Телохранитель

Уже к вечеру, после многочасовых интеллектуальных баталий, распрямляя уставшую спину и потирая ломящие от напряжения виски, Магнус с удивлением понимает, что математические преобразования перестали быть для него тёмным лесом, история Средних веков в пересказе Алека воспринимается как захватывающий приключенческий роман, а иероглифы из таблицы Менделеева оказываются вполне читабельными и не лишёнными смысловой нагрузки. – Молодец, видишь, во всём разобрался, главное – желание, – похвала настоящая, без сарказма и насмешки, и Магнус безумно горд и доволен, – Иди ужинать, Марта тебя заждалась. Алек, тем временем, непринуждённо собирает использованную посуду, как-то невзначай перекочевавшую из кухни за многочисленными перекусами, которых Бейн в порыве азарта даже не заметил. «Алек меня подкармливал? Ну, надо же!» – в груди у Магнуса разливается незнакомое тепло и, наверное, благодарность. Ему уже не хочется выживать настырного охранника. – Александр, а можно сходить вечером в клуб? Сегодня в «Охотничьей Луне» вечеринка… Пожалуйста! – взгляд преданный и щенячье-умоляющий, и Алек, с мимолётной улыбкой на губах растрепав ему волосы, соглашается. – Можно, заслужил. Ужинай и собирайся. В машине Магнус впервые на их памяти просто болтает, засыпая мужчину заинтересованными вопросами о доме, о семье, об учёбе. Алек отвечает скупо, не из вредности или скрытности, нет! Как расскажешь подростку, что дома у тебя нет с семнадцати лет, что родители не смогли принять твою ориентацию, а ради поступления в Гарвард пришлось пахать как проклятому на нескольких работах, живя чуть не впроголодь, пока не выбил грант на обучение и стипендию (впрочем, денег всё равно не хватило, пришлось пока взять тайм-аут и работать в участке, гася студенческий кредит). Это всё слишком болезненные воспоминания, и Алек ненавязчиво переводит разговор на другие рельсы. Добравшись до места и выслушав массу «полезных» наставлений от собственного охранника (благополучно пропущенных мимо ушей), Магнус перемещается на танцпол, с удивлением отмечая отсутствие неотступной слежки. Алек в зале, но какой-то спокойный, расслабленный, давший ему волю, он практически не реагирует, когда подопечный уходит наверх в компании неизвестного парня. Магнус и выбрал-то того наобум, больше, чтоб проверить реакцию Александра. Одноразовое приключение, как ни странно, не приносит удовольствия. Он механически втрахивает безымянного партнёра в матрас, представляя рядом с собой совсем другое тело. И когда Алек успел стать его наваждением, навязчивой идеей? Тем неприятнее, спустившись позже в зал, не найти там Лайтвуда. – Алек, какого…? Ты где? – Десять… минут… Не вздумай… сбежать, – судя по загнанному дыханию в трубке и сладостным стонам на заднем плане, Алек крайне занят весьма непристойными вещами. Магнус ошалело смотрит на затихший телефон, и душу затапливает едкая обида, какое-то иррациональное собственническое чувство. «Мой!» – и делиться он ни с кем не собирается. Алек появляется рядом внезапно, встрёпанный, довольный, как сытый кот, с поплывшим взглядом и припухшими губами, и Магнуса аж трясёт от разочарования и злости. – Ты что творишь?! Совесть-то есть? В рабочее время? – Не-а, нет. И рабочее время у меня двадцать четыре на семь, а я в монахи не записывался. Сам развлекаешься, а другим нельзя? Опешив от подобной наглости, Магнус хмуро молчит всю дорогу до дома, обдумывая план по соблазнению собственного секьюрити. ***** Всю следующую неделю Бейн практически пай-мальчик, не пропускает занятия, забив на вечеринки и клубы, с остервенением учится, приводя в изумление преподавателей и одноклассников, … и напропалую флиртует с Алеком. Макияж агрессивней, наряды развратней, случайные прикосновения всё чаще и недвусмысленней, по дому он ходит исключительно полуголый, без майки и с висящими на тазовых косточках лёгкими штанами, грозящими упасть при неосторожном движении; каждый день, хоть уже и не лето, плавает в бассейне, возвращаясь непременно мимо Алека в одном крошечном полотенце. Лайтвуд терпит день, второй, третий, скрипя зубами, чтоб не сорваться, и упорно делая вид, что не замечает выкрутасов мальчишки, а потом не выдерживает и при очередном демарше залепляет ему звонкую затрещину по упругой заднице: – Хоть бы Марту постеснялся, бесстыжий! Магнус, взвизгнув от неожиданности и совсем неэротично держась за пострадавшую пятую точку, обиженно ретируется. Ручища у Алека, действительно, тяжёлая, очень больно и обидно, как он и предупреждал. Что ж, надо менять тактику. Вечером ничего не подозревающий Алек, выйдя из душа перед сном в одних пижамных штанах, обнаруживает в своей постели вальяжно раскинувшегося Бейна в одних боксёрах, нагло и призывно взирающего на него из-под разноцветной чёлки. Алек, всё-таки, не робот, и глаза у него есть, и тело реагирует, как положено. Мальчишка хорош, конечно, и предлагает себя так откровенно, при иных обстоятельствах грех не воспользоваться, но не с собственным же подопечным! Впрочем, проучить стоит, чтоб неповадно было, и Лайтвуд отпускает себя, позволяя вырваться на свободу тёмным первобытным инстинктам. С напряжённой грацией, как дикий кот, он с гортанным рыком мгновенно перемещается к постели, ловко запрыгивая и седлая бёдра парня, перехватывает изящные смуглые запястья и фиксирует их ему за головой, удерживая одной рукой крепкой хваткой. Магнус и пискнуть не успел, как оказался в тисках мощного захвата и придавленным к кровати крепким телом. Но всё совсем не так, как ему грезилось: ни капли нежности, одна грубая животная мощь, яростная похоть. В глазах у Алека вместо безмятежной синевы летнего озера стальная серость штормового моря и чернота зрачка, почти съедающего радужку, его засосы-укусы обжигают кожу, а руки нещадно причиняют боль, и Магнусу неуютно и страшно, что же за зверя он сдуру раздразнил и выпустил на свободу. Какое тут предвкушение и вожделение, они стёрты липким леденящим ужасом. Мир становится ирреальным, будто смотришь на себя со стороны, как в плохом сне, воздуха не хватает, и горло перехватывает спазмом. Алек, не церемонясь, силком стаскивает с извивающегося под ним тела остатки одежды, безжалостно вклинивается коленом между напряжённых бёдер, разводя их и уязвимо раскрывая промежность, неприятно выкручивает соски, сжимает незаинтересованный член и, дразня пальцами меж ягодиц, хрипло выдыхает в ухо, чувствительно прикусив мочку: – Давно был снизу? Магнуса прошивает горячей волной, и накрывает стыдом и отчаянием неконтролируемая истерика: – Отпусти! Не был!! Не надо!!! Лайтвуд смаргивает наваждение. Всё-таки переборщил, так далеко он заходить не собирался. Мальчишку под ним колотит, он заходится в рыданиях, не видя и не слыша ничего вокруг. «М-да, воспитатель хренов… Что творишь-то? И этот хорош, строит из себя прожжённого ловеласа». Многоопытность и наглость Бейна оказались всего лишь маской, и Алек начинает отчётливо понимать, какой Магнус в действительности хрупкий, одинокий, уязвимый, отчаявшийся. От нежности и тепла, которые хочется подарить обиженному парнишке, Алека скручивает и выламывает совсем не метафорически. – Ч-шш, тише, тише, всё! – завернув в одеяло и заграбастав в медвежьи объятия, он крепко и бережно держит парня у себя на коленях, прижимая к груди и баюкая, как ребёнка, – Магнус! Малыш, посмотри на меня! Не бойся, не трону. Всё, успокойся, представление закончено. Прости, я не хотел… Магнусу требуется пара пощёчин, чтоб переключиться, и время на осознание. – Ты… Ты… Так ты нарочно это сделал?! – слёзы обиды сами катятся по щекам, он пытается сбежать, но вырваться не получается. Алек ласково стирает солёные дорожки с кожи, и становится ещё хуже, – Я тебе совсем не нравлюсь? – Глупый, если бы не нравился, я бы здесь не работал. Магнус, ты же хороший парень, что ты строишь из себя невесть что? Почему ты такой вредный и колючий? Ну, добьёшься ты, я уйду, придёт другой, третий, – сколько их уже было? А от себя-то ты не убежишь. – Не уходи! Пожалуйста… – сквозь слёзы и тихие всхлипы слышит Алек, и в груди поселяется что-то тёплое и пушистое, – Хотя бы ты не бросай! Я никому в этом мире не нужен, даже собственному отцу… – Ну, здравствуйте, приехали! Ты чего себе надумал? Не нужен – это когда тебя в семнадцать лет выставляют на улицу без денег и почти без вещей, когда родителям плевать, как ты живёшь и жив ли вообще, когда ты из нищеты пытаешься выбраться в одиночку, – Алека настолько придавливают эмоции, что Магнус с удивлением понимает: тот знает, о чём говорит, не понаслышке, – Асмодей в тебе души не чает, он живёт ради того, чтоб ты никогда этой нищеты не почувствовал, не пережил то, что ему пришлось. Видя удивлённый и непонимающий взгляд, Алек с коротким вздохом пересказывает всё, что узнал от Бейна-старшего про его семью. Парень просто в ступоре. – Ты понимаешь, что у него просто времени и сил не было с тобой заниматься, он выживал для тебя, а потом ты вырос, обозлился на весь свет и решил мстить отцу за испорченное детство. Ведь так? Понимание, сожаление, стыд, надежда и много другого, не поддающегося мгновенной идентификации, захлёстывают Магнуса, он почти погребён под этим шквалом ощущений, но Алек становится его якорем, вытягивает из тёмного водоворота мыслей. – Тише, тише, я с тобой. Давай-ка ложись, утро вечера мудренее. Завтра обо всём подумаешь, хватит с тебя волнений на сегодня, – Алек укладывает его на собственную подушку, тихонько коснувшись губами виска, выуживает откуда-то бутылку с водой и мокрое полотенце, приводя в порядок опухшего от слёз всхлипывающего парня, натягивает на безвольное послушное тело свою футболку и гасит свет, укладываясь рядом. – Спи, мой хороший. Мы со всем разберёмся, – и Магнус, доверчиво уткнувшись носом ему в шею, засыпает спокойно и крепко, как не спал, наверное, с колыбели, чувствуя обнимающие его ласковые и надёжные руки, – Всё будет хорошо!