Свобода или смерть

      Греция, наконец-то вернувший себе память, утраченную после своего падения и присоединения к Османской империи, твёрдо решил бороться за свою независимость. Эта решимость эхом прокатилась по всей стране и нашла отклик у народа. Своими силами или нет, Греция собирался вырвать победу во что бы то ни стало. Назревало восстание. И первые шаги для него наступили в 1814 году, когда греческие патриоты создали в Одессе секретную организацию Филики Этерия (греч. Φιλική Εταιρεία — Дружеское общество). В 1818 году центр организации был перенесён в Константинополь. С поддержкой богатых греческих общин Великобритании и США, с помощью сочувствующих в западной Европе и тайной помощи из России, они планировали восстание.       «Сколько лет уже прошло? — Греция внимательно посмотрел на небо, словно пытаясь найти там ответ. — Я сделал первые шаги и побудил свой народ взяться за оружие. Но… всё оказалось сложнее, чем я думал… все эти политические вопросы… очень сложные. Мама, ты передала мне свой острый ум тогда. Но справлюсь ли я? Всё складывается не в лучшую пользу».       Греция осмотрел себя с ног до головы. Выглядел он теперь гораздо лучше, чем тогда, когда бегал по всей округе, лежал в окружении котов и воровал хлеб назло Турции. Всё же, сделанного не воротишь — дорога к борьбе проложена, теперь Геркулесу нужно было сидеть тише воды ниже травы. Греция надеялся лишь на две вещи: во-первых, Турция не заподозрит внезапное успокоение своего подопечного, во-вторых, в скором времени случиться что-нибудь такое, что послужило бы отличным поводом для начала активных действий.       А пока мальчик не был уверен ни в чём. Разрываемый от нетерпения, он был вынужден тихонько слоняться по округе, никого не задевая и ничего не трогая. Временами приходила информация от организации, но Греция не знал, что с ней делать. И это было не от нехватки опыта, чтобы выцарапать необходимое, а от отсутствия того самого, откуда можно было что-нибудь выцарапать. К довершению всего этого, Кипр был увезён на остров, где был его дом. А это в планы Греции не входило. Неужели Османская империя всё-таки заподозрил что-то?       «Не исключено, что он так сделал, чтобы позлить меня, — с неудовольствием отметил про себя Греция. — Кипр был всё это время тихим и послушным, тогда почему?..» Додумать свою мысль он не успел: к нему на всех парах мчался солдат из добровольческой армии. Чувствуя неладное, Греция вскочил с камня, на котором сидел всё это время.       — Что-то случилось? — спросил он.       — Случилось! — отчеканил солдат. — В Валахии… В Валахии восстание!       В 1821 году в Валахии, Олтении и Молдавии под руководством Тудора Владимиреску произошло восстание румынских крестьян и пандуров, часть которых присоединилась впоследствии к отрядам «Филики Этерия». Цель, к которой стремились повстанцы — обретение независимости Валашского княжества от Османской империи и уменьшение роли бояр в управлении государством.       Геркулес, внимательно выслушав рассказ солдата, внезапно почувствовал, как внутри него вспыхнуло ликование. Глаза его загорелись. Злостно-острый цветок распустился внутри страны, своим стеблем опутав позвоночник и пустив корни к ногам. И только тогда Греция понял: пора.       — Канарис, — протянул он, вскакивая. — можно начинать.       — Это можно использовать как повод? — спросил солдат.       — Именно, — угрюмо кивнул Греция. — Засиделись мы уже в неволе. Если нам продолжат оказывать поддержку другие страны и если мы приложим все усилия, то Османская империя отпустит мой народ.       «И я добьюсь своего, — добавил про себя мальчик. — Мои люди должны быть свободны». Греция теперь всем сердцем желал того, чтобы Россия и другие союзники продолжили ему помогать. Первая кровь уже пролилась, и теперь Геркулесу нужно было задуматься над тем, кто возглавит восстание. Сам он не мог: ему нужно было следить за общим положением дел и поддерживать связь с воплощениями союзных держав. Значит, возглавить освободительное движение мог только человек. Но кто? Лучшим кандидатом на эту роль мальчик видел Иоанниса Каподистриаса, который занимал пост министра иностранных дел Российской империи, но он из политических соображений отказался от должности председателя «Филики Этерия». Греция был расстроен этим фактом, но делать было нечего. Ещё одним кандидатом на эту роль был Александр Ипсиланти. Греция не знал, стоило ли ему давать в руки русского генерала власть над гетеристами — слава о нём ходила не самая лучшая.       Геркулес раздражённо ударил кулаком по воде и забрызгав тем самым одежду и лицо. Холод пронизал кожу и заставил взбодриться. Мысли грека всё ещё уплывали вдаль, но теперь решимости было у мальчика побольше. Повернувшись к солдату, всё ещё стоявшему рядом, Геркулес спросил:       — Арнауты, которых послал Османская империя, присоединились к восставшим… верно?       — Да, в этом нет сомнений, — последовал незамедлительный ответ.       — Ясно… бунт во время восхождения нового правителя Валахии… примкнувшие к восставшим арнауты… да ещё и Али-паша Янинскиий отказался повиноваться султану, — лёгкая усмешка тронула губы мальчика. — Просто прекрасно!..       Теперь Греция знал точно: даже если восстание в Валахии пройдёт неудачно, то он всё равно продолжит свою борьбу.       Восстание было жестоко подавлено войсками Османской империи, но, несмотря на это, Владимиреску, захвативший Бухарест, ненадолго стал правителем Валахии. Вот какой молодец!.. Восстание гетеристов началось 6 марта 1821 года, когда Александр Ипсиланти, сопровождаемый несколькими другими греческими офицерами российской армии, пересёк реку Прут с небольшим отрядом греческих гетеристов и призвал народ дунайских княжеств к восстанию против Османской империи.       Греция теперь охотнее ходил на собрания «Филики Этерия», зная, что всё идёт вполне сносно. Со скрипом Греция принял Александра Ипсиланти в ряды организации, позволив ему руководить ею, и отодвинул на второй план своё не самое благоприятное впечатление об этой персоне. Всё же Ипсиланти дал мощный рывок в этой борьбе и показал себя довольно энергичным. Как оказалось позднее, это было и хорошо, и плохо одновременно, но Греция пока об этом не знал — лишь догадки посещали его голову. Тому ли человеку он доверил управление, справится ли он с поставленной задачей, доведёт ли дело до конца — если бы не несколько противоречивых факторов, то мальчик бы не терзался такими вопросами. Но тем не менее, это происходило, а потому сомнения с каждым днём наполняли Грецию. Впрочем, стоило ему вспомнить отвратительную рожу Турции, как вся решимость возвращалась к Геркулесу с избытком. Проигрывать он не был намерен, даже в случае череды бесконечных поражений…       …которые вскоре и посыпались градом вследствие одного инцидента…       А произошло всё после того, как повстанцы Владимиреску пересеклись с гетеристами. Грецию и так уже настигла неприятная весть об отказе Александра I в открытой помощи восстанию, а тут ещё возникли противоречия между двумя руководителями повстанческих групп. Геркулес не мог понять, почему Ипсиланти и Владимиреску, сражавшиеся бок о бок, внезапно начали конфликтовать. Все возможные доводы, приходившие на ум и в коей мере являвшиеся истиной, приносили лишь раздражение отчаянной стране. Дескать, намерения Владимиреску испугали Ипсиланти: видите ли, вождь крестьян призывает народ к борьбе против «кровопийц-начальников» и «тиранов-бояр». Для Греции это не стало оправданием, но, более того, он не знал, что теперь делать и как выходить из такой неприятно сложившейся ситуации.       — Мама, — Геркулес обратил свои полусонные глаза к потолку. — Почему всё должно пойти не по плану?.. мы же… так хорошо начинали…       Не имея при себе собеседника, Греция сидел за отдалённым столом в штаб-квартире «Этерии». После переезда из Одессы в Константинополь, в обществе прибавилось людей — раньше численность не превышала и тридцати человек. Сейчас же народ повально вступал в ряды повстанцев, чему Греция был рад. Но, увы, никто не мог заменить ему Кипр. Мальчик мучился от недостатка общения не только с братом, но и вообще с кем-либо. Постепенно его речь становилась всё более ленивой и тихой, от скуки Греция проводил всё свободное время в окружении котов и время от времени выполнял мелкие поручения как организации, так и простых людей, которым нужна была какая-нибудь помощь. О том, что мальчишка по имени Геркулес Карпуси являлся воплощением страны, знали немногие — лишь верхушка «Этерии», именовавшая себя «Невидимая власть» (которая позже будет называться «12 апостолов»). Они берегли Грецию как зеницу ока, но старались приставлять к нему минимальную охрану в виде парочки пастырей или пастухов, чтобы не привлекать внимание турецких солдат. Греция и не переживал по поводу того, что его найдут солдаты Османской империи. Неважно, что случится с ним — народ продолжит бой даже в случае его смерти. Так, по крайней мере, он думал.       До тех пор, пока до ушей Греции не долетела тревожная весть: Владимиреску убит заговорщиками.       …Геркулес долго приходил в себя после такого потрясения. Выяснив обстоятельства смерти валашского воеводы, Греция сильно обозлился на Ипсиланти и на всех тех, кто был замешан в сговоре. Александр допустил ошибку, позволив такому случиться. А Греция позже осознал и свою оплошность: не совладав с наплывом эмоций, он понял, что обратил часть войск против объекта своего гнева. «Страной быть… тяжело… — подумал мальчик, стоя возле места захоронения Владимиреску. — Этот просчёт… мне ещё аукнется… это точно».       Греция, к сожалению, думал в верном русле. Его мотало из стороны в сторону по всей округе, он пытался собраться с мыслями, а потом… потом внезапно оказалось, что он практически вырыл себе могилу.       Греция, допустив ошибку, встретил на своём пути поражение. Революция была готова закончиться, едва начавшись, победой Османской империи. Этот бунт утонул бы в череде предыдущих попыток греков вырваться на свободу. 1 мая 1821 года Ипсиланти был разбит турецкими войсками у Галаца. Затем в июне 1821 года между греческими гетеристами и турками произошло сражение возле Драгашани, в котором отряды гетеристов были разбиты, а сформированный из греческого студенчества «Священный корпус» героически пал почти весь. Ипсиланти направился к австрийской границе с целью через Триест добраться до восставшей уже Греции, но был заключён австрийцами в крепость Терезин. 17 июня прозванный «новым Леонидом» Танасис Карпенисиотис с его 300 соратниками самоотверженно погибли в бою «во славу оружия» в сражении у Скулени. Русские солдаты, наблюдавшие за этим боем, не имели права вмешаться, так как войны между Россией и Турцией не было (пока ещё).       Греция понимал, что проигрывал по всем фронтам. Там, где удавалось задержаться (например, у Галаца), оттуда Турция быстро выкидывал гетеристов. Греки сдаваться в большинстве своём не желали, поэтому пленников у турок почти не было. Геркулес, не участвовавший в сражениях, был вынужден лишь наблюдать за падением своих солдат. «Почему свобода… такая дорогая?.. — размышлял он. — Я уже столько за неё заплатил, а проклятый Турция всё поднимает цену… несмотря на то, что я уже заплатил сполна…» Греция с каждым новым поражением становился мрачнее: створки приоткрытых ворот начинали закрываться, отрезая путь к победе. И вот однажды, услышав о гибели «Священного корпуса» мальчик не выдержал, кровь его закипела, а руки сильно зачесались — хотелось лично побить Турцию и расправиться с ним наконец. Возможность ему вскоре предоставилась, когда он, под видом гетериста, проник в ряды повстанцев, собиравшихся в российскую Бессарабию. Два генерала, Яннис Фармакис и Георгакис Олимпиос, поняв, что в Валахии после устранения Ипсиланти у восстания не будет дальнейшего успеха, решили через Карпаты войти в Молдавию, перебраться в российскую Бессарабию и попытаться оттуда добраться до Греции, в сердце которой уже бушевал революционный огонь. Солдат было довольно много в колоннах обоих военачальников, поэтому никто не обратил внимания на мальчишку, затерявшегося в толпе. Зато Геркулесу выпал шанс отомстить Турции за годы унижений.

***

      Шанс был упущен. По пути Олимпиос заболел, его пришлось нести на носилках. С каждым днём ему становилось лишь хуже, а колонна солдат редела. К ужасу Греции даже план тактического отступления готов был обернуться полным провалом. Мальчик прекрасно понимал свою самую главную слабость, причину, по которой так неудачно всё оборачивалось. Разрозненность войск, отсутствие помощи России и Европы, устаревшее вооружение и политические проблемы — всё это, но, в большей степени, первое. Когда к Греции вернулась память, он понял, почему возникали мелкие бунты ещё до создания «Филики Этерия». Но в этом-то и заключалась главная проблема — очаги восстаний были настолько мелкими, что легко подавлялись янычарами. А теперь же, когда вспыхнуло несколько крупных очагов в разных регионах Османской империи, присутствовала разрозненность между воинскими частями. Да, гетеристы были объеденены ненавистью к туркам, но этого было мало. Это Греция считал самым главным своим просчётом в организации восстания, а остальное — не более чем добивающими факторами. Стоит сказать, что Геркулес ввиду своей неопытности никак не мог повлиять на людей, чтобы они действовали сплочённо. И теперь мальчик имел то, что имел: перед его глазами было всего триста пятьдесят бойцов в ужасном состоянии.       «Если я останусь здесь… — думал Греция. — …то я рискую умереть. Да… я страна. Но я поглощён другой страной… а значит… не смогу вернуться к жизни, если того не пожелает Турция. А он… обязательно, назло мне, этого не пожелает… он будет наслаждаться моим бездыханным телом, пока… пока он полностью не разгромит всё сопротивление моего народа. Мне нужно срочно вернуться на свои исконные земли, чтобы не допустить ухода навсегда ещё одной некогда могущественной страны!.. Но что… я должен сделать?..» Недолго думая, Греция решил раскрыться Фармакису, чтобы хоть кто-нибудь знал про него. Генерал был несказанно удивлён, увидев воплощение страны, за свободу которой он боролся (Фармакис входил в число «12 апостолов» поэтому знал о том, что Геркулес Карпуси — Греция). Также, Фармакис пришёл в недоумение.       — О чём вы думали? — спросил он, когда повстанцы дошли до лесистой местности и взяли курс на город Яссы. — Это вверх безрассудства с вашей стороны, юноша. Зачем вы пошли в Валахию?       Греция, поняв, что его отчитывают, стыдливо опустил глаза, но ответил в своей теперь уже привычной манере: глухо и монотонно.       — У меня были личные счёты… с воплощением Османской империи… нет… с воплощением Турции. Знаете ли, генерал Фармакис, сложно не питать ненависть к опекуну, который в свободное от политики время издевался над тобой. Мне нет нужды… рассказывать всё это вам. Вы — часть меня, так что… думаю, вы меня и так понимаете.       — Понимаю, конечно, — мягко сказал Фармакис, чему Греция был несказанно удивлён. — Вы узнали, что ваш опекун находился в Валахии, а потому потеряли голову. Так ведь?..       — Именно… да, всё так и есть… — Греция сжал кулаки. — Турция воспользовался моей вспыльчивостью… хитёр старик, как лиса.       И тут Греции вдруг стало интересно: в чём заключался план Османской империи? Почему он сначала позволил мальчику узнать правду, а затем начать с ним войну? Это было очень странным с точки зрения Геркулеса. К тому же к нему в голову внезапно пришло осознание: человеческий возраст Румынии такой же, как у него самого. То есть где-то четырнадцать или пятнадцать лет. Кипр был гораздо моложе обеих подконтрольных стран, Болгария — гораздо старше. Оба они не воевали. Заметив такую странность, Греция хотел было уже прийти к соответствующему выводу, но его прервало объявление Фармакиса об окончании привала и продолжения движения к Яссам.       Через несколько часов гетеристы почти добрались до монастыря Секку, что был расположен в узком ущелье. По словам обывателей этот монастырь был в сутках ходьбы до Яссов. Если всё прошло бы удачно, то примерно к завтрашней ночи Греция был бы на полпути к дому.       Но увы… Этому не суждено было случиться. Гетеристы после устроенной засады недалеко от места назначения, отпугнули турецких солдат до такой степени, что те отступили и около трёх дней не предпринимали никаких атак. Стоило только Греции расслабиться, как тут же обнаружил врага в тылу своего повстанческого войска. Оглянуться он не успел, как он вместе с остальными гетеристами оказался заперт в Секку. Греция отчего-то не был удивлён такому положению дел, а оттого лишь усиливал своё бесстрашие. Что удивительно, это помогло его солдатам и те успешно забаррикадировались, а те, что не смогли попасть в монастырь успешно спрятались в лесу.       План Фармакиса и Олимпиоса был разрушен, однако устроенная засада смогла отпугнуть войско турок да так, что тем пришлось отступить. За то, время, пока они отступали, гетеристы заперлись в монастыре и принялись готовиться к предстоящей обороне. У греков всё ещё теплилась надежда выбраться отсюда живыми, но… Геркулес прекрасно понимал, что против математики не пойдёшь: триста пятьдесят против тысячи пятисот солдат. Возможно, что ко второму числу будет прибавление, к первому — точно нет. Понимая это, Греция ничего не боялся. «Если мои люди не смогут выйти отсюда живыми, то пусть умрут с честью, — сказал себе мальчик. — Сдаться без боя… я им не позволю». Несмотря на полученную передышку, Грецию всё равно мучил один вопрос: как всё исправить? Здесь, понятное дело, уже ничего нельзя было исправить, но в общем, в других местах?.. Разрываясь между раздумьями о будущем и сосредоточении на настоящем, Геркулес понял, что не справится с обоими уровнями восприятия и на некоторое время отключился, чтобы осмотреть всё поле боя: Валахию и прилегающие территории, море и саму Грецию. Нигде ситуация не складывалась в пользу повстанцев.       — Эй, парень, ты что уснул там? — послышался крик со стороны баррикады. — Иди сюда, турки решили перестать отсиживаться!       Греция распахнул глаза и вскочил. Он не понял, каким образом он оказался на подстилке у одной из обшарпанных стен монастыря. Решив не обращать на это внимания, Греция, выкрикнув что-то нечленораздельное, подбежал к земляку и помог с установкой орудия. Эта громкая вещица была захвачена гетеристами у турок и представляла собой огромную ценность. Об этом Греция малость подзабыл, но, отбросив это и взяв себя в руки, принялся как угорелый бегать по всему монастырю и помогать всем, кому только мог. Обрабатывал раны, отстреливался от Турции и его авангарда, тщетно пытался улучшить состояние Олимпиоса. Всё делал. Но ни к чему не привели его усилия. Шёл тринадцатый день обороны — сдача монастыря Секку туркам была лишь вопросом времени.       На 14-й день в 8:00, рота янычар в 100 человек ведомая знаменосцем ринулась в образовавшийся проём, но менее чем за час оставила перед проёмом 72 убитых… Турки теперь убедились, что перед ними настоящие мужчины. Фармакис и Олимпиос отразили все атаки турок. Как Греция и предполагал, к ним вскоре подошло подкрепление, как он узнает позже, в лице четырёх тысяч солдат. Но вместо очередного нападения начались переговоры, при посредничестве австрийца Вольфа, сопровождавшего турок. Он вместе с турецким военачальником дал гарантии о свободном передвижении повстанцев до австрийской границы и Фармакис и большинство защитников сдались 23 сентября 1821 года. Среди сдавшихся оказался и Геркулес. Олимпиос заявил что он останется в монастыре и умрёт здесь. За ним последовали 11 бойцов, забрав с собой бочку пороха и забаррикадировавшись на колокольне.       Опустив взгляд в землю, Греция обдумывал свой дальнейший план. Олимпиос, оставшийся в монастыре, шепнул мальчику, чтобы тот ждал от него знака. Греция даже не стал пытаться отговорить генерала от этой затеи. Эти люди были готовы пожертвовать собой ради свободы страны и Геркулес сразу понял, что бесполезно было бы их отговаривать. Ему хотелось бы спасти солдат, вместе с тем он хотел бы вернуться домой. Но он не хотел…       — Ого, кого я вижу!       …не хотел, чтобы он видел его в таком ужасном виде.       — А ты чего это здесь забыл, мелкий бунтарь?       Греция не поднимал глаз. Впрочем, привычный жест заставил его это сделать. Чувствуя боль на макушке, Греция стиснул зубы и смело посмотрел в смеющиеся глаза Турции. Мужчина вовсе не скрывал своего наслаждения от разворачивающейся сцены и продолжал оглядывать грека сверху вниз.       — А ты теперь больше похож на взрослого, Греция, — протянул он. — Твои воины храбро сражаются, но всё без толку при такой-то «сноровке», не так ли? Наверное, ты всё-таки ещё ребёнок. Сейчас и проверим. Эй, Гера-акл!..       Злость захватила Грецию с головой, и он резко дёрнулся, попытавшись лягнуть Турцию в живот, но сделать ему это не дал не только сам Турция, но и янычары.       — Полегче, ребятки, — остудил их Турция. — Этот парнишка находится в моей власти, так что не обращайте внимание на него без моей просьбы. Итак, Греция, — Турция подтащил сопротивлявшегося мальчика к себе. — Ты уже опустил руки?       — Я не желаю… разговаривать с тобой!.. — угрюмо ответил Греция, шипя, словно кот. — Я всё равно… отделюсь от тебя!..       Турция рассмеялся и, перехватив грека за военную форму гетериста, отпихнул его и тот упал на землю. Греция, испепелённый ненавистью к Османской империи, прожёг взглядом мужчину и, не успев сделать того, что хотел, услышал прогремевший на колокольне взрыв. Скосив осторожно глаза, Геркулес увидел преисполненное решимости лицо Фармакиса и успел прочитать по его губам одно-единственное слово: «Беги».       Не ведая, что случилось, но отдавая себе отчёт в своих действиях, Греция, воспользовавшись всеобщей суматохой, вскочил и, развернувшись, побежал к лесу.       Он знал, что ему никто не выстрелит в спину, знал, что безопасно доберётся до границы, знал, что его глаза были затянуты плёнкой обидных слёз. Греция не чувствовал, но ноги его сводило с каждым шагом. Греция не слушал, но Турция вслед кричал слова, одно обиднее другого. Возможно и не кричал, возможно мальчику привиделось это, но боль от истины этих слов, боль от того, что пришлось бросить даже тех, кто мог бы выжить, всё равно грызла, оставляя рубцы на тонкой материи, которую философы называли душой.       Что же случилось тогда?       Когда турки ворвались на монастырский двор и попытались забраться по лестнице наверх, защитники колокольни взорвали себя и атакующих. Все сдавшиеся под гарантии турок и Вольфа были вырезаны. Фармакис был доставлен в Константинополь, где после пыток был публично обезглавлен.       Греция долго шатался по лесу до тех пор, пока колени его не подкосились и он, запнувшись о камень, не полетел вниз. Мальчик тяжело дышал, одежда порвалась и испачкалась в пыли, а с пересохших губ срывались хрипы вперемешку с редкими всхлипываниями. Сейчас, как никогда прежде, Греция чувствовал себя человеком: он устал, хотел есть и пить, хотел прилечь и отдохнуть от всей суеты. Одновременно с этим мальчик, словно бродячий котёнок, остался совсем один. Некому было утешить его, дать надежду или успокоение, хотя бы протянуть руку помощи. Некому…       — Теперь ты дома, Греция.       Руки Геркулеса коснулась чья-то лёгкая, нежная рука. Резко мальчик двигаться не мог, а потому медленно поднял голову. Вокруг было очень темно и лишь один силуэт матери был ему виден.       — Мама… — прохрипел Греция, вытирая со лба пот. — Скажи мне… пожалуйста… Как мне… стать свободным? Что бы я ни делал, я…       — Тише, Греция, — Эллада осторожно коснулась головы Греции. Боль утихла и Геркулес смог сесть на колени. А мать продолжила говорить странно-потусторонним голосом: —  Понимаешь, сынок, я не могу помочь тебе напрямую. Я нахожусь там же, где и дедушка Рим.       — Ты видела его?.. — Греция округлил глаза. —  Но он же исчез!.. Так же как и… ты…       — Это верно, — кивнула Эллада, печально улыбнувшись. — Пожалуй, это моя вина, как матери, что я не успела тебе рассказать о жизни страны. Сейчас, когда ты подавлен, ты можешь видеть меня, потому что подсознательно нуждаешься в моей поддержке. Сядь поудобнее, Греция. Я расскажу тебе всё, что ты мог не знать.       Греция так и сделал. Прислонившись к стволу невысокого дерева, он выждал, когда его мать, прекрасная и величественная, присела на сухую траву рядом с ним.       — Государства — тоже люди в некоторой степени, — издалека начала Эллада. — Иначе почему они бывают детьми, а потом взрослыми? Почему они, в конце концов, исчезают, оставляя след лишь на страницах истории? Вывод достаточно прост для того, чтобы размышлять над ним.       — Я и не думал об этом, — Греция смотрел прямо на мать, не смея отвести взгляд. — Всё мои мысли были заняты лишь путём к победе… Неважно, широко я мыслю или узко — я всё равно что-то… упускаю из виду и терплю поражение. Словно всё… Всё в этом мире начинает работать таким образом, чтобы не дать мне победить…       — Вредно так думать стране. Мы, воплощения, должны быть едины мнением со своим народом и не впадать в порочные мысли о поражении. Иначе, мы просто заразим их такой идеей, что Османскую империю нельзя победить, — Эллада вздохнула и немного помолчала. — Знаешь, что происходит среди людей, когда у них не совпадают взгляды?       — И что же?.. — Греция подался вперёд.       — Гражданская война. Самая страшная война, опаснее, чем простой террор, ужаснее той, что ты ведёшь сейчас. Греция, ты так зол на Турцию, но поставь себя на его место. Ты ничем не лучше его. Различие между вами лишь одно: ты хочешь свободы, а он не хочет терять территории, завоёванные несколько столетий назад.       — Ну и что?.. — нахмурился Геркулес. — Я не должен быть праведником, чтобы добиться своей цели!.. Страной слишком тяжело быть… очень… тяжело.       — Одному тебе не справиться, Греция… — мягко проговорила Эллада. Она коснулась плеча Греции. — Я не смогу поддерживать тебя в этой войне. Но смогу подтолкнуть тех, кто сочувствует тебе.       Подняв засиявшие от бурной оравы чувств глаза, Греция медленно положил руку на материнскую ладонь. «Тепло, — подумал мальчик. — Почему же я забыл это прекрасное чувство?.. Страны помнят много всего важного, но… они забывают о том, что близко их сердцу!.. Точно!»       — Мама… Скажи… — Греция стрельнул взглядом вниз и снова посмотрел на Элладу. — Я могу стать человеком? — видя удивление в глазах матери, он продолжил. — Я тут понял… кое-что. Страны накапливают опыт десятки и сотни лет, а люди — всего лишь годами. Их жизнь коротка, поэтому они спешат познать этот мир… раньше, чем их заберёт Танатос. Я тоже… хочу стать человеком хотя бы на время этой войны.       — Пожалуй, я смогу это сделать, — Эллада улыбнулась, но в её глазах заискрилась грусть. — В моих силах назначить страной другого человека, заместо тебя. Но ты… Уверен ли ты в своих силах? На войне люди умирают быстрее.       — Больше всего… — Греция знал, что мама воспримет следующие его слова, как шутку, поэтому не изменил тембр голоса. Уголки его губ лишь немного дрогнули. — Я хотел бы сейчас зарыться в море из кошек и уснуть вместе с ними. Но сначала надо… побить Турцию.       — Это верное решение. Иди, Греция. Задай старику жару!       Сильный ветер задул в округе, сметая листья, пыль и очертания Эллады. Греция поднялся и вздохнул полной грудью. Вся боль прошла, будто её и не было вовсе. «Чтобы Греция победила, нужно, чтобы я лично возглавил её!..» — вот что понял Геркулес Карпуси по дороге к Константинополю. Для него теперь были начертаны лишь три слова, которые могли определить судьбу маленькой страны.       Ελευθερία ή θάνατος!