ultraviolet b!tch

Выцветшие синие волосы раздувает прохладный ветер, хлеставший по щекам, а в ушах стоит беспощадный свист от слишком быстрого передвижения. Ёнджун особо не бегает, больше времени тратя на очередные волл-апы и акураси с разбегу, но сердце в его грудной клетке бьётся словно после долгого кросса, готовясь вырваться наружу. Альфа двигается быстро, бесшумно и остервенело, в сумраке ночи ещё больше напоминая пантеру с горящими антрацитовыми глазами, в которых читался азарт и неутолимая страсть, которую вряд ли когда-нибудь удастся укротить. Его любовь к этому месту настолько велика, что Чхве не может ни одной фигурки оставить нетронутой, и это разжигает в его сердце какое-то отдельное чувство, которое можно питать только к этому городку. Увлечённый чем-то Ёнджун был отдельным видом искусства, на которое можно любоваться бесконечно долго, каждый раз находя в нём новые достоинства и постоянно поражаясь его бесстрашию. В сердце любого мог поселиться страх, когда кто-то видел, с каким смелым выражением лица он мог совершенно спокойно сигануть с огромной крыши или с разбегу перепрыгнуть на другую, в то время как под ним была огромная бездонная пропасть. Ему нравилось падать, набивать себе новые ушибы и чувствовать себя в ладу со своим телом, потому что точно так же, как птица доверяла своим крыльям во время полёта, точно так же и он доверял своему телу, в то время как балансировал на тонком парапете на краю крыши. Кажется, он вовсе не видит, куда бежит, и ноги сами несут его в нужную сторону, вовремя подпрыгивая и приземляясь на землю, а руки уверенно проносят его мимо большой ширины лестницы, стоящей на самой середине площадки. Ёнджун безбашенно перепрыгивает длинную параллелепипедообразную фигурку, больно ударяясь коленями, но он ничего не чувствует, кроме этой поглощающей жажды скорости и быстроты, которой ему с каждым разом всё меньше и меньше. Он не слышит ни пения прекрасных птиц, ютившихся поблизости в лесу, ни шёпота звёзд на вечернем небосклоне, лишь приятный гул в ушах и доски под ногами. Осталось последнее препятствие. Демон бежит вслепую, глаза застилают слёзы от порыва ветра, но это место им уже настолько хорошо изучено, что парень смог бы бежать даже с закрытыми глазами, опираясь лишь на тактильные ощущения и доверяя  памяти, прекрасно помня положение каждой перекладины здесь. Ёнджун с визуальной лёгкостью перепрыгивает через металлические перила, крепко хватаясь за них руками, и спрыгивает с полуоборота вниз, изящно приземляясь на ноги, и чуть ли уже не в полной готовности валиться на резиновый настил от усталости. Однако, на его губах сияет умиротворённая счастливая улыбка, которую увидеть довольно сложно. Ёнджун вовсе не чёрствый мрачный мерзавец, прогибающий под себя весь Солярис (ну, насчёт второго ещё можно согласиться), просто в этом тёмном тусклом мире, который был для него не больше площади академии, было слишком мало вещей, способных у него вызвать искреннюю улыбку. Но ему это нравится. Нравится чувствовать приятную усталость после весьма плодотворной тренировки, разливающуюся невидимыми расслабляющими волнами по всему телу, отдававшими едва ощутимыми пульсациями. Вперемешку со стрекотом цикад и гулким шумом от блуждающих ночных животных, тонкий слух альфы различает среди него треск сухой ветки, хрустнувшей не под чем иным, как подошвой ботинок, и тут же настороженно поднимается с настила. Антрацитовые глаза недоверчиво щурятся, озираясь по сторонам и внимательно сканируя глазами всю территорию, а ноги уже согнуты в полуприсяде, готовые, подобно хищнику, в любой момент кинуться на добычу. — А ты неплох. Чхве обернулся на незнакомый голос, и первое, что он увидел, были блестящие в лунном свете глаза цвета янтаря и насмешливая, но лёгкая, как невесомый зонтик одуванчика, улыбка. А ведь он поначалу и не распознал в нём вчерашнего вандала, которого так усердно пытался поймать. Было довольно трудно найти хоть что-то общее между эффектно-одетым парнем в чёрных джинсах, обтянувших уже сформировавшиеся бёдра, в точно такой же чёрной кожаной куртке, накинутой поверх самой обычной белой футболки, и вчерашним вандалом, одетым во всё широкое и безразмерное, скрывающее под собой, оказывается, такого стройного юношу. Но взгляд этих насмешливых подозрительных глаз, похожий на взгляд кобры, гипнотизирующей зверька, смог ловко проскользнуть змеёй в его душу и свернуться в ней калачиком; взгляд, отдававший чем-то внутри, ему никогда теперь не забыть, и не спутать ни с чьим на свете. Альфа не услышал его слов, а если даже и услышал, то просто не обратил на них внимания, лишь наклонив голову слегка в сторону, будто желая рассмотреть неожиданного гостя с другого ракурса. Редко когда овца сама зайдёт в логово ко льву. Может, это неслыханная смелость, возникшая, чтобы что-то доказать другим, а может, она просто невероятно глупа, но, в любом из этих случаев, исход один. Лев сожрёт эту овцу. Сожрёт, и даже не заметит. Только вот, одно не ясно. Ёнджун точно помнит, что в ту ночь кожа вандала переливалась всеми оттенками радуги под холодным тусклым лунным светом, чего сейчас о ней не скажешь. Кожа, чуть тронутая лёгким прикосновением загара и по природе содержащая в себе запасы меланина, не давала ни малейшего намёка на хоть какое-то сияние. Только казалась гладкой и нежной, как лепесток цветка, шепчущий прикоснуться к себе. Сбитый с толку и элементарно завороженный красотой парня, Чхве вряд ли отдавал себе отчёт, что конкретно пялится на демона напротив, и потому, не испытывая ни малейшего чувства стыда, приблизился на пару шагов, становясь ближе к юноше. Казалось бы, мгновенно установившаяся между ними тишина должна была повергнуть их в неприятную неловкую атмосферу, давившую тяжёлым грузом на плечи и осевшую липкой грязной пылью, от которой хотелось ополоснуться — так и подумал Ёнджун, но сейчас он не ощущал ничего, кроме странной, необоснованной прострации. Вблизи мягкие черты незнакомца казались настолько тонкими, выразительными и красивыми, что альфа был не в силах оторвать глаз. Он не уверен, что когда-то видел демона, красивее этого чёрта. — Что ты делаешь? — вандал в недопонимании выгнул бровь, когда Ёнджун оказался слишком близко, стирая личное пространство в невидимый и никому ненужный порошок, буквально соприкасаясь своими бёдрами о чужие. Парень хотел было оттолкнуть синеволосого от себя, как тот аккуратно, до последнего сомневаясь, взял его за ворот кожаной куртки и притянул к себе. Кожа покрылась мгновенно выступившими мурашками от такой вольности с чужой стороны, но совсем не от страха, и даже не от того, что он ощутил кончик носа на своих ключицах, а скорее от той высокомерной наглости Ёнджуна, с которой он воспроизвёл на своих губах искажённую, не предвещающую явно ничего хорошего улыбку, и, ослабляя хватку, легонько оттолкнул светловолосого, из-за чего тот врезался в деревянную стенку городка. От удара, пускай и не бОльного, но точно неприятного, с розоватых губ слетел шумный вздох. — Я так и думал, — эти тихие хриплые слова были достаточно громкими, чтобы их услышать. «Запах абсолютно тот же самый, что был и от банданы» — проносится в синеволосой голове. Он тихо усмехнулся, скривив губы, опустил голову, поставив руки по бокам, и на пару минут замолчал, словно мысленно пытаясь сложить кусочки пазла, желая получить из них одну картинку, но в итоге не увидел ничего, кроме нагловатой ухмылки омеги, которого с потрохами сдал собственный запах. Мысль о том, что такой сладкий, даже скорее приторный аромат принадлежит парню в кожанке, с таким вызывающим взглядом и смелостью, явно не свойственной омегам, вызывала ироничную улыбку. В этой кожаной куртке, перчатках с укороченными пальцами и облегающих джинсах он выглядел как самый настоящий альфа, но этот самоуверенный и немного дерзкий вид абсолютно точно сбивал других демонов с толку, ведь приторная карамель совсем не шла к его остервенелому виду. Взгляд альфы, сосредоточенный ни на чём ином, как на нём одном, не столько пугал, сколько был неприятен, и из-за него хотелось сделать шаг назад. Бомгю машинально отступил, но подошва от недавно купленных кед не двинулась дальше стенки с облупившейся краской, ложась и опираясь на неё. Отступать некуда. Он загнан в угол. Привыкший видеть оробевшие лица омег, стоило Ёнджуну лишь немного надавить и напомнить им, кто он такой, демон был очень удивлён, когда не увидел в чужих глазах ничего, кроме того самого задорного живого блеска, словно бросавший ему вызов и порождавший в его груди весьма странные чувства. Ему нравилось думать о том, что наконец-то он встретил кого-то, кто с таким бесстрашием может посмотреть в его глаза и ведь даже не моргнёт. Это лишь ещё больше вызывало в незнакомце интерес, сравнимый с детским любопытством, и подстёгивало сделать всё, чтобы увидеть в них покорность. — Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен наказать тебя по всем статьям. Из-за разницы в росте, в которой младший доставал макушкой альфе до подбородка, эти слова звучат над ухом Бомгю едва слышно, уверенно и твёрдо, а ещё настолько пафосно, что ему просто страсть как захотелось отвесить тому оплеуху, но даже при огромном желании он не смог бы. Альфа настолько тесно припёр парня к стенке, что ещё чуть-чуть, и Бомгю уткнётся ему носом в грудь, если сделает хоть одно лишнее телодвижение. Обычно омеги в его положении — в плане, загнанные в угол альфой, строящего из себя невесть что, — молчат в тряпочку, внимая каждому произнесенному слову, но Ёнджун, всем своим видом показывающий, кто здесь папочка, показался Бомгю настолько харизматичным, занятным, а потому и, наверное, самодовольным, что он просто не мог позволить себе молча смотреть в глаза напротив и не сострить, тщетно пытаясь уязвить чужое самолюбие. Прильнув спиной к стороне деревянного городка, светловолосый вызывающе поднял свой глумливый взгляд, обрамлённый тёмными ресницами. — Не думаю, что ты вправе меня наказывать, да и... — легкая улыбка розоватых и на вид очень мягких губ напрочь выбивала из колеи, и вбила обратно, когда тот с лукавым прищуром добавил. — Кто же тебе поверит? Та наглость и беззаботность, с которой он улыбнулся, разлилась жаром по телу и заструились по венам, заставляя встрепенуться и измениться взгляд Ёнджуна от «я хотел по хорошему» до «держись, сука». Бомгю шумно сглотнул, буквально чувствуя кожей, что атмосфера поменялась, как и глаза демона напротив, но та вековая подчёркнутая гордость, которая воспитывалась в ангелах с малых лет, горела в нём костром и говорила за него, словно он был пленником шёпота собственной крови, отскакивающий эхом от невидимых стен в его голове, подобно зову предков; придавала ему сил и вынуждала смеяться альфе с интересным цветом волос в лицо. — Думаю, в деканате поверят нам обоим. И тут усмешка стерлась с красивого лица, сменяясь нахмуренными бровями, навлёкшие на его прекрасный лоб складки, совсем не идущие ему, и удивлённым взглядом, из-за которого и так большие глаза Бомгю показались ещё больше. Подумать только, весь этот вечер он проползал на карачках в поисках любимой банданы, чтобы теперь увидеть, как Ёнджун, словно обезьяна, проворно стащившая очки у туриста, слишком близко подошедшего к клетке — точно так же вертит тканью из стороны в сторону, и ещё так ехидно улыбается этой своей противной нахальной улыбочкой. — Эта вещь моя, — бросил хладнокровно Бомгю, который с трудом сдерживал себя, чтобы не вцепиться в лицо альфы ногтями, на что старший только изогнул губы в победной улыбке, наконец-то дождавшийся своего триумфа. — Верни. — А ты отбери. Момент — хитрая улыбка и антрацитовые глаза, сверкнувшие в темноте ночи и смахивающие в тот момент на кошачьи, выдавили из светловолосого раздражительный, но в глубине души какой-то радостный, до этого момента притуплённый порыв. Он почти не услышал последнюю произнесённую Ёнджуном фразу, и хотел было уже перехватить бандану из чужих рук, но по природе ловкий Ёнджун, налету смекающий все планы врага, рефлекторно подпрыгнул вверх, подтягиваясь на турнике, что до этого был над его головой, и с размаху прыгает на ближайшую перекладину потемневшего металла. Впопыхах, его нога чуть не соскользнула, но он вовремя сообразил перебраться на ровную поверхность крыши, которую планировал пересечь как можно быстрее и с помощью парапета спуститься вниз, чтобы увлечь вандала вниз, к наземным препятствиям и запутать его в бесконечных проходах невысоких деревянных стенок, чем-то смахивающих на своеобразный малый лабиринт. Бомгю облизал сухие губы, и с азартом, который Ёнджун так легко и беспечно зажёг в его глазах, мгновенно взобрался на городок, решая ни за что не отставать от него, а по окончании этого цирка всё-таки забрать то, что ему принадлежит по праву. Оба неслись, сломя голову, задыхаясь от нехватки кислорода в лёгких, но оба неимоверно счастливые. Ёнджун искренне не знал, как можно было бы назвать то чувство, с которым он, спрыгнув-таки с парапета, приземлился в полуприсяде, опираясь руками о резиновый настил, на мгновение почувствовал, как пульсирует сердце и открывается второе дыхание. Его словно подхватили чужие крылья, такие мягкие, пушистые, и настолько приятные, что, находясь в их объятиях, Чхве машинально отталкивается от турника, отпуская всё новый и новый акураси, заставляя Бомгю глотать где-то позади пыль, и совсем не чувствует ни колкого страха, ни грузной усталости. Буквально набрасываясь на параллелепипеднообразный брусок, одиноко стоящий в углу городка, Ёнджун грамотно дождался того момента, как пронесётся над половиной фигуры, и только потом, вынося руки вперёд, оттолкнулся ими, соскакивая с бруска, и тут же останавливаясь. В прошлый раз такая резкая остановка почти загнала Бомгю в ловушку, но Ёнджун не боится. А если эта ловушка подразумевает собой общество незнакомого, но чертовски привлекательного вандала с красиво отливавшим пепельным оттенком, он был бы вовсе не против, а скорее, даже рад. Беспокойный ветер утих, как и шелест о чем-то шепчущих деревьев, подражавший свободному ветру, беспорядочно мешавший бегунам; все животные, кроме шумных цикад, легли спать, и поэтому ничто не помешало альфе услышать приближавшиеся шорохи от соприкосновения подошвы кед и старых досок, сдававшие своим скрипом местоположение блондина с потрохами. То ли детское любопытство, всё никак не утихающее в нём даже в эти годы, то ли врождённая самоуверенность, внушившая желание увидеть, насколько же успешно пробирается младший, заставило выглянуть Ёнджуна из своего укрытия. Он вдруг почувствовал, как сердце пропустило удар. Где-то вдалеке, спрыгивая с невысокой широкой крыши городка, Бомгю сделал идеальный винт в воздухе (который Ёнджун, кстати, так и не удосужился отработать), умудрился мягко приземлиться на одну ногу, исполнив это с такой изящностью, что у альфы все эпитеты спутались в клубок, сделать сальто, теперь уже твёрдо стоя на земле на двух ногах, и с лёгкостью балерины двинуться вперёд. Он был настолько поражён, как умело этот вандал совмещал умения фрирана и триккинга, что просто смотрел на Бомгю, не отрывая глаз, смотрел с замиранием сердца и приятным трепетом в груди, испытывая сладкую истому. Его техника казалась безупречной, и даже если таковой не была, то из-за уверенности, которой буквально разило от его движений, создавалось именно такое ощущение. Ёнджун прекрасно знал, как именно добиваются таких результатов, и теперь в омеге, что, увидев его в темноте, сейчас бежал навстречу с мгновенно загоревшимися игривыми вспышками в глазах, предупреждающие о том, что они не терпят поражений, смотрел на него совершенно по-другому. Что-то изменилось в его взгляде, но блондин, впервые за долгое время почувствовавший глоток свободы, чуть ли не захлёбывавшийся новыми впечатлениями, и боявшийся, как бы не остались на его руках вмятины после резиновой крошки настила, никак не мог этого заметить. Опьянённый чувством беззаботности и непоседливости, которые доселе степенно скрывались в ларчике, что так усердно пытался спрятать Бомгю, сошли на нет. Замки треснули ещё тогда, когда он заглянул в глаза Ёнджуну, увидев в них знакомую насмешку, с которой блондин, кажись, смотрел на всех в мире, и одному из немногих понятную эту жажду жизни, прожигавшую своим антрацитом таинственные несводимые татуировки на его почти бездыханной душе. Это было ошибкой. Мысли, смешавшиеся с неконтролируемым азартом, несли тело по инерции, и внезапно его носок цепляется о край стенки. От мгновенно сковавшего страха и безобразных картинок, невольно возникших в его голове, ему захотелось вскрикнуть, но раньше, чем это он успел сделать, Бомгю почувствовал тёплое прикосновение. Открыв испуганные глаза, он и не сразу понял, как оказался в объятиях альфы, рукой перехватившего его за талию, тем самым, не давая упасть вниз. Испуг, который омега был не в силах скрыть, не смог ускользнуть от Ёнджуна. В любой другой бы момент он колко бы подметил, что находит забавным то, что тот, кто занимается паркуром, так сильно боится упасть, но он лишь молча смотрел на блондина, пользуясь такой близостью и запоминая каждую черту его лица и тот взгляд в момент, когда Бомгю подумал, что сейчас упадёт, потому что те испуганные глаза показались ему самой трогательной вещью на свете. — Назови мне своё имя, — тёплое дыхание щекочет щёку, дотронувшись своим приятным прикосновением. — Бомгю. Чхве Бомгю, — тихо произнёс блондин, глубоко внутри укоряющий себя за такую оплошность, в результате которой теперь находится в оковах собственного врага. Он завертелся, желая уже избавиться от этих объятий, совершенно лишних и не к месту, вызывающих в нём одно отторжение, но стоило ему хоть немного шевельнуться, как Ёнджун усилил хватку, из-за чего притянул омегу плотнее к телу. — Не рыпайся, — предупреждает Ёнджун. — Чем больше сопротивляешься, тем быстрее вязнешь, Бомгю. Глаза младшего внимательно въедались в его лицо, наблюдая за мимикой, как шевелятся губы, произнося различные слова, и блондин не заметил, как потихоньку сдался, прекращая сопротивляться, а сердцебиение пустило свой нормальный ход. Мгновенно установившийся между ними визуальный контакт погрузил обоих в тишину, но не грузную и неловкую, даже наоборот — такую им обоим необходимую и комфортную. Казалось, им и не нужны были слова, они понимают друг друга лишь одним взглядом. Один понимает, что зачем-то нужен второму, в то время как второй отчётливо понимает, что интересен первому. — Откуда ты? Ты ведь явно не местный, да и трейсеров тут раз, два и обчёлся. Из какой ты академии? Бомгю прыскает со смеху. — Прямиком оттуда, — он указал подбородком в чёрное небо, уже успевшее накинуть вуаль, усыпанную мелкими звёздами, и, увидев взгляд альфы, не оценившего его юмор, усмехнулся, расплываясь в весёлой улыбке. — Шутка. Но эта шутка так и осталась им не понятая. — Почему ты светишься? — вдруг спросил синеволосый, ослабив хватку, внимательно всматриваясь в лицо младшего, когда омега выбрался из его рук. Ни одна мускула на лице Бомгю не дрогнула, но сердце пугливо застучало. На парня упал лунный свет, заставивший кожу Бомгю покрыться сверкающей мелкой пылью, как от стёртого в порошок стекла. Прям как в прошлый раз. Глаза омеги снова округлились от удивления, в котором читался испуг, только теперь его глаза Ёнджуну уже не казались настолько прекрасными, потому что сверкнули какой-то слишком резко возникшей чопорностью и отстранённостью, словно совсем недавно между вандалом и Ёнджуном возникла какая-то связь, чисто на духовном уровне и понятная только им двоим, а сейчас блондин взял и, решив избавить Чхве, от ложных надежд, обрезал их холодным: — Я болею. Мне нужно идти. Бомгю ушёл так же быстро и таинственно, как и появился, но этот тон нисколько не задел Ёнджуна. Тот, кажись, лишь ещё сильнее заинтересовался в этом загадочном омеге, представлявшим из себя не то чтобы книгу на китайском, а книгу на китайском по квантовой физике. Читать, конечно, альфа не любил, но он всё никак не мог забыть ту хитрую улыбку и смеющиеся глаза, горящие огненным пламенем янтаря. Внезапно до него дошёл смысл последней брошенной Бомгю фразы. Ёнджун хотел было развернуться и напомнить, что демоны, вообще-то, не болеют, но того уже и след простыл. Запах приторной карамели до сих пор стоит в носу, или, может, уже попросту осел в лёгких, чтобы каждый раз напоминать о своём обладателе. Ёнджун ещё толком не знал его, однако догадывался, что имя этого омеги въестся в его душу намного ощутимей, чем карамельный аромат, и вряд ли когда-нибудь сотрётся, оставив после себя навеки неизгладимый след в его памяти.

----------- ✶ -----------

В столовой было не продохнуть. Студенты сновали туда-сюда, как в муравейнике, из-за чего создавалось этакое вавилонское столпотворение. В длинной очереди из студентов, которая уже разделилась аж на две полосы, можно было рассмотреть чёрную макушку Кая, прыгающего в бесплодных попытках хоть как-то привлечь внимание беты, принимающего заказы. Бедный омега уже был готов расплакаться прямо на месте от безысходности — альфы обступили его со всех сторон, лезя просто из всех щелей, и загородили несчастного парня своими широкоплечими спинами. Его то и дело толкают, опережают, выставляют из очереди, и даже здесь нашлись те, кто решили подшутить, как бы невзначай прижимаясь пахом к его ягодицам. «Просто мерзость» — проносится в голове у Кая, у которого глаза на мокром месте. Насколько же демоны, всё-таки, животные. Живя всю жизнь в этих мрачных и неприветливых каменных стенах, давивших на Кая своей суровостью, остротой стрельчатых крыш и разивших холодом от красивых, но унылых мозаичных окон, они будто озверели. Поддаваясь своей минутной неукрощённой прихоти, которую, кажется, даже не пытались обуздать, возможно, даже просто из вредности, альфы вынуждали таких немногочисленных омег, собственных собратьев, чувствовать себя, как на вулкане — никогда не знаешь, когда рванёт. Проходя пр огромным залам, в которых было невозможно поведать ни один секрет — слова эхом отталкивались от неврюров (ответвления от стен, сталкивающиеся на потолке рёбрами), разнося сказанные слова, к которым, кстати, если иногда прислушиваться, можно, порой, узнать весьма интересные вещи; Кай чувствовал себя незащищённым, некомфортно, таким маленьким среди величественных огромных кремовых стен, а когда мимо проходили ещё другие альфы — раздетым, потому что они рассматривали его так, словно он стоял перед ними нагишом. Хюнин потихоньку, медленно, но верно сходил с ума. Он скучал по солнечному и роскошному, обделанному лепниной Дендрариуму — академии ангелов, — в котором он провёл всю свою сознательную жизнь, рос и распускался, как диковинный цветок, тянущийся к солнцу, и сейчас, находясь в тёмных безрадостных стенах Соляриса — как иронично, — напрочь лишённом света*, он увядал, замурованный в этих витражных окнах, уже успевших стать ему ненавистными, силясь найти в этом сыром подземелье хоть каплю солнечного света. (чтобы вам далеко не ходить, оставлю это здесь: *Соля́рис (лат. Solaris — солнечный) И внезапно Кай увидел свет. Он был совсем не ослепляющим, не, как это обычно бывает, рябившим глаза, но настолько тёплым и приятным, что омега не смог сдержать застенчиво-ласковой улыбки, когда увидел его. Явно недалёкий парень, решивший подшутить над младшим, вылетел из очереди, не посмев сказать ничего в ответ на укоризненный взгляд недовольных глаз, моргавших своим привычным мандариновым цветом. «Субин» — слетело мягкое, мечтательное и лёгкое, как порхание бабочки, имя с губ Кая, восхищённо смотревшего на, как из под земли выросшего альфу. Тот, кажись, и не услышал чужих слов, только снисходительно улыбнулся, точно здороваясь с ним, и взял его маленькую, и до чего женственную ручку в свою ладонь. — Не теряйся, — пояснил он своё действие. Вообще, Кай стоял здесь за завтраком, потому что это была его самая главная часть дня по питанию. Ему обязательно нужно было плотно позавтракать, иначе он становился вялым и неактивным, что ему совсем не свойственно, но сейчас, стоя рядом с альфой, Хюнин чувствовал, как внизу живота кольцом сворачиваются тугие узлы булинь, от которых хочется взвыть. Было ли это от голода, или от щекочущего восторга, ясно было одно — больно, но эта боль приводила в такое исступление, что омеге уже кусок в горло не лез. — Тебе какое молоко — Субин оборачивается, держа вторую руку на хрупком плече, но остановился, с полуоборота нечаянно соприкоснувшись губами о лоб Кая. Никак на это не отреагировав, его глаза опускаются, смотря на омегу. А у Кая блятский ступор. Загрузка. Он шумно сглатывает, ощущая, что сердце забилось, как у загнанного воробья, всё внутри сделало кульбит, а самому ему захотелось провалиться сквозь землю, лишь бы его щёки прекратили предательски становиться краснее спелых помидоров. Ему было страшно, что Субин, будто душу ворошащий своими завораживающими глазами, сможет увидеть, узнать, почувствовать — в конце концов, — услышать его бешеное сердцебиение, и догадаться, о какой только что глупости он подумал. А альфа, словно ощутивший то, чего так опасался младший, всё продолжал стоять неподвижно, не спеша отстраняться от его лба губами, словно он только наслаждался внутренними терзаниями омеги. Каю сейчас кажется, что он расплачется. От переполнявшей его радости, или от сладкого плена общества Субина, от которого так приятно пахло цитрусом, — он ещё не знал. Однако, от старшего, наделённого природой работающей на «ура» прозорливостью, не ускользнуло то, как очаровательно зарделся этот смущённый омега, и это несомненно тронуло сердце Чхве. — Куплю клубничное, — ему хотелось ещё добавить что-то в духе «такое же сладкое, как и ты», но он решил, что у малого тогда точно случится сердечный приступ, и, чтобы лишний раз не смущать, отвернулся обратно к кассе, что-то крича бете в белой рубашке. Наконец, рыжеволосый отстранился, а Кай смог спокойно вдохнуть воздух, что на несколько моментов, ему показалось, просто испарился из лёгких. — Это что ещё за детский сад? — послышалось первое, как только альфа и омега присели за стол. Напротив сидел вальяжно развалившийся Ёнджун, зачем-то напяливший солнцезащитные очки в пасмурный день. Цветастая безразмерная толстовка несомненно ему шла, делая похожим на какого-то баскетболиста, а длинные ноги в черничных джинсах вполне отлично довершали его образ, и можно было действительно сказать — уж очень так Ёнджун похож на баскетболиста. — Хюнин Кай, — тихо и робко, но без заикания представился парень, потупив взгляд в фруктовый салат, который ему так любезно купил Субин. Не столько он сделал так потому, что испугался Ёнджуна, безапелляционно выдававшего свои мысли и наперерез отказывавшегося хоть как-то фильтровать собственную речь, сколько смутившийся от омеги, в открытую пристроящегося у него под боком. Его густые тёмно-русые волосы от потолочной лампы отливали всеми оттенками от огненного до золотого, из-за чего создавалось ощущение, что его волосы, видно, ещё ни разу не тронутые химией, были сотканы из сотен золотых нитей. Кан Тэхён разве что не мурлыкал, с каким-то немым наслаждением копошась в жёстких, измученных постоянными покрасками, синих волосах, которые ему всегда чем-то напоминали океан. Ёнджун был таким же. Красивым, своенравным, непокорным, загадочным и неизведанным. Каждый омежка, который вдруг при их первой встрече воображал себя чем-то отличающимся от других, каким-то особенным, и решавшийся обуздать этот океан, его корабль шёл ко дну и оказывался навеки погребённым под толщей воды. Ёнджун такой. Сожрёт и не заметит. — Ты такой мелкий, чего у нас забыл? — в голосе и во взгляде его скользила усмешка, завуалированная под шутку, что смахивала на издёвку. Ёнджун был искренне удивлён, потому что он ждал увидеть малолетнего сорванца, совмещающего в себе шкодливого пацанёнка и обольстительного демона, но в итоге увидел какого-то маленького мальчика, невозмутимо попивавшего своё клубничное молоко из соломинки. — Не младше твоей личной шлюхи. Голос Субина, спокойный, но настолько твёрдый и строгий, разразившийся, в ту минуту, как гром среди ясного неба, привлёк к себе внимание абсолютно всех сидящих за этим столом. Кай даже не заметил, как от удивления, что человек, который буквально пару минут назад был с ним так добр, сказал такую грубость, уронил грушу, упавшую обратно в тарелку. Он взглянул на омегу, уже опасаясь, что альфа задел его чувства, но, к его удивлению, парень только странно улыбнулся, бросив короткий взгляд на Кая, а потом долгий на Субина. Эти слова нисколько не тронули Тэхёна, а потому и не смогли обидеть. Он лишь молча взглянул на альфу, лукаво подняв уголки губ с самым заговорщическим видом, думая о том, что довольно интересно получается: глупо и беспричинно улыбающийся парень, совсем не знающий Субина и наверняка уже настроивший в своей фантазии кучу воздушных замков, что потом не разгребёшь, и, непосредственно, Субин, внезапно ставящий лучшего друга на место. Он, конечно, часто одёргивал Ёнджуна, но не так грубо, и не так явно. Омежья интуиция довольно опасная вещь, и, возможно, может посоперничать своей эффективностью даже с нахваленной проницательностью южного Стража. — Поосторожней, — изрекает Тэхён, возвращаясь к своему занятию. — Какие мы злые, — ехидно улыбается Ёнджун, которого эта ситуация только забавляла. — Ваф. Рука, протянутая вдоль миниатюрных плеч, приободряюще прикоснулась, поглаживая ладонью предплечье. Ненавязчивый, но всё равно приятный жест, оказывающий внимание, вернул прежнее умиротворённое дыхание. За это Тэхён его и любил. В чьих угодно глазах, даже, казалось бы, не глупого Субина, он мог показаться падшим неприкаянным омегой, нашедшим утешение в любовных утехах — да ещё с кем! — но он точно знал, что для Ёнджуна он не пустое место. Они оба приходили, когда им друг другу было плохо, когда хотелось спрятаться ото всех на свете, и тогда они оба сливались в одно целое, посылая этот мир к чертям, лёжа у Тэхёна на кровати. — Где Бомгю? — заданный Чхве вопрос отвлёк тёмноволосого от сладостных воспоминаний о вчерашней ночи, после которой он до сих пор чувствует утяжеление в ляжках, и обращает взгляд на Кая. Кажись, тот хотел ответить, как на их стол с характерным звуком опустилась рука. — А ты что, соскучился? Кан поднял взгляд. Чхве Бомгю. Они оба, как и Ёнджун, учились в одной группе, поэтому уже успели столкнуться ещё во время учёбы. Им хватило одного взгляда, чтобы впустить в свои сердца взаимную ненависть друг к другу, вспыхнувшую, можно сказать, буквально на ровном месте. Иногда такое бывает, когда просто смотришь на кого-то напротив, и тебе уже страсть как хочется расцарапать ему лицо. Именно это и сработало на наших омегах безотказно. Он привлёк внимание абсолютно всех в классе, приковав его просто своим присутствием. Тэхён видел, как все одногруппники, от статных альф до самой стеснительной низкорослой омежки восхищались им, внимая каждому произнесённому им слову. Его голос был смелым, уверенным, и было совсем не похоже на то, что Бомгю живёт в страхе перед другими альфами, и это вдохновляло остальных омег. Он держался горделиво, и, похоже, лишь Тэхён замечал эту надменность, с которой он даже сейчас стоял перед ними. Что-то подозрительное и высокомерное скрывалось в красивых, но подлых глазах Бомгю, и это ему не понравилось. И что куда важнее... кому ты, чёрт возьми, продал душу, чтобы стать таким красивым? Увидев блондина, Ёнджун на глазах становится бодрее и веселее, единственно улыбнувшись в ответ на произнесённые слова, точно омега угадал его мысли, и это уязвило Тэхёна. Даже не взглянув в его сторону, Бомгю присаживается на одинокую кожаную табуретку цвета авокадо посередине ширины стола, подстать всей расцветки столовой. Он недоверчиво сощурился, посмотрев на Хюнина, сидевшего рядом с южным Стражем. Он злится на Кая. Переживает. Демоны народ весьма странный, очень хитрый, и с кучами изощрённых подвохов, поэтому светловолосый сильно беспокоится, как бы не было всё это жестокой игрой одного демона, по окончании которой растопчут молодое сердце, превратив его в пыль. — Меня сейчас стошнит, — лениво растягивает Бомгю вырвавшиеся слова, озвучивая их с неприкрытым раздражением. Напускной флирт Ёнджуна и — как там его? Тэхёна? — по всей видимости, почувствовавшего поражение со стороны Бомгю и банальную омежью ревность, потому и решившего, как бы по собственному желанию, впиться в губы Стража, не видящего причины для отказа. — Блять, ребята, правда, давайте только не здесь! Чхве младший довольно приподнял уголки губ. Похоже, не только ему здесь была противна эта парочка. Если честно, Бомгю честно не мог понять, что же такого в Тэхёне нашёл Ёнджун. Если Кай для себя сравнивал его пряди с золоткаными, то блондину они казались какими-то жидкими и несуразными, весьма сомнительного цвета. Его выбешивал прямой и слишком острый нос, похожий на клюв глупой птицы, глубоко посаженные глаза, карие и блестящие, напоминавшие ему глаза телёнка, и эти бёдра, безусловно, худые, но — проклятье для омеги, — лишенные красивых форм, которыми можно было бы гордиться. Если Тэхён тот, кого Ёнджун считает идеалом красоты, то у него просто отвратительный вкус. — Ты можешь быть третьим. Присоединяйся. Русый, подразумевая довольно грязный контекст, едко улыбнулся, когда Ёнджун от него отстранился, обращая свой взгляд на омегу, и был удивлён, когда вместо того, чтобы взъесться, Бомгю лишь мягко улыбнулся, наклонившись, будто хотел поделиться какой-то тайной. — Подавитесь. Произнеся это слово, его лицо вдруг так исказилось: красивые черты лица посерьёзнели, брови слегка насупились, а глаза, такие холодные и строгие в ту минуту, предупреждали Тэхёна закрыть свой рот. Бомгю посмотрел на обеспокоенного Кая, жевавшего, как бурундук, наколотый на вилку арбуз, и от того аппетита, с которым он пил своё молоко, ему тоже захотелось пить. Смотря куда-то в окно, где, как искусственный снег, падали белоснежные лепестки цветущей сливы, он наощупь взял первый попавшийся стакан, как оказавшийся, с водой, и сделал пару глотков. — Это моя вода, — с нескрываемым недовольством сказал опять возникший Тэхён. — Отдай. Господи, когда же ты уже заткнёшься? — Говоришь, отдать тебе воду? Держи, — психуя, блондин с размаху выплеснул воду прямо на Тэхёна, отчего некоторые брызги попали прямо на толстовку Ёнджуна. «Нехуй было вставлять свои пять копеек про тройничок» — думает про себя Бомгю и уже хочет озвучить, но сперва успевает подумать и прикусить язык. Уловив на себе взгляд гневных, широко раскрытых ничем не примечательных карих глаз, Бомгю подумал, что с ними Тэхён точно похож на телёнка. Омега взвизгнул, посмотрев на альфу, как бы ища с его стороны защиту, но тот лишь бросил равнодушный взгляд, пожимая плечами и как бы говоря: «прости, малыш, но тут ты сам виноват». — Скоро Ночь Валькирии, — напомнил Субин, не желая ввязываться в их перепалку, и решил просто со стороны разрядить обстановку. — Вы ведь готовы? — Ночь кого? — Кай заинтересованно поднял взгляд, отправляя в рот хурму, которая теперь у него немного вяжет во рту. — Валькирии, — снова пояснил альфа, по-дружески взъерошивая копну угольно-чёрных волос соседа. — В эту ночь все инстинкты демонов сильно обостряются, и ежегодно Совет придумывает каждый раз новые формы испытания, на котором демоны показывают все свои умения, опираясь лишь на свои органы чувств: на запахи, на своё зрение и тому подобное. И никто не знает, что взбредёт им в голову в этом году. — Звучит интересно, — Кай выдавил из себя какое-то подобие улыбки для Субина, которому эта тема была интересна, а сам попытался проглотить возникший ком в горле. Демоны и так по своей природе были опасны, и зная то, что в эту ночь их инстинкты обретали силу, нужно было быть ещё более осторожней. Он боялся, что таблетки, которые они обычно принимают, заставляющие их кожу наполняться вкраплениями меланина, свойственного только демонам, и вырабатывающий специальные вещества, заставлявшие их глаза гореть не своим привычным серым, а демоническим цветом, подобному жидкой лаве, что однажды они дадут сбой, и, как назло, это случится именно в тот день, когда могущество демонов будет на пике. — Что будет с тем, кто выиграет в этих соревнованиях? — с энтузиазмом спросил Бомгю, привыкший всегда побеждать, и посмотрел на Субина, который, вроде, хотел было ответить, но его перебили. — Ты этого не узнаешь, потому что победителем буду я, — Ёнджун самодовольно усмехнулся. — Будешь глотать пыль сзади, где тебе и место. Бомгю прыснул со смеху. — Да неужто? — он мягко говоря, ошалел от такого борзого тона. — Мне будет достаточно выйти на платформу и попасть в твоё поле зрения. Ты будешь стоять в оцепенении, перебирать варианты, чтобы сказать мне такого, чтобы у меня замерло сердце, но мне будет наплевать. Я пройду мимо, даже не обратив на тебя внимание, а ты застынешь на месте, восхищённо смотря мне в след, и тогда кто же будет глотать пыль сзади, ещё очень большой вопрос. Ёнджун ведь не думал, что он не заметил его заинтересованный и впечатлённый взгляд вчерашним вечером? Парень молча проводит ладонью по своим волосам цвета морской волны, по всей видимости, даже не собираясь отвечать, и приподнимает уголки губ, смело, но без волнения, поднимая взгляд и обращая его на Бомгю. Он и не скрывает, что заинтересован в этом дерзком и точно таком же, как он сам, острым на язык омеге. — Не хочу тебя огорчать, парень, но Ёнджун не зря стал Стражем. Он был победителем уже в течение последних пяти лет, — Субин откинулся на мягкую обивку кожаного дивана, раскинув руки поверх спинки. — Ему хватит, — повёл плечами Бомгю, не впечатлённый должным образом словами демона. — Ребятам нужен новый победитель, иначе народ заскучает. И им буду я. — Не первее меня, сладкий, — альфа игриво подмигнул ему, прекрасно зная, как это вымораживает новенького. — Я тебя уделаю. Ёнджун снова посмотрел на блондина, и увидел, как в них, словно от гирлянды на новогодней ёлке, загорелись сотни фонариков, излучая яркий, почти ослепляющий свет, и заражающий своей, такое ощущение, неиссякаемой энергией и азартом, в котором омега рискнул утонуть с головой. Подловив его на этом, и просто желая ещё больше раззадорить младшего, Чхве спросил с взглядом, полным вызова: — Хочешь поспорить? Бомгю, которого обычно было очень трудно взять на слабо, так хотел доказать, что не такой уж Ёнджун и непобедимый, что он просто не мог себе позволить не пойти у него на поводу. Хотелось оставить его с носом и без малейшего проблеска на надежду, а потом увидеть его лицо, когда бы он понял, что однажды он тоже может остаться ни с чем. — А давай. Ни на секунду не усомнившийся в таком ответе, альфа убрал руку с плеча возмутившегося, но никак этого не показавшего Тэхёна, и захрустел, разминая костяшки: — Что насчёт победитель получает проигравшего? Субин, который предпочёл сидеть на месте и не соваться, присвистнул, хотя совсем не удивился такому предложению, а Кай, кажется, поперхнулся от услышанного грушей, отчего альфе пришлось даже похлопать его по спине, но Бомгю не обратил на этих двоих внимания. Он смотрел только в глаза Ёнджуна, что оскорбляли его самолюбие своей провокационностью, скользившей сквозь коварный отрешённый антрацит. — Закатай губу, — произнёс омега, переходя на шёпот, достаточно громкий, чтобы его услышал старший. — Ты не получишь меня, даже коль сильно захочешь. Ещё с самой первой встречи Ёнджун понял, что с ним придётся непросто. Бомгю действительно был, если таковым не являлся, омежкой лёгкого поведения, позволяющий флиртовать с каждым приглянувшимся альфой, и при этом не чувствовать за это в себе ни единого укора совести. Его самодостаточность, как дорогое украшение, была не заметна, но ощутима, если узнать его поближе, а гордая, но без надменности осанка подчёркивала его принадлежность прекрасному полу. Ёнджуну нравилась неприступность, с которой блондин, как только попытаешься к нему приблизиться, строил вокруг себя каменные стены, поэтому было очевидно, что за грани флирта редко что выходило. Разве что красивые накаченные альфы, выше него самого на две головы, мимо которых блондин никак не мог пройти. Янтарные глаза вкупе с неугомонным характером и улыбающимися уголками губ обещали, что с ним точно не соскучишься, что среди всей корзинки фруктов, Бомгю будет самым сочным и экзотическим. — Чего же ты желаешь? Юноша задумался. Он посмотрел по сторонам, и лишь на секунду задержал взгляд на обеспокоенном Кае. Им не так много времени осталось здесь учиться, поэтому нужно было что-то эффектное, способное вбить каждому студенту имя Бомгю, чтобы они его запомнили на долгое время. Взглянув на него однажды, конечно, его уже не забыть, но Бомгю и вправду хотелось, чтобы его имя осталось в памяти Соляриса. Здесь ему, в отличие от Кая, было намного уютней, чем в Дендрариуме, при упоминании которого блондин покрывался гусиной кожей. — Если проиграешь, отдашь мне свой пост Стража, — обдумав, отчеканил светловолосый. Тэхён, сидевший всё это время тихо, посмотрел на своего одногруппника таким скептическим взглядом, словно тот сморозил какую-то глупость, и только ещё больше убедился в чужой самоуверенности, вовсе не делающей ему, на его взгляд, чести. — А у тебя губа не дура, — уважительно улыбнулся такому запросу Субин, в противовес мнению Кана. Бомгю, автоматически выросший в его глазах, кажется, и не совсем был заинтересован в звании Стража, но сам факт того, что омега, либо нашедший в себе наглость, либо смелость, так легко предложил альфе подвинуться, что Субин просто не может не ехидничать в адрес своего друга. — Размечтался, — синеволосый категорично клацнул зубами. — Аккуратно, Ёнджун, — Бомгю ласково, но с явной издёвкой улыбнулся. — Иначе я могу подумать, что ты испугался. — Да ни в жизни! — Чхве сказал это таким тоном, будто блондин и вправду говорит какую-то несуразицу, но это было больше не из-за того, что кто-то в нем усомнился — в этом состояла ошибка многих, — а скорее для того, чтобы Бомгю, поверивший в свой успех при попытке задеть его чувства, всё-таки поспорил. Ёнджун протянул руку, выжидающе смотря на светловолосого: — Если проиграешь, то станцуешь для меня. Он специально выдержал паузу, дождавшись, пока Бомгю наивно протянет ему руку, налету сжал ладошку, тем самым закрепляя их спор, а сам потом, наклонившись к его уху, добавляет с такой гаденькой улыбочкой: — На шесте.