Крайние меры или всё очень плохо

Проснулась Гермиона у себя дома. Тело было жутко уставшее и с болью отзывалось на движения. Она вспомнила вчерашний день. Наверное, худший в её жизни. Не потому что было больно, а потому что она согласилась. Хотела стереть себе память, отхлестать плетью по спине, убить самым долгим и мучительным образом. Но она не могла. Сказывался опять же вчерашний день. От этого она ненавидела и презирала себя ещё больше. Не могла она теперь без напряжения смотреть в глаза кому-либо. Особенно она боялась того, что о случившемся узнают родители и Гарри. Если первого она опасалась из-за своего статуса их дочери, то второго — просто потому что это могло быть последним, что она увидит и о чём узнает. А потом она или умрёт сама, или от его руки, или сдастся Пожирателям с мольбой о смерти. Ну не сможет она тогда жить. Слишком дорого ей доверие и дружба с Гарри, а сейчас тот случай, когда она отказывается верить даже себе, не то, что кому-то ещё. Как она могла? Этот вопрос буквально сжирал всё, что можно и нельзя, что ещё осталось в её душе. Попытки оправдать свой поступок приводили лишь к ещё большей боли от их бесполезности — ничто не сможет оправдать её поступок, даже самое мощное заклятие подчинения. По лицу потекли отчаянные слёзы, всё тело содрогалось в громком плаче в подушку. Так горько она не рыдала ещё никогда. Горько, отчаянно, долго, разочарованно и беспомощно. Гермиона даже пропустила стук в дверь своей комнаты. Много стуков. Родители с семилетия дочери не заходили в комнату без стука в дверь ни разу. Но теперь мать сделала исключение. Слишком долго слышала она горестный плач своего чада, что не выдержала и вошла без приглашения. Увиденное произвело удручающее впечатление. Девушка в желтой футболке и домашних шортах лежала и, уткнувшись в подушку, рыдала. Миссис Грейнджер подошла к кровати Гермионы и присела, мягко поглаживая девушку по спине и плечу. — Уходи, мама!.. — послышалось сквозь подушку. — Я хочу побыть… одна… — и Гермиона разрыдалась ещё сильнее. — Я не могу слышать, как убивается моя кровинушка. Что случилось? — обеспокоенно спросила Эмма. — Мама!.. Эмма попыталась развернуть дочь к себе, но она упорно прятала лицо в подушку, продолжая всхлипывать. — Гермиона, поговори со мной. Может, я смогу чем-то помочь. Не может быть таких вещей, с которыми не поможет дочери мать. — Может… я не… не… я не могу больше терпеть… Я НЕНАВИЖУ СЕБЯ… — сказала Гермиона, наконец, оторвавшись от своей подушки, мокрой, как одежда после стирки. — Почему? — спросила Эмма, ещё сильнее обеспокоившись. — Потому что я… я сделала… ужасную вещь… я… просто хочу умереть, мам… я не смогу с этим жить… меня съест вина. — Что такого ужасного могло заставить тебя так думать, детка? Ты ведь ничего такого не делала. — Ты не знаешь!.. Я сделала самую ужасную вещь из всех… возможных в этом мире!.. Нет мне прощения за это… — Ты что, перешла черту? — Нет, мам, хуже… я собственноручно должна буду подставить своего лучшего друга под удар… или они убьют всех нас… и тебя, и папу, и его… и меня тоже… и ещё многих ни в чём неповинных людей… — Кто «они»? — Пожиратели Смерти… Или Он… тот, кого мы не называем… Гермиона отстранилась от матери, словно чего-то боялась. Эмма поняла это по её глазам. — Дочка, послушай. У меня есть план. Есть возможность попасть в двух зайцев сразу, — Гермиона притихла, почти беззвучно продолжая содрогаться в плаче. — Ты выполнишь их требования. — НЕТ, МАМА!!! — крикнула Гермиона так громко, что сама от себя не ожидала. Испуг сразу перетёк в вину — она никогда не кричала на мать. — Прости… прошу, прости, но я не могу так поступить!.. — Ты не дослушала. Если у тебя и вправду нет другого выхода, то ты можешь подчиниться. А потом спасти его. — Я не смогу спасти его от Него. Он никогда не отстанет от него, пока не убьёт. А победить самого сильного тёмного волшебника за последние четыре столетия не смог даже Дамблдор! Он найдёт его, если захочет. Рано или поздно Он сделает это… и Он всегда убивал тех, кого хотел убить… — Но не твоего друга. — Он вообще противоречит всякой логике. Но я даже благодарна ему за это. И это ещё одна причина, почему я не смогу подставить его, — Гермиона уже говорила спокойно. — Я не смогу. Гарри мне слишком дорог, мам… но я не могу пойти против приказов этих убийц… заклинание Империо слишком сильное… я не смогу его побороть. — Сможешь. Ты сильная, ты всё сможешь, — Эмма обняла Гермиону. — Главное, иди к цели и не озирайся, борись с ним, и оно отступит. Нужно лишь этого захотеть и поверить в это. — Но… — хотела возразить Гермиона, но не нашла аргументов и глубоко вздохнула. — Хорошо, я сделаю это. Спасибо. — Моя девочка становится взрослой… — со слезами и улыбкой произнесла Эмма и сжала объятия ещё сильнее. Эмма через несколько минут вышла, оставив в дочери искорки надежды на то, что она сможет всё сделать по-своему несмотря ни на что.