Свобода или смерть

      — Взять его!       — Мелкий воришка!       — Стой, Геркулес!       Эти крики никак не повлияли на мальчишку, прижимавшего к своей груди хлеб. Его ноги, обутые в сандали, позволяли ему чуть ли не летать по торговым улочкам, где люди разных народов расположились в палатках и продавали всё возможное, чтобы заработать на жизнь. Толпа была столь огромна, что какому-нибудь бродяге или сироте легко можно было что-то стащить и при этом остаться незамеченным. Но Геркулес слишком медлил, а оттого его громко окликнули, едва он коснулся буханки. Впрочем, это не помешало ему кошачьей хваткой зацепить хлеб и побежать сломя голову, подальше от лавки. Совсем скоро за ним погнались стражники, которым уже успел пожаловаться торговец, и Геркулес, вспомнив годы Олимпийских игр, начал забег на дальнюю дистанцию. Только вот, мальчишка не учёл того, что стража тоже могла быстро бегать. Поэтому марафон по городу оказался утомительным как для Геркулеса, так и для служителей порядка.       — Попробуйте, догоните! — крикнул в ответ мальчишка, не оборачиваясь. — Вы — неудачники, которые служат империи!..       Геркулес не мог позволить себе даже споткнуться, ведь это могло сильно повлиять на исход. Сдаваться так просто он не желал, отдавать украденный хлеб — тем более. И вскоре стражники начали отставать. Ликовать же Геркулес стал лишь тогда, когда преследователи были далеко. Отбившись, мальчишка осторожно начал путь домой.       Дом Геркулеса был самым обычным — ни трущобами, ни хоромами, ни подвалом, а самым обычным жилым домом. Мальчик возвращался сюда с большой неохотой: голые стены, повсюду пыль и песок, черепица — всё это удручало грека. Чаще всего он спал под открытым небом, на крыше. Ему нравилось здесь больше, чем в отведённой ему комнате.       После «лёгкой» пробежки Геркулес решил позавтракать наверху. Здесь бы его не застукала стража или кто-то посторонний, а значит, можно было преспокойно начать трапезу. Поздно будет отбирать хлеб, когда он уже окажется в чьём-нибудь желудке! А причинять мальчику вред было строго запрещено. Зная это, Геркулес каждый раз поражался глупости своего опекуна — тот даже по башке не давал ему за хулиганство! Однако именно это и вводило в замешательство: чего он добивался, позволяя ему кутить и вести такой полубродячий образ жизни? Какую цель он преследовал?       — Чёртов старик… — пробурчал Геркулес, жуя хлеб. — Чудак, да и только!       К мальчику начала ластиться полосатая кошка, звонко мяукая. Взгляд у Геркулеса потеплел, а рука инстинктивно потянулась к доброму существу.       — Создали же боги, — медленно проговорил мальчик, погладив кошку. — А люди их — палками да ногами…       — Выходит, ты тоже не страна, а бродячая кошка.       Раздалось шипение. Развернуться и вытащить кинжал Геркулес не успел. На его голову легла какая-то ткань и перед глазами всё потемнело…

***

      — Итак?       — Что?       — Не хочешь мне объяснить, что ты натворил на этот раз?       — Нет.       — Зачем ты украл хлеб?       — Ты знал и всё равно сейчас спрашиваешь?       — Я тебя не кормлю, что ли? Отвечай сейчас же, зачем ты так поступил?       — Иди к чёрту!       — Ну Гера-акл…       Мальчик чувствовал закипающий в себе гнев. Он бы сейчас вскочил и врезал Османской империи, если бы не связанные за спиной руки и прислонённые к его горлу ятаганы*. А турок лишь ехидно ухмылялся, глядя на своего непослушного воспитанника сверху вниз. Ему было отчего-то весело, словно его забавляло то, что Геркулес наступил на те же грабли, попавшись к нему в руки именно в тот момент, когда тот расслабился. Понимая и то, что мальчишка не сможет сейчас и пальцем пошевелить без риска остаться обезглавленным, Турция делал всё, что его душе угодно. В частности, называл его по имени так, как делал это Рим.       — Ещё раз спрошу тебя: зачем ты украл этот хлеб?       Геркулес всё молчал, исподлобья сверля взглядом империю и поджав губы.       — Тебе осточертела моя опека? — спросил Турция.       Геркулес опять промолчал. Но в его полусонном флегматичном взгляде, кипевшем сейчас от раздражения и досады, что-то изменилось, и это не ускользнуло от Османской империи. Он встал с кресла, на котором сидел всё это время, и подошёл к Геркулесу.       — Ты ненавидишь меня, не так ли? — словно уточняя, спросил Турция. — Ты ведь даже не знаешь, почему ты так ко мне относишься.       — Потому что ты меня раздражаешь!.. — выпалил Геркулес, за что и почувствовал сильную хватку на макушке. — Раздражаешь и всё тут!       — Правильно говорил один мой знакомый, что дети неблагодарные вырастают, если их любить… — протянул Турция, сжимая шевелюру мальчика и задирая назад. — Но тогда мне хотелось верить, что он ошибался. Слышь, Герк, — Турция хрипло рассмеялся, — я ведь могу тебя сейчас же уничтожить. Даже не напрягаясь особо…       Геркулес почувствовал, как Османская империя потянул его вперёд и как его горло коснулось ятагана. Глотать сразу стало страшно, одно неосторожное, но машинальное движение — и всё, можно прощаться с жизнью.       — …но как-то не хочется мне этого делать, — Турция перестал давить на мальчика. — Да и тебе, наверное, не хочется расставаться с жизнью раньше времени. Ты ведь так и не узнал правду, не так ли?       — Тебе-то какое дело? — нахмурился Геркулес. — Разве ты не должен мне ставить палки в колёса, пока я буду идти к этой правде? Или ты мне помочь решил?       Последние слова Геркулеса прозвучали саркастично, но турок отчего-то стал мрачнее тучи. Османская империя поднялся и, отозвав стражу, спросил:       — Ты же знаешь, что делают с ворами в этой стране?       Геркулес поёжился; к своему сожалению, он знал. И теперь боялся, что Турция на этот раз не оставит его безнаказанным.       — Верно думаешь, — ухмыльнулся Турция. — Ты прост, как помыслы Менелая, Герк. А сейчас раздевайся.       Турция подошёл к греку и развязал ему руки.       — Только без глупостей, — пробасил он на ухо Геркулеса. — Иначе пострадает невинный мальчик, которому ещё не надоела моя опека…       Резко дёрнувшись, Геркулес тут же пожалел об этом: его шея оказалась в петле. Турция, не обращая внимания на протесты своего воспитанника, повёл его, словно собаку на поводке, в свои покои.       Комната, в которой почивал турок, всегда пахла благовониями, а оттого была похожа на мечеть. Это первая вещь, которую Геркулес на дух не переносил, и та, благодаря которой, у него сразу просыпалось желание уйти отсюда да поскорее. Второй же была непомерно огромная кровать, на которую мальчик однажды прилёг и едва не отправился к предкам от переполнивших его ощущений. Турция прекрасно знал обо всём этом, но всё равно вёл Геркулеса в эту комнату, словно назло.       Подведя мальчика к кровати, Османская империя строго посмотрел на него. Геркулес после недолгой паузы вспыхнул от стыда и злости. С превеликой неохотой он стянул с себя кусок белой ткани и стал ждать когда его постигнет наказание…       …На каждый сантиметр тела градом сыпались удары. Турция не щадил грека, его рука была твёрдой, а лицо — безмятежным и мрачным. Геркулес лишь вцепился пальцами в простынь злосчастной кровати, а зубы крепко стиснул. Терпя мучительную боль, мальчик не издавал ни звука, мысленно проклинал Османскую империю, хоть и понимал, что заслужил наказание. С каждым ударом слова проклятия затухали, уступая место осознанию своей вины. Перед глазами мелькал его младший брат. Тот глядел на него осуждающе, опять, мол, ты ввязался в неприятности.       Что Геркулес пытался доказать, ежедневно становясь головной болью для Турции? Отчего не понимал он, что его народ страдал во время его авантюр? Ведь сейчас, когда мальчишка молча глотал слёзы, вцепившись в простынь, его люди стонали и простирали руки к небу, молясь единственному богу. Геркулес об этом не знал.       А просто потому, что забыл: он — страна.

***

      — Вот за что ты так поступаешь, брат?       — Не хотел я… наверное…       — Опять ты говоришь так лениво! Ненавижу, когда ты так делаешь!..       — Да… Я тоже…       Геркулес сидел на берегу речки вместе со своим братом. Патрокл был раздражён выходкой старшего и тем, что последовало за ней. Ведь теперь ему пришлось возиться с побитым Геркулесом, чтобы тот оставался неподвижным, ведь тот наотрез отказался от лежания на кровати или чего-то подобного. Патрокл, долго возмущавшийся, всё же согласился, хоть всё ещё пребывал в крайне раздражённом состоянии.       — Болит? — пробурчал он.       — Не знаю, может быть… — последовал ответ.       — Ты можешь определиться, а не ныть? — Патрокл схватил брата за руку. — Так! Если ты в порядке, то вставай и не будь размазнёй!       Геркулес мычал что-то невразумительное, уткнувшись при этом носом в землю. В нос полезли муравьи, и он повернулся набок. Разглядывая своего брата, Геркулес понимал, что в нём отчего-то просыпалась жалость к этому угрюмому маленькому человечку.       — Тебе больно, Греция?       Геркулес дёрнулся, из-за чего боль в спине заставила его сощуриться и стиснуть зубы. Он не был уверен, что раздавшийся женский голос был обращён к нему, но всё равно решил повернуть голову. В его памяти внезапно что-то всколыхнулось, словно он раньше слышал, что его называли так: «Греция».       «Но Греция — это же страна, разве нет?» — подумал Геркулес. Повернувшись к обладателю голоса, он ахнул и застыл в изумлении.       Перед ним стояла женщина в лёгком платье, скрывающем всё тело, кроме рук и плеч. На её голове красовался венок из листьев. Тёмные каштановые волосы вились и мягко лежали на спине, а лицо озаряла прелестная улыбка, такая тёплая и родная сердцу, что на глаза навернулись слёзы. Чувствуя обжигающие ручейки на своих щеках, Геркулес, не в силах отвести взгляд, аккуратно дёрнул Патрокла за штаны. Тот, едва повернув голову, вскочил и воскликнул нечто странное. Женщина лишь засияла от печальной радости, глядя на детей.       — Память так и не вернулась к тебе, Греция? — мягко спросила она.       — Не… нет… — Геркулес опустил голову вниз. — Я пытался, но…       — Ничего… — женщина коснулась головы Геркулеса. — Я верну тебе то, что ты утратил. Не только память светлую или силу великую — я расскажу тебе о том, кто ты есть. О том, кем ты был. Всё для того, чтобы ты знал, что нужно делать дальше.       Не в силах вымолвить и слова, Геркулес, словно заворожённый, смотрел на то, как рука женщины коснулась его груди и проникла куда-то вглубь, прямо к сердцу.       Рёв сотен тысяч воинов, плач сотен тысяч детей, мольбы сотен тысяч женщин и стариков, и тонкий, пронизывавший взгляд сотен тысяч всех людей одного народа — всё это ощутил на себе Геркулес, унесясь в глубины своей души. Истина красной кистью выводила на широком пергаменте сознания: ты — страна, Греция, а это — твой народ. Тебя поглотило много других государств, ты утратил своё былое могущество. Так верни, верни его поскорее! Стань свободным, сбрось эти оковы Османской империи. Не посрами свою мать, Элладу, и верни то, что принадлежит тебе!       Греция распахнул глаза и вскочил, с удивлением обнаружив полное отсутствие боли в спине и ногах, и едва не задел по носу Патрокла.       — Б-брат? — растерянно воскликнул он. Его глаза выпучились и стали похожи на два блюдца. — Что только что произошло? Геркулес, ты плачешь?       — Я… Наверное… — грек снова заговорил медленно, словно намеренно делая паузы между словами. — Патрокл Карпуси. Ты — страна, которую зовут Кипр.       — Ну, я знаю это, — протянул Кипр.       — Вот как… А я… Геркулес Карпуси, страна, которую зовут Греция, — отрешённо произнёс Геркулес. — Только что… я почувствовал, как… меня коснулось что-то… родное…       Кипр глазел на брата так, словно тот только что восстал из мёртвых. А Греция продолжил:       — Благодаря той женщине… я, кажется… вспомнил. Эта женщина… кто она?.. Она была такой тёплой…       — Это была женщина, подарившая нам жизнь, — пробормотал Кипр. — Наша мама.       — Ма… ма… — глаза Геркулеса округлились. — Тот, кто подарил мне жизнь… Эллада?..       Кипр коротко кивнул. Греция же, размышляя над произошедшим, всё думал и думал, и наконец пришёл к выводу: теперь он точно знал причину, по которой он возжелал свободы. Он — страна. И у него есть народ. Стране только что подарили новую жизнь…       …так отчего это народ не должен стать свободным?