obsession

      Ты мечтаешь о Париже, знаю, но для меня ты и есть Париж.       Для меня ты целый мир. Моя Вселенная.       Легкая как перышко. Вечно хотел бы гулять с тобой улочками европейских городов, теряясь в витиеватых каменных тропинках.       — Чондэ? — зовешь, когда мы останавливаемся около очередной лавки с домашней утварью, а я опять направляю объектив своей камеры на тебя, запечатлевая на пленке такой типичный и в то же время важный и ценный момент. С тобой даже дышать — это как-то по-особенному.       Смеешься, когда я продолжаю делать снимки. А я, кажется, заново в тебя влюбляюсь. И это, дорогая, признаться, немного не честно. Смеешься ты, а страдать из-за распирающей внутри нежности мне.       Но ради того, чтобы это чувство продолжало теплиться в груди я готов еще немного пострадать.       Что насчет, скажем, вечности? Твое сердце свободно для меня?       По теплым оттенкам землянично-амарантового заката, отражающимся в твоих глазах я с уверенностью могу сказать, что ответ на мой вопрос утвердительный, отзеркаливающий стремления моей души к твоей.       Мы спешим юркнуть в следующий переулок, чтобы успеть заглянуть в твою любимую кондитерскую. Там самые вкусная выпечка и шоколадный фондан с ванильным мороженым, которые ты всегда заказываешь. Признаться, это единственное кафе, где я по именам знаю всех сотрудников, а они в свою очередь так хорошо знакомы со мной. Настолько хорошо, что в мой день рождения мне всучили вместе с заказом несколько поздравительных капкейков, на которых были наши инициалы.       Атмосфера кондитерской уютная, и сюда действительно всегда хочется возвращаться. В моем сердце такое место — это одна из миллиона локаций, которые прочно и навсегда теперь ассоциируются с тобой. Здесь так же тепло, спокойно и душевно, как и наедине с тобой. И сколько бы людей здесь не находилось, мне всегда будет казаться, что весь мир создан лишь для нас двоих. Обещаю.       Наблюдаю внимательно, как шоколад растворяется на твоих розовых губах, и мне кажется, что вместе с ним растворяюсь и я. В тебе. В мускате твоих глаз. В морской соли на волосах и коже. В твоем голосе и льющемся смехе — они моя самая любимая мелодия.       Мы знакомы несколько лет, но мне почему-то упорно продолжает казаться, что поисками друг друга мы занимались где-то с начала прошлой жизни. Я так точно. И вот, наша вечность наедине друг с другом растекалась сладкой негой по течению времени, заставляя любые часы останавливаться. Заставляя, казалось, вообще весь мир останавливаться.       И только я и ты. Вместе.       И, Господи, я готов молиться и благодарить всех известных богов и быть последователем всех религий мира, потому что только нечто Божественное могло создать и вообще подарить мне тебя в этой жизни.       Мне нравятся наши такие прогулки вдоль моря, нравятся поиски идеальных предметов для декора и украшения нашего дома, нравится ходить по кофейням.       Нравится снимать тебя. На пляже, рынке, в постели. Когда ты смеешься или плачешь над каким-то грустным фильмом, а я мысленно проклинаю, что опять нашел слишком проникновенную драму вместо заявленной в описании романтичной комедии.       — Как бы я хотел остановить время, — шепчу я, целуя костяшки твоих пальцев. Твоя кожа нежная, а руки немного холодные, как шелк. — Чтобы были только ты и я.       Ты смущенно опускаешь взгляд на свой сок. Обычно ты вроде заказываешь кофе, но я также знал, что ты любишь фрукты сильнее любого напитка и любого десерта, и даже не задавал лишних вопросов, когда ты его заказывала.       — Нас теперь не только двое, — отвечаешь тихо, так, что я даже сначала не полностью могу все хорошо расслышать.       Понимание врывается в сознание подобно заблудившейся птице, а внутри все разом обрывается, только чтобы вновь возродиться, переполняя живот легкими бабочками и чем-то приторно-сладким.       — Чаги-я! — не могу сдержать порыва, затягивая тебя в крепкие обьятия, чувствуя, что становлюсь еще счастливее, хотя в последние месяцы упорно жил иллюзией того, что я уже достиг пика счастья в этой жизни и в этом воплощении. Как я ошибался!       Мы стоим посреди кондитерской, и мир как будто бы действительно останавливается. Только теперь он останавливается для нас троих. А я уже чувствую, что в глазах начинает слегка щипать от слез. И даже если я сейчас расплачусь, я просто хотел узнать все в самых мельчайших подробностях. Когда? Сколько? Кто еще знает?       В мыслях уже складывались картины, как я буду показывать сыну, как правильно держать ракетку и отбивать мяч или же мы будем играть в бейсбол на заднем дворе с малюткой-дочкой, которая будет твоей мини-копией.       — Давно?       — Четвертая неделя, — с улыбкой отвечаешь мне.       Наш разговор не остается незамеченный официантами и баристой, и, конечно, они быстро догадываются, что к чему, и вот уже вокруг нас будто бы потенциальные крестные кружат феи взбитого крема и ванильных бисквитов.       Но я не особо обращаю на них внимание.       У меня в мяслях только ты. И малыш. И вся наша жизнь, как на ладони.       И это такое прекрасное чувство, что мне не хватит его отобразить ни в одной из своих песен. Я не смогу в полной степени передать, каким теплым было это чувство у меня в душе.       Но, ничего страшного.       Я просто обещаю, что буду показывать эту любовь тебе каждый день, пока я дышу, делясь этим теплом, оберегая тебя и его. Или ее. И в голове опять пролетает интересная догадка: а что если у нас двойняшки?       — Я люблю тебя, — признаюсь уже в тысячнуй раз, и ты отвечаешь мне зеркальным признанием.       И его я тоже люблю. Или ее.       И, Господи, если я не самый счастливый мужчина на планете, то кто?