легасов сдержал обещание, данное своему альфе, и дал на Чернобыльском суде ровно те же показания, что и на конференции в Вене. Совесть, конечно, мучала его, но он напоминал себе обещание Бориса, зная, что тот слов на ветер никогда не бросает. И ещё ни разу он не обманул своего омегу, а связь их в последнее время укрепилась настолько, что они не могли друг другу врать и чувствовали друг друга даже на расстоянии. Именно поэтому Валерий, сидя в своём кабинете в институте, ощутил неожиданный прилив радости в самый обычный, ничем не отличающийся от других рабочий день. В этот момент Щербина пришёл к Чаркову на личную встречу. – Товарищ Щербина? Чем обязан столь неожиданному визиту? – непринуждённо-флегматично отозвался старый альфа, жестом предлагая Борису сесть. – Заодно, раз уж Вы пришли, чаю хотите? Я как раз намеревался выпить чашечку. – Нет, спасибо. Я ненадолго. Я всего лишь хотел напомнить Вам... – Модернизация реакторов, за которые Вы так волнуетесь, уже началась. Бригада инженеров реконструирует Ленинградскую АЭС – решили начать с неё, ведь это символично, что именно там десять лет назад случился первый прецедент... – Вы уже начали? Почему я об этом узнаю́ только сейчас? – Мне не хотелось Вас отвлекать, Вы же были так заняты, – Чарков довольно улыбнулся, откинувшись на спинку кресла. – Любовь отнимает много времени, не правда ли? Щербина не смог сдержать довольной полуулыбки. – Завидуете, товарищ Чарков? – Если быть честным, то немного. Вы очень хороши вместе, хотя такая сильная привязанность в Вашем возрасте кажется мне немного глупым занятием. – Спасибо. Но знаете, возвращаясь к делу, я бы хотел проконтролировать процесс ремонта лично. – Без проблем, – с ленцой протянул Чарков, вытащил из стола папку и положил перед Борисом. – Это все документы, относящиеся к делу, а на следующей неделе Вы можете съездить сами на электростанцию и посмотреть процесс своими глазами. И возьмите с собой Легасова. Да, и пусть напишет заодно новые протоколы безопасности на те станции, которые ещё дожидаются своего ремонта. Щербина едва смог сдержать себя, чтобы не кинуться на зампреда КГБ с объятиями. Вместо этого он встал и вежливо попрощался, а объятия (и не только) подарил Валерию в двойном объёме. Легасов был счастлив, что Чарков сдержал свои обещания, а Борис не ошибся в своих прогнозах. А он ведь чуть было не пожертвовал своей жизнью и своей любовью ради мнимого геройского поступка. Этой ночью они как никогда предавались страсти, шумно, горячо и абсолютно безбашенно, потому что теперь с их плеч упал последний груз, который мешал им наслаждаться друг другом в полную силу. Слова любви и обожания срывались с губ нескончаемым потоком вперемежку с безумными поцелуями, и в каждом звуке, в каждом движении отражалось торжество этой невероятной по своей силе любви. Эти ночи продолжились и в Ленинграде, когда они приехали удостовериться в правдивости слов Чаркова. Борис решил, что они оба заслужили небольшой отпуск после всего произошедшего за прошлый год. В один из дней Легасов настоял на том, чтобы зайти непосредственно в зал с реактором, а не просто поговорить с работниками станции. Он хотел своими глазами увидеть, как вытаскивают стержни, меняя их на новые. Щербина долго сопротивлялся. – Ты снова окажешься вблизи активной зоны, так? Это может быть опасно. – После Чернобыля мне уже думать о количестве дополнительных микрорентген... – Валерий попытался отбрехаться шуткой, но Борис был очень взволнован. Он схватил любимого за запястье и привлёк к себе. – Ты никуда не пойдёшь. – Я должен, – тон Валерия был мягким, но настойчивым. – Я буду в защите, и я хочу убедиться на сто процентов в том, что ремонт идёт как надо. Ты говорил, что мы будем бороться вместе, ты обещал. Конечно, Щербина в конце концов сдался, скрепя сердце, потому что знал, как это важно для Валерия, для них обоих, для всего государства. Но это не значит, что он успокоился: он продолжал любить своего омегу больше себя самого и, конечно, сама мысль о нём в непосредственной близости с огромным количеством обогащённого плутония ужасала альфу. Борис помогал ему облачаться в защитную одежду и, прежде чем помочь надеть респиратор, поцеловал его в губы прямо перед несколькими учёными, находившимися в этой же комнате. Он не беспокоился о том, что скажут об их отношениях или о том, что они не скрываются вопреки устойчивым нормам в Советском Союзе. Поцелуи были для них теперь залогом и обещанием того, что они будут всегда вместе, и будут возвращаться друг ко другу раз за разом. *** Вскоре им предстояло ещё одно важное событие – церемония вручения орденов Героя Советского Союза. Борис позаботился обо всём – лучшие костюмы для себя и Валерия, галстуки и идеально выглаженные рубашки, и даже отрепетированная речь, которую ожидали от них обоих. Омега во всём, что касалось столь официального мероприятия, положился на своего альфу, так как сам совершенно не смыслил в этом ничего. Он и сам себе удивлялся, как ему удалось так долго продержаться в столь высоких кругах руководства и Партии, будучи не приспособленным к подобным взаимодействиям, плюс ко всему оставаясь по своей внутренней сути омегой. Валерий недоумевал, что всё это восхищало и умиляло Бориса: политик часто любил повторять, какой у него сильный, бесподобный, невероятный омега, как многого он добился, невзирая на стереотипы и границы, выстроенные для таких как он тупыми, жадными до власти альфами. Но, несмотря на все приготовления и ободрения Бориса, Валерий всё равно жутко волновался. Он много курил и мерял шагами комнату весь вечер, нервно поглядывая в сторону вешалки с костюмом, висевшей на ручке двери. Щербина обещал приехать из Кремля пораньше, но, похоже, завтрашняя церемония потребовала всё-таки задержаться. Легасов не мог винить любимого – в конце концов, это его обязанности. Он и так много сделал, он не может постоянно находиться рядом, и это эгоистично – хотеть его присутствия, его внимания... И всё же Валерий ничего не мог с собой поделать – он любил, он скучал, он нуждался в своём альфе. Стоило Валерию подумать о Борисе снова, как замок щёлкнул, и альфа появился в поле зрения профессора – до странного взволнованный и даже чуточку печальный. Вместо приветствия он обхватил лицо омеги ладонями, а потом стиснул его плечи и уткнулся носом в шершавую щёку, прерывисто дыша. – Боря! Что случилось? Что-то серьёзное? Боря... – Я хочу быть твоим, – прорычал он куда-то в кожу Валеры, опаляя его горячим дыханием. – Я люблю тебя. – Я тоже тебя люблю, и мы и так вместе. Я думал, у тебя какие-то проблемы с завтрашней церемонией... – Нет. Проблем нет. Я... – Борис отстранился, заглядывая в глаза Валерия. – Я хочу быть твоим вечно. До конца жизни или дольше. Я хочу носить твою метку. Легасов округлил глаза. Пары, решающиеся на метку друг друга, остаются связанными навсегда – и физически, и духовно. Считается, что эту связь не разорвать ничем, и действительно немногие скрепляют свои отношения таким способом. Особенно пары, где оба – и альфа, и омега – мужчины. В Советском Союзе это не приветствуется, и Горбачёв предупреждал их лично. И всё же Борис хочет этого и просит об этом, как о лучшем, что может случиться в его жизни. – Ты позволишь мне?.. Валерий покачал головой и отступил на шаг, сглатывая тяжёлый ком в горле. – Тебе нельзя. Ты видный человек в правительстве, ты... – Валера... – Почему ты вообще заговорил об этом? Мы никогда не нуждались в подтверждениях нашей любви. Разве нам не хорошо вместе вот так? Борис притянул к себе омегу и глубоко поцеловал, вкладывая в поцелуй всё своё глубокое и безумное чувство. Они оторвались друг от друга очень нескоро – казалось, прошла целая вечность, прежде чем Щербина снова заговорил. – Я уже думал об этом некоторое время. О метке. Просто не решался заговорить. Мы живём с тобой, зная, что нам осталось очень мало времени. Мы больны и умираем. Валерий нежно погладил Бориса по щеке, и тот прикрыл глаза, глубоко вздыхая. – Я не хочу однажды проснуться в одиночестве. Я не хочу проходить через... Не хочу видеть твою смерть. И не хочу оставлять тебя одного, потому что знаю, что тебе будет так же тяжело. А метка... – Носители метки друг друга умирают в один день, – закончил за Бориса Валерий срываюшимся шёпотом. – Да, – так же тихо ответил альфа. – Наша смерть близка и неизбежна, и я не могу не думать о том, каково это будет. И мы не знаем, что там после. Есть ли там что-нибудь вообще. Но если есть, то мы отправимся туда вместе. Теперь была очередь омеги целовать Бориса так, чтобы оба на несколько долгих минут выпали из реальности. Оторвавшись от губ любимого, Валерий прошептал в миллиметре от его лица: – Я согласен. Давай сделаем это. Борис медленно кивнул, а потом взял Валерия за руку и повёл его в спальню, укладывая его на постель. – Погоди. Нам же нужен нож, – засуетился Легасов, но альфа моментально успокоил его лёгким поцелуем в шею – ровно в то место, где должна будет появиться метка. – У меня всё готово, – сказал он, устраиваясь рядом и доставая из кармана два стерильных лезвия из аптеки. Валерий улыбнулся, с нежностью глядя на своего предусмотрительного зампреда. Чтобы получить метку, альфа и омега должны были выпить крови друг друга. Ещё и поэтому далеко не все пары решались на метку – ритуал получался достаточно болезненным и по сути, не являлся обязательным для полноценных отношений. Но Борис был отчаявшимся и глубоко любящим альфой, а Валерий – необыкновенно сильным и смелым омегой. И они нуждались друг в друге больше, чем среднестатистические пары – они прошли вместе через ад Чернобыля, они боролись за свою любовь против большой и сложной системы, и им предстояло умирать вместе. Конечно, они не могли не задуматься о метке. Валера молча протянул руку Борису, первым бесстрашно вступая на путь окончательного единения, с которого не будет пути назад. Борис глубоко вздохнул: – Готов? Омега кивнул, и лезвие аккуратно прошлось по запястью, оставляя глубокий и ровный порез. Легасов тихо застонал от боли, но холод лезвия тут же сменился столь нежным прикосновением губ и языка, что боль отступила, давая место наслаждению, близкому к оргазму. По телу Валеры прошла дрожь, и он выгнулся, пытаясь прильнуть к большому телу альфы, который самозабвенно вылизывал вскрытую вену. Кровь омеги была сладкой, как берёзовый сок. Когда Борис оторвался, глаза его были подёрнуты дымкой. – Началось... – прошептал он, облизывая губы. – Валера, пожалуйста... Валерий взял второе лезвие и, сделав надрез, припал к запястью, погружая язык в ранку. Кровь альфы была терпкой, как многолетний коньяк. Щербина издал громкий сухой всхлип и вцепился в рыжие волосы, будто рот любимого сейчас был не на руке, а на члене. Валерия снова пробрала дрожь от макушки до кончиков пальцев, но теперь к этому ощущению прибавилось жжение в шее. Неожиданно для самого себя он зарычал, впиваясь сильнее, заставляя своего альфу вскрикнуть. Борис дрожал с ног до головы, но руки не отнимал – он доверял омеге больше, чем самому себе. В конце концов Валера оторвался с видимым усилием, просто потому, что жжение в шее становилось уже едва терпимым. Суетясь, они перевязали наспех бинтами раны друг друга и потеряли сознание. Период забвения после ритуала был необходимым – именно в этот момент Рука Судьбы рисовала метки, скрепляя альфу и омегу узами, выше которых не существует ничего на свете. *** Валерий очнулся от странного ощущения – раньше он не испытывал ничего подобного. Сейчас он словно впервые в жизни чувствовал себя настоящим. Целым. Рождённым заново. Но, пока он смаковал эти ощущения, к ним прибавились другие – что-то скользнуло по чересчур нежной коже шеи, где теперь красовалась метка. Легасов пошевелился, отдаваясь прикосновению, и внезапно понял, что он раздет и полностью возбуждён. Когда он терял сознание, он стопроцентно точно был одет. Что происходит? – Боря..? Омега открыл глаза, глядя на довольно улыбающегося Бориса. – Ты так долго не хотел просыпаться, что я решил тебя поторопить. Валерий уже должен был привыкнуть к интенсивному вниманию Бориса, к его странному, неугасимому желанию своего не слишком выдающегося омеги, и всё же жадный и восхищённый взгляд заставил его поёжиться. Борис раздел его, лаская его тело, пока тот спал и любовался им, совершенно не скрывая своей любви и лёгкой одержимости Валерой. Учёный тоже погладил любимого по приобретённой метке, и Борис задрожал, втягивая воздух сквозь зубы. Метка ещё не прижилась, и ощущения были сильными и непривычными для обоих. Выглядели метки вроде татуировок: большие буквы имени пары. Так на шее Валерия красовалась чёрная «Б», а на шее Бориса такая же «В». Видеть любимого, с подобной красотой на коже и знать, что ты – причина этому... Было просто невыносимо хорошо. Легасов почувствовал, как в его животе затягивается тугой узел. – Ты мой... – произнёс он неожиданно твёрдым голосом и резко притянул альфу к себе, впиваясь настойчивым поцелуем в его губы. Борис отдался в поцелуй, не доминируя, позволяя любимому омеге собственнически сжимать его затылок и вылизывать его рот с такой жаждой, будто от этого зависела его жизнь. Руки омеги начали блуждать по всему телу альфы, пальцы с силой властно вцеплялись в плоть и кожу, оставляя после себя новые отметины, которые, конечно же, рано или поздно сойдут на нет; но Метка, оставленная на шее, останется навсегда. Борис оторвался от неистовых губ любимого, и Валерий громко заскулил, пытаясь снова захватить его в поцелуй. – Возьми меня, – выдохнул альфа. – Что?.. – Возьми меня, мой прекрасный. Трахни меня. Присвой меня себе, жёстко, страстно и безумно, я хочу этого. – Но... Зачем? Боря, я не понимаю... Однако, вопреки его словам, налитой член Валеры дёрнулся в предвкушении и Борис застонал, чувствуя влажный след от смазки омеги на своём животе. – Ты тоже хочешь этого, – всё ещё задыхаясь, пророкотал Борис. – Мы теперь Истинная Пара, мы принадлежим друг другу в равной степени. И я хочу чувствовать тебя, отдаться тебе так же, как ты делаешь это для меня. Больше нет альфы и омеги, нет двух людей, мы – одно, мы соединены нерушимой связью, так возьми же меня... Больше Валере повторять не требовалось: он резко перевернул Бориса на живот и навалился сверху, кусая за загривок. От вида альфы, так доверчиво раскрытого для него, умоляюще приподнимающего задницу совершенно не-альфовым движением, у омеги перехватило дыхание. Он внезапно вспомнил всю свою предыдущую жизнь, до встречи с Борисом, полную одиночества, разочарований, подавляющих его сущность таблеток... И всё это вело к этому моменту, когда он, едва очнувшись после ритуала получения метки погружает сначала пальцы, а потом и член в ждущее его тело... А на самом деле достигает сердца, сути человека, отдающемуся ему с готовностью и любовью. Борис прав – среди них нет больше ни альфы, ни омеги, они теперь замкнуты друг на друге и проживут остаток жизни, переплетясь душами так же тесно, как сейчас – телами. От глубоких толчков у Валеры кружилась голова, а тугой жар внизу живота постепенно распространялся по всему телу, заставляя каменеть мышцы и учащаться пульс и дыхание. Пульсирующие волны со сверхзвуковой скоростью носились по онемевшему от удовольствия единения телу, и Борис под его руками, сбивающийся с ритма ответных толчков и выгибающийся в спине, не способствовал его самоконтролю. С губ альфы срывалось неконтролируемое: «Ещё... Ещё... Глубже, дааааа...» – и омега до последнего удерживал себя на грани взрыва бесконечного блаженства. Когда жар и судороги стали совсем невыносимыми, он провалился в оглушительный, безумный по своей силе оргазм, который напрочь снёс всё его ощущение времени и пространства. На несколько долгих мгновений существовало только горячее скользкое тело любимого человека, бьющееся в конвульсиях под ним и его протяжный, неконтролируемый стон-крик. Кажется, Борис так не терял контроля над собой даже тогда, во время первой течки Валеры, в тот знаменательный день, который предопределил их судьбу до конца жизни. Им предстояло через несколько часов предстать перед всей страной на официальном мероприятии самого высшего уровня, а они не могли прийти в себя после столь глубокого погружения в тело и души друг друга. Они выйдут в самый пафосный зал Кремлёвского дворца, не скрывая свежих меток друг друга перед лицом Горбачёва, которое наверняка вытянется от удивления и ярости напополам с гордостью, что эти двое решились так в открытую заявить о своих отношениях, нарушив обещание, данное Генсеку. Конечно, Горбачёв будет восхищён их дерзостью и зол на их неповиновение, так что сразу после церемонии Борис Щербина будет в качестве наказания исключён из Кабинета Министров, а в качестве поощрения получит огромную пожизненную пенсию и разрешение на проживание в своей квартире вместе со своей парой лично от главы государства. И, сколько бы ни осталось дальше прожить им, это будет самое счастливое, самое насыщенное время в их жизни, даже несмотря на близкую смерть. Потому что даже конец жизни не так страшен, когда встречаешь его любимым и любящим.